Иван. Собери консилиум. Так всегда делают.

Зина. Консилиум не поможет. Иван, я не вернусь сегодня. Ночую в больнице. Завтра тоже. Устрой мне отпуск за мой счет. Все. Я ушла. (Уходит.)

Иван. Возможно, я, действительно, того… Все горе в том, что он у нас один. Я у матери был шестым. Мы чересчур чувствительные… Дети должны болеть. Это необходимо. Что-то очень часто стала взрываться Зинаида…

Без стука входит Мишка.

Мишка. Здорово, Ваня.

Иван. Здорово, Миша.

Мишка. Пробовал?

Иван. Не дали.

Мишка. Кто?

Иван. Супруга.

Мишка. Почему?

Иван. Истерика.

Мишка. Понятно.

Иван. Рано мы женимся, Мишутка.

Мишка. Необходимо предварительно крепко погулять.

Иван. Дело не в этом. Я — плохой гуляка. Выбор делаем скоропалительно.

Мишка. Тоже аксиома.

Иван. Зина отличный человек, но слишком сложный… с максимальными требованиями.

Мишка. Со сложными — одна беда.

Иван. У тебя тоже сложно?

Мишка. Грызет.

Иван. За что?

Мишка. За то, что принимаю…

Иван. Понятно.

Мишка. А тебя за что?

Иван. Она не грызет.

Мишка. А как же?

Иван. Взрывается.

Мишка. Может быть, примем? Я сбегаю.

Иван. Даже неприятно… Сейчас такое мне показалось, что высказать боюсь. У нас плохо с мальчонкой. Дети должны болеть. Им это полезно на будущее. Ей кажется, что непременно умрет. И ты уже не должен ни о чем другом думать.

Мишка. Все они… Сбегать?

Иван. Ты понимаешь, Мишка, я ей вполне сочувствую. А она способная, аккуратная, точная… Мишка. Ну да, как все женщины.

Иван. Именно.

Мишка. Сбегать?

Иван. Пожалуй, да. А то неважно как-то на душе.

Мишка. Душа… она ведь!.. Я мгновенно. (Уходит.)

Иван запускает музыку. Идет «Голубая рапсодия» Гершвина. Иван ложится на тахту. То слушает и как бы видит музыку, то углубляется в тетрадь… Вдруг подымается на колени, не отводя глаз от тетради. Долгий вздох облегчения. Соскакивает с тахты и начинает беситься, как бесятся от радости. Стук в дверь. Открывает. Приносят телеграмму. Принимает. Читает. Широкая улыбка. Кому-то машет телеграммой, как платком, в знак приветствия.

Мишка (входя). Что с тобой, Ваня?

Иван (останавливает музыку). Слушать музыку и разговаривать — профанация. Не знаю, как совпало… а может быть, толчок дала и музыка… но я сейчас доконал-таки секрет закона соединений группы молекул, о которых мы не раз с тобой толковали.

Мишка. Доконал-таки! Но ты же гений, Ваня.

Иван. Если я поймал этот закон, то сейчас произошло огромное событие. Полтора года я пролежал вниз животом на этом топчане, полтора года думал об одном и том же.

Мишка. Ты — гений. Примем?

Иван. С души, как тень, что-то сползло. Мистика совпадений меня всегда потрясает.

Мишка. Ваня, тебя ничего никогда не потрясает.

Иван. Нет, потрясает. В эту самую минуту, когда я ходил на голове от восторга, пришла телеграмма от одной приятельницы из Москвы. «Иван непременно посмотри кинокартину «Первый брак». Разве не любопытно, Мишка? Первый брак. У тебя первый?

Мишка. Первый.

Иван. И у меня первый. У Вавочки тоже первый.

Мишка. Что за Вавочка?

Иван. Та, которая прислала телеграмму… Тут что-то есть. Эх, да что там… Жизнь не так уж драматична, как иногда под влиянием плохой минуты начинает нам казаться. Надо твердо стоять на ногах, Мишка.

