В ответ на требование поставить книгу в шкаф Рыгор выказывал недовольство условиями своего содержания. Во-первых, он мучился без ходьбы, к которой привык и без которой чувствовал в теле неприятный застой. В первые дни он даже буянил, тряся решётку и домогаясь прогулки, но Кастусь резонно замечал, что если Рыгора вывести на прогулку, то он непременно убежит, а догнать его Кастусь не сможет, годы не те. Рыгор давал торжественные обещания и пылкие клятвы, но надзиратель и слышать ничего об этом не хотел, в наказание за непонятливость иногда завешивая решётку шторой. Во-вторых, сильно не хватало еды и пива, которые Кастусь тоже наотрез отказывался предоставлять Рыгору, мотивируя это тем, что здесь всё-таки тюрьма, а не ресторан, и заключённый несёт наказание, а не ублажает желудок. И ещё: если Кастусь отойдёт в магазин, то Рыгор может напакостить, он же уголовник. Вот будь Рыгор благонадёжным, законопослушным гражданином, тогда дело другое. В-третьих, Рыгор был лишён бани, и, украдкой нюхая себе подмышку, приходил в отчаяние и начинал пугать Кастуся вшами и заразными кожными заболеваниями. Это возымело некоторый успех: для поддержания гигиены Кастусь подсунул Рыгору под решётку зелёный пластмассовый таз и ежедневно менял в нём воду. В-четвёртых, не было музыки. На вопрос Рыгора о наличии радио Кастусь отвечал, что указом министра от такого-то числа воспроизведение песен в общественных местах запрещено. «Глупости какие! Ведь министр сам поёт в опере, разве вы не знали?» — удивился Рыгор, но Кастусь пожал плечами и сказал, что он на службе и обязан исполнять распоряжения.

В придачу ко всем неудобствам, через несколько дней после ареста телефон Рыгора разрядился и выключился, лишив его удовольствия смотреть на часы, что ему особенно нравилось ночью, в темноте. На просьбу раздобыть зарядное устройство Кастусь только хмыкнул, а на заявление о праве на звонок возразил, что телефоны в городе не работают и звонить некому.

— Будто ты не знаешь! Не строй дурачка.

— А время мне как смотреть? — с отчаянием спросил Рыгор.

— У меня спрашивай, — отрезал Кастусь. Он был рациональным человеком и не любил капризов.

Короче говоря, Рыгор, как ему и полагалось, страдал и мечтал о свободе. На воле остались незавершённые дела, которые, он знал, без него не сдвинутся с мёртвой точки. ТЭЦ так и не запустили; Пилипу не успели сделать новый паспорт, к тому же никто не носит ему магнитофоны, и он в любой момент может бросить починку АТС. Рыгор надеялся, что до министра скоро дойдёт известие о его заключении, и он своей властью освободит его. Чтобы ненароком не выздороветь к этому времени, он заворачивался в мокрую простыню на манер министра, и стоял у окна, пытаясь составить оправдательную речь. Казённое постельное бельё было не белым, а синим, с рисунками на тему подводного мира, и Рыгор в своей простыне-тоге походил не на древнего грека, а на захворавшего мага или алхимика.

Он попробовал утешаться сочинением анекдотов, и, подумав, что Кастуся заинтересует военно-историческая тема, выдал:

— Слушайте анекдот, товарищ начальник! Раз во время войны позвал Сталин к себе ламу, раввина и батюшку, чтоб молитвами Гитлера победить. Лама говорит — прочтёшь мою молитву, и тот, у кого лучшая карма, сразу победит. Раввин говорит — прочтёшь мою молитву, и тот, кто жил праведнее, сразу победит. Батюшка говорит — прочтёшь мою молитву, и тот, кто сильнее ближнего возлюбил, сразу победит. Сталин затопал ногами и выгнал их. Маршал Жуков спрашивает — вы почему их выгнали, товарищ Сталин? Сталин отвечает — нельзя так рисковать, лучше танками задавим!

Рыгор довольно расхохотался, а Кастусь, во время рассказа всё более и более темнеющий лицом, разразился гневной тирадой:

— Мальчишка! Не зря тебя сюда упекли! Тебе всё в жизни так легко далось, что ты, кроме как зубоскалить, больше и не умеешь ничего! Зубоскалить и красть. Тебе ли о праведности рассуждать? На себя посмотри — бандит, грабитель, ворюга! А всё туда же, мнение своё имеет. Тебе бы помалкивать да вину искупать! Стыд и срам. Вот и сиди теперь здесь, пока не поумнеешь!

