Он отправлялся на кухню и отрезал два-три ломтя белого хлеба. Потом поднимался на табурет и заглядывал в антресоли, где хранилось варенье. Надо было выбрать, какое варенье намазывать на хлеб сегодня: белая смородина имела мелкие косточки, застревающие в зубах, малинового оставалась последняя банка, её было жалко. Поэтому Рыгор в последнее время всё чаще прикладывался к чёрной смородине. Намазав хлеб сливочным маслом, а сверху вареньем, он раскладывал его на тарелке так, чтобы можно было брать каждый ломтик, не испачкав руки о соседний, и садился за стол. Методично жевал, иногда вздыхая от удовольствия.

В утро, предшествующее знакомству с Лявоном, в пятницу, Рыгора заставили открыть глаза звуки клавесина. «Снова Пёрселл. Скоро я этих чертей наизусть буду знать». С большой досадой Рыгор посмотрел на будильник. Тот готовился зазвонить через несколько минут. Придраться, что тата включал музыку слишком рано, было нельзя, и что громко — тоже нельзя. Спустив ноги на пол, Рыгор с неприязнью отметил, что к подошвам прилипли мелкие соринки. Пора бы прибраться. Он отряхнул ноги одна о другую, встал, подошёл к столу и выключил будильник — было бы неприятно, если б он зазвонил. Съел два кусочка шоколадки, оставшиеся с вечера. За окном светило солнце, проявляя нежный слой пыли на стёклах. «И окно нужно вымыть», — поморщился Рыгор. Он провёл пальцем по стеклу и посмотрел на палец. Пыли было не очень много, но ведь это изнутри, между стёклами и снаружи должно быть больше.

Натянув джинсы, Рыгор пошёл в ванную. В комнате таты уже пели ангельскими голосами какую-то кантату. Пол под ногой скрипнул, и Рыгор представил, что мог бы стать на этом месте и раскачиваться из стороны в сторону в такт ангелам. Вышедшему тате он объяснил бы, что даже половые доски вторят Пёрселлу в его славословиях небесам. Хотя, конечно, это было бы слишком явным и незаслуженным издевательством, не стоит… В ванной Рыгор умыл лицо, подробно рассмотрел его и остался вполне доволен. Внимательно расчесал волосы, пытаясь уловить изменения, произошедшие после смены шампуня. Кажется, стали слегка посуше. Рыгор наклонял голову под разными углами и поднимал отдельные пряди, ловя на них отблеск лампочки. Наконец снова причесался, вычистил зубы и вышел. Клавесин уже затих.

— Рыгор! — позвал его тата из кухни. — Я услышал, что ты проснулся. Как спалось? Что снилось?

Рыгор встал в дверном проёме, ведущим из коридора в кухню, и попытался вспомнить, что же ему снилось.

— Хрен знает. Как только встаю, из головы всё улетучивается.

— Завтракать будешь? Есть омлет со шпинатом и ореховые кексы. Может, кофе? — тата знал, чем порадовать его, он никогда не ленился встать рано и состряпать что-нибудь соблазнительное.

— Спасибо, тата, не откажусь, — Рыгор уселся за стол, сглатывая слюну, он помнил омлет со шпинатом и знал ему цену. Тата тут же закатал рукава халата, забряцал ложками и тарелками, полез в духовку. Он положил Рыгору увесистую порцию омлета, откупорил заранее приготовленную бутылку «Сябра» и присел рядом, чтобы насладиться поеданием своего произведения. Омлет оказался на удивление хорош. Рыгор, интенсивно жуя, одобрительно качал головой и делал большие глаза, показывая, как ему вкусно. Тата польщено высморкался в салфетку, встал и налил себе кефира.

— В магазин пойдёте сегодня? — спросил Рыгор, поставив пустую тарелку в мойку и отдуваясь.

— Как всегда, поближе к обеду. Что тебе взять?

— Да как обычно: тройку-пятёрку пива и закусить! Что ещё человеку нужно… — Рыгор принялся за кексы, запивая их пивом. — Вафли будете себе брать? Мне тогда тоже возьмите. Ну или печенья с изюмом. И шампунь какой-нибудь, желательно увлажняющий.

— Неужели последний не подошёл?

— Мне кажется, от него волосы как-то суше стали, — Рыгор покривился.