Мишка. А что такое брак? Первый… второй. Какое дело! Кому интересно, на ком был женат Ньютон, Менделеев? Примем за открытие закона, который может стать законом Каплина. А быт, Иван, — я так считаю — это чушь.

Иван. Нет, Мишка, ты свиреп в суждениях. Свирепость означает односторонность. Быт — сила. Он входит в жизнь своей страшной первозданностью. Но опять-таки не надо огорчаться. Жизнь все же — рапсодия, ибо рапсодия есть народный мелос… и голубая. А там — как угодно. Ты смотри, а я не дочитал телеграммы. Вавочка телеграфирует, что она играет главную роль в картине «Первый брак». Никто не умрет… все будем живы и счастливы. Мишутка, за картину «Первый брак».

Затемнение

На Арбатской площади ночью, у кинотеатра. На стене плакат кинокартины «Первый брак» с лицами Вавочки и кого-то другого, похожего на Томаза. Идут Томаз и Саня.

Томаз. Последний троллейбус и последние пассажиры. Проводить до дому?

Саня. Мне здесь два шага.

Томаз. Постоим?

Саня. Постоим.

Подходит милиционер.

Милиционер (Томазу). Позвольте проверить часы.

Томаз. Четверть второго.

Милиционер. Не отстают. Благодарю. (Уходит.)

Томаз. Ему меня проверить надо.

Саня. Громко говоришь.

Томаз. Я злой, как тысяча собак.

Саня. Повторяю: она тебе мстит. Ты можешь приходить домой, как хочешь, а ей нельзя? Может быть, ей вовсе делать нечего, но она нарочно будет сидеть у подруги допоздна. Сам виноват. Терпи.

Томаз. Но сегодня она могла бы побыть со мной. У меня умер дядя Самсония. Я иду в ресторан, чтобы помянуть своего дорогого дядю, и единственный, кто откликнулся на мой призыв, оказалась ты. Так жить невозможно.

Саня. Возможно.

Томаз. Саня, невозможно.

Саня. Томаз, возможно.

Томаз. Скажи — как?

Саня. Мне рано вставать. Я работаю, как надо, дорогой мой, а вы об этом забываете, молодые люди. Ты способен уловить простую мысль? Мне государство доверяет одну из своих тайн. Я делаю единственную в мире деталь к единственному в мире аппарату. Но если бы я сделалась твоей женой, то ты не доверял бы мне ни на копейку.

Томаз. Нельзя сравнивать.

Саня. Можно. Иди домой. Она вернулась.

Томаз. Жена должна принадлежать своему мужу. Не хочешь — не выходи замуж.

Саня. Мы замуж будем выходить, но принадлежать — фигу. И то, что у вас происходит с Вавочкой — это как раз то самое… конец тех отношений, которые тебя устраивают. Конец, Томаз, конец.

Томаз. Возьму такси, поеду к приятелю. Если вы не сдаетесь — вас надо мучить. Пусть она плачет до рассвета.

Саня. Томаз, она не будет плакать до рассвета.

Томаз. Будет, знаю.

Саня. Ты посмотри назад. Оглянись… повыше.

Томаз (после длительного молчания). Это не она.

Саня. Она, Томаз, она.

Томаз. Я этого не переживу.

Саня. Переживешь.

Томаз. Кино… не переживу. Какую она фамилию носит? (Читает.) Маландина. В главной роли… и Коршунов. Великолепно. Когда она кушает торт за чаем, то она Чебукиани, когда она носит мои чулки, то она Чебукиани…

Саня. Ты мелочный… и противный…

Томаз. Это не мелочность. Это крик души. Ты покупала бы своему дорогому мужу модные туфли и чулки, кормила бы его тортом, а он бы тайно от тебя играл главные роли в картинах.

Саня. Ты окончательно смешон и жалок.

Томаз. Конечно, жалок. Не я красуюсь на рекламе, а она… и, конечно, с кинематографическим мужем… У меня стоят перед глазами кошмарные картины.

Подходит милиционер.