Сердито сопя, Кастусь удалился в свою каморку и принялся за заваривание чая. С тех пор рассказывать анекдоты Рыгор не осмеливался, а сочинять их про запас ему не нравилось.

В один из дней, вытребовав у Кастуся бумагу и шариковую ручку, Рыгор написал два письма — министру и тате. Письмо министру было составлено в обиженно-официальных выражениях и заканчивалось призывом восстановить справедливость, прекратить недоразумение, зашедшее слишком далеко и вредное для общего дела, и наказать виновных. Письмо тате содержало горячие раскаяния, смиренные жалобы на тяготы тюрьмы и просьбу принести что-нибудь поесть. Сложив оба письма конвертиками и подписав адреса, Рыгор попросил Кастуся отнести их в почтовый ящик, но тот и слышать не захотел. Он спрятал письма во внутренний карман кителя и проворчал, что передаст их с почтальоном. «С почтальоном? За всё время, пока я здесь торчу, почтальона не было ни разу!» — воскликнул Рыгор. Но Кастусь строго сказал, чтоб Рыгор прекратил препирания, иначе он пойдёт сейчас и завесит его окно снаружи верблюжьим одеялом. В глубоком унынии Рыгор лёг на кровать. Он мрачно вспоминал события, приведшие его в тюрьму — мечты о квартире, знакомство с Лявоном, ссоры с татой, поход за оружием, ограбление, простуду, мародёрство, работу во благо общества, оперу — и пытался найти в своих действиях испортившую всё ошибку.

В этот же вечер Рыгору пришло в голову, что ему не предъявлено обвинения и не вынесено приговора. Полежав на кровати и прокрутив в голове ещё раз все подробности ареста, чтобы ненароком не возвести на правосудие напраслину, он убедился в справедливости своей претензии. Рыгор вскочил, поднялся к решётке, с силой ударил в неё ногой и позвал Кастуся. Кастусь, тоже лежавший на своей кровати под жёлто-оранжевым пледом, был занят чтением толстого тома в красной обложке с золотой звездой, скорее всего, о партизанах. Он поднял голову и вопросительно посмотрел сквозь очки. Глаза у него были голубые и добрые. Рыгор громко и злобно объявил о своём желании узнать, по какому праву его здесь держат.

— А кто банк ограбил? Я, что ли? Банк ограбил, вот и посадили тебя. В следующий раз подумаешь сначала.

— А доказательства где?! Следствие где? Свидетели где? — Рыгор уже вошёл в роль и почувствовал обиду невинно пострадавшего. — Не знаю никакого банка! Я невиновен!

— Ммммм, и не стыдно тебе? — Кастусь укоризненно покачал головой и отложил книгу. — Будь же ты мужчиной! Поступок совершил, так отвечай за него, слюни не распускай.

Но Рыгор не мог сдерживаться. Он безобразно и бессвязно раскричался, браня спецназовца и тюремщика, требуя еды, пива и прогулок, поминая презумпцию невиновности и грозя Кастусю знакомством с министром и главой предпринимателей. Кастусь, качая головой, задёрнул на решётке штору и скрипнул пружинами, снова укладываясь на кровать. Истерика Рыгора кончилась длинным приступом кашля, после которого он в изнеможении упал на кровать и чуть не расплакался от бессилия.

На следующее утро к Рыгору впервые пришли. Видимо, несмотря на своё неодобрение, Кастусь каким-то образом сообщил о требованиях Рыгора спецназовцу. Позднее Рыгор узнал, что спецназовец круглосуточно дежурил на телевышке неподалёку от Площади Победы, наблюдая за появлением на курируемых им объектах государственного флага, как то произошло, например, во время ограбления банка. После истерики Рыгора, когда он долго и тихо лежал лицом к стене, Кастусь украдкой поднялся на крышу и подал условленный сигнал.

Спецназовец привёл с собой директора банка и старичка, любителя оперы, рассказывавшего Рыгору о былых постановках Вагнера. Старичка усадили на стул перед решёткой, директор стал рядом, а спецназовец — позади, положив мощные руки на спинку стула. Кастусь, предложив всем чаю и не получив отклика, устроился на своей кровати. Спецназовец окликнул Рыгора, стоящего вполоборота у окна: