День, когда у тёти Гани заело замок на сарае, где она хранила грабли и тяпку, стал для Рыгора праздником. Он вызвался починить замок, а когда дверь была открыта, глаза его загорелись созидательным огнём: в полутьме, на соломе, стояли, лежали и тускло блестели старые велосипеды. Смеясь от предвкушения, он спросил:
– Зачем вам замок, тёть Ганя? За тяпку опасаетесь?
– Да это у отца порядок такой, чтоб всё закрыто было, – смущённо смеялась в ответ тётя Ганя, – Он здесь инструмент хранит, запчасти всякие. А сейчас всё с собой забрал, к бабушке Марысе. Крышу перебирают там с Миколкой.
Желание Рыгора «поковыряться в старом железе» порадовало тётю Ганю – по её мнению, настоящий мужчина должен иметь руки и питать страсть к труду вообще и к технике в частности. C того дня сарай больше не закрывался на замок, а Рыгор возился там с утра до ночи. Протянув от ближайшего столба кабель, он повесил в сарае электрическую лампочку, рассортировал по углам хлам и рухлядь, начисто подмёл полы жёстким веником и поднял на ноги старый искалеченный стол. Теперь сарай напоминал ему родной гараж, по которому он уже основательно соскучился.
Работа над велосипедом для Лявона заняла несколько дней, во время которых Рыгор жил такой полноценной, насыщенной жизнью, что даже опаздывал к ужину. Когда велосипед был собран, он ещё какое-то время, по инерции, провёл в упоении и эйфории, но вскоре скука сгустилась опять. Собрать второй велосипед оказалось невозможно из-за нехватки исправных деталей: рамы и педали были погнуты, колёса – разных размеров, рули насквозь проржавели.
– Тёть Ганя, у вас в Кленовице машины есть? – спросил он однажды.
– Не у всех, конечно, не столица, но есть у многих, – рукой в толстой резиновой перчатке она размешивала в тазике удобрения для помидоров, – Подлей-ка ещё водички, Рыгорушка, а то слишком густо… Отец тоже мечтал машину купить, но как-то не вышло, то да сё. Да и куда нам ездить на ней?
Тётя Ганя рассказала, что вот например у Алесиного отца есть машина, «Жигули». Не новая уже, но он о ней так заботится, что та никогда не ломается. Рыгор аккуратной струйкой подливал воду, синеватые кристаллики растворялись. Этим же вечером Алеся ужинала у них, и Рыгор завёл разговор о машине. Алеся подтвердила слова тёти Гани о «Жигулях», о любви к ней своего отца, и упомянула о большом кирпичном гараже, полном всевозможных инструментов и приспособлений. Рыгор от возбуждения даже привстал на стуле, но заметив взгляд Лявона, полный холодной ярости, не решился напроситься в гости к Алесе.
Забросив сарай, Рыгор стал проводить много времени у ворот, на низкой лавочке из двух вкопанных в землю чурбанов и тёмной доской над ними. Он пил пиво из банки, шелушил семечки в кулёк и ждал, не проедет ли мимо машина. Но изо дня в день было тихо. Жужжали мухи, пели невидимые птички, звенела далёкая бензопила, лязгала ведром, поливая клубнику, тётя Ганя. Рыгор разминал сигарету и закуривал, пуская дым вниз, под локоть, чтобы тётя Ганя лишний раз не корила его за пособничество своему кашлю. Иногда он брал с собой ножик и строгал сухие яблоневые веточки, пытаясь сделать деревянного человечка.
Постепенно Рыгор затосковал всерьёз, и тоска его усугублялась счастьем Лявона. Завидев, как они с Алесей стоят, обнявшись, у соседского заборчика или сумерничают на его скамейке, прижавшись друг к другу, Рыгор разворачивался и шёл в дом, хмурясь и сухо покашливая. «Пора уходить», – думал он, но всё никак не мог решиться. Борщ был сказочно вкусен, драники, испечённые на сале, таяли во рту, и не было в жизни ничего прекраснее клёцек с грибами и маком. Но день, другой, третий, неделя – и у него мало-помалу сложился план: вернуться в Минск, раздобыть там побольше бензина, карту страны и отправиться в далёкое автомобильное путешествие – в какой-нибудь крупный город, вроде Бреста или Гродно. А может, даже в Москву или в Киев. Точную цель путешествия он не смог бы сформулировать – его гнало какое-то смутное беспокойство, порой граничащее с отчаянием. Надо было как-то менять свою жизнь, и он чувствовал, что в женском обществе это стало бы возможным. «Реально, Минск – какой-то заколдованный город. В других городах всё должно быть нормально. И бабы будут, и машины, и рубли. Хотя Кленовица тоже странная, но это потому что отъехали недалеко».