— Поди-ка сюда, — тата взял жующего кекс зятя под локоть и подвёл к окну. Не менее внимательно, чем Рыгор в ванной, осмотрел их и лёгонько потрогал, потёр между пальцами. — Ты прав. Купим увлажняющий.

— С меня причитается! Ладно, тата, пойду я, — Рыгор одним глотком допил пиво. — Кексы супер. До вечера!

И, выходя из кухни, Рыгор не удержался и бессмысленно съязвил:

— Как там наш Преториус поживает?

— Кстати, давно его не ставил. Вот вечером и послушаем вместе, — с улыбкой парировал тата.

Рыгору не нашёл ничего лучше, как многозначительно хмыкнуть и пойти собираться на работу. Собственно сборы заключались в выглядывании в окно, оценке погоды и одевании. Поскольку погода стояла неизменно тёплая и солнечная, Рыгору оставалось открыть шкаф и вытащить из стопки самую нижнюю футболку. Это была его давняя традиция: после генеральной стирки аккуратно складывать все футболки в стопку в случайном порядке, а потом доставать их строго по очереди, снизу вверх. Когда стопка сходила на нет, совершалась новая стирка, и так далее. Сегодня выпала одна из его любимиц — свободная, ярко-оранжевая, с чёрным, стилизованным под татуировку, узором на груди. Он надел кроссовки, посмотрелся в зеркало на двери и вышел.

Бодро сбежав по лестнице, Рыгор толкнул дверь подъезда и чуть не задел ею стоящего спиной дядю Василя. Дядя Василь, как всегда, спорил с дядей Михасём. Оба они были скромными худенькими пенсионерами, жили в этом же доме и в качестве прогулки переходили от одного подъезда к другому. Рыгор громко поздоровался, но ответил ему только дядя Михась. Дядя Василь был столь увлечён своей речью, что вместо приветствия на секунду повернул к Рыгору голову с выпученными глазами.

— Возьми хотя бы «Войну и мир»: Толстого было бы просто скучно читать, если бы не узлы женско-мужских отношений между героями! Они равномерно расставлены по роману, и внимание читателя как магнитом притягивается от одной свадьбы к другой.

— Ну что ты говоришь, Василь. Какое заблуждение.

Дядя Михась отвечал уверенно и спокойно. Он был большим почитателем Льва Толстого, настолько убеждённым в величии классика, что даже самые отчаянные нападки разбивались об его уверенность, как волны о скалу.

— Нет уж, позволь! — не давал ему сказать дядя Василь, — Лично мне такие приёмчики кажутся слишком примитивными! Он играет на самых низменных интересах читателя, я бы даже сказал — на его инстинктах.

На слове «инстинктах» дядя Василь драматически возвысил голос. Рыгор уже наизусть знал все интонации, жесты и фазы протекания споров между дядьями, но предмет спора каждый раз был другой, и он часто останавливался послушать. Дядя Василь обожал поспорить и не имел устойчивой точки зрения ни в одной сфере, а уж тем более в литературе. Споры в основном касались именно литературы: дядя Василь никак не мог смириться с тем, что дядя Михась почитает Толстого превыше всех, хотя в мире так много ничуть не хуже написанных книг.

— Васи-иль, — укоризненно протянул дядя Михась, — А разве главы о военных действиях не столь же увлекательны? Не знаю, как ты, а я — человек, очень далёкий от военной сферы. Я никогда не служил и вообще по большому счёту пацифист. Но при всём при том даже на меня эти главы действуют необычайно сильно. Когда читаешь, как герои романа идут в атаку, сердце бьётся скорее, чувствуешь душевный подъём, а абзацы так и проглатываются.

— Это тоже игра на инстинктах!

— Какие же здесь инстинкты?

— Не знаю, как они правильно называются, я же тебе не профессор Павлов. Но когда все кругом кричат «в атаку!», и ты вместе с ними кричишь, и бежишь с душевным подъёмом, то это инстинкт чистой воды.

— Но скажи, разве это не гениальный писатель, если он способен вызвать подобный инстинкт у читающего? Не реальными действиями, а только своим рассказом? Вот ты, Рыгор, читал «Войну и мир»?

Они прервались и дружно посмотрели на Рыгора. Рыгор пожал плечами.

— Кажется, читал когда-то.

Он смутно помнил, как начинал роман, но скоро бросил, ему показалось слишком растянуто и скучно.

— Как же так, Рыгор? Ты непременно должен почитать. Великий роман.