В один из одиноких вечеров тётя Ганя, как всегда, пожелала ему спокойной ночи, ушла к себе в комнату и погасила свет. Наступила долгая тишина. Рыгор ходил по комнате из угла в угол, а потом вдруг стал собираться. Он уже давно присмотрел на веранде холщовый заплечный мешок, вместительный и прочный, и теперь складывал туда необходимое: хлеб, пиво, консервы, спички, нож, верёвку, пачки денег. Должны же когда-нибудь наконец пригодиться деньги? Рыгор паковался, с надеждой ожидая шагов Лявона – если бы тот пришёл сейчас, поговорил с ним, спел песню, просто посидел рядом, тоска бы унялась.
Но Лявон прокрался в комнату уже поближе к утру, на цыпочках, осторожно притворив за собой дверь и на мгновение замерев, вглядываясь в фигуру Рыгора – видит ли? Рыгор молчал, про себя мрачно ухмыльнувшись невнимательности Лявона: «Выходит, он до сих пор не заметил, что я вообще не сплю. Друг, называется». Лявон, стараясь не скрипеть кроватными пружинами, лёг, и его дыхание скоро стало глубоким и ровным. За окном светлело. Скоро проснётся и тётя Ганя. Рыгор тихо, но быстро встал, заправил кровать, вскинул на плечо мешок и скользнул в кухню. Освежив лицо холодной водой из рукомойника, он сунул в карман несколько яблок со стола, обулся и вышел.
Он уже хорошо изучил маленькую Кленовицу и представлял, как попасть на просеку, ведущую к Минской трассе. Тот путь, по которому они пришли сюда в самом начале, был обходным, и Рыгор, желая срезать углы, повернул на пустырь, сплошь заросший полынью. Между пустырём и накренившимся забором, тёмным от старости, вилась тропинка, как раз в направлении просеки. Джинсы Рыгора быстро стали мокрыми от росы, потяжелели, и он пожалел, что не подвернул их. Он шагал быстро, торопясь уйти подальше, то ли из-за боязни передумать, то ли из опасения, что его хватится тётя Ганя. Он не смог бы устоять перед её уговорами остаться. «Хотя как она меня догонит? Бегом что ли побежит? Глупо».
Заборы кончились, и дорожка побежала по мелколесью, между берёзок и ёлочек, растущих из густой высокой травы. Быстро светлело. Небо слева стало розовым, и вскоре над верхушками деревьев показался краешек солнца. Рыгор хмурился – он рассчитывал уже давно выйти на просеку и свернуть по ней к трассе, но не было ни просеки, ни высоковольтной линии. «Я не мог пойти не туда! – думал он с ожесточением, – И кто протоптал эту петлистую сволочь?» Мелколесье уже кончилось, и теперь он шёл меж высоких сосен, бесшумно ступая по мху и сухим иголкам. Рыгор всегда гордился своей способностью верно ориентироваться в пространстве, и сейчас мысль о возвращении назад его злила.
Решив немного передохнуть, он стянул с плеча мешок и бросил его на землю. Громко звякнуло стекло о стекло, и он, досадуя на себя за глупость, кинулся проверять, не разбились ли бутылки с пивом. Бутылки не разбились. Рыгор устроился на пригорке рядом с тропинкой, съел горбушку хлеба с салом и напился пива. С удовольствием закурил. Мир предстал перед ним уже в совсем другом свете. «Должна же эта тропинка вести куда-нибудь. Раз люди её протоптали. Куда приду, туда приду. Разве не всё равно? Пришли же мы в Кленовицу случайно? Самое лучшее всегда случается случайно», – и, довольный своим обобщением, он встал и потянулся, подняв руки над головой.
Отдохнув, Рыгор двинулся дальше. Выпитое пиво как будто повлияло на лес: он начал светлеть, превращаться в рощу, и вдруг тропинка выбежала на поросшую травкой грунтовую дорогу. Рыгор окончательно воспрял духом и после недолгого колебания пошёл направо, напевая “Ungeduld” и ритмично дирижируя пальцем. Он рассудил, что нужно дойти до какого-нибудь указателя, а потом уж сориентироваться и выбрать верное направление. Солнце стояло высоко над дорогой, било в глаза, жарило. Звенели кузнечики. Он шёл по обочине, стараясь держаться тени, но скоро насквозь вспотел, до пятен на груди и под мышками. Очень хотелось пить, и он открыл ещё одну бутылку.
