Притчард. Смотрите!.. Неплохо.

Анхилита. Капля воды и океан управляются единым законом вселенной от галактик до песчинки. Все это нам кажется простой истиной, но она еще никем не доказана. Доктор Эйнштейн, как же вы могли сравнивать свою науку с продажной девкой, если единственный человек в мире, взявшийся создать единую теорию, это вы?

Гордон. Ну, знаете… Я никого не знаю, кто решился бы так вопрошать.

Эйнштейн. Будут вопрошать. Еще при нашей жизни. Вы увидите. Наступают иные времена. Мальчики, вам будет страшно трудно сохранить чистой совесть перед простыми смертными.

Гордон. А что это значит?

Эйнштейн. Очень немного. Нужно радоваться и страдать вместе с людьми и быть честными в науке. Честными, и только. (Поднял камешек. Задумчиво.) Мир будет, а человека не будет. (Возмущенно.) И это теперь, когда человечество почти готово сделать неживое живым… (Бросил камешек. С горечью.) И живое — мертвым.

Ночь. Окно. Отблески реклам. Иногда доносится музыка. Очертания комнаты исчезли в полумраке. Столик с лампой, кровать у старомодное кресло. Эйнштейн, врач.

Врач (корректен, монотонен и несколько раздражен). Вы больны, надо же это понять, мистер профессор. К вам все прилипает. Вы интеллект ранимый. Поэтому вам не следует сейчас читать газет. Книги еще куда ни шло… Что вы читаете? (Берет книгу.) Спиноза? Странно. Зачем вам это нужно? (Читает.) «О различии между истиной и истинной идеей». Далее, «если спросят, что такое истина вне зависимости от истинной идеи, то надо также спросить, что такое белое без белого тела»? Не понимаю, зачем вам это?

Эйнштейн. Чтобы иметь какое-то понятие об истинном и ложном.

Врач. Неужели вы не знаете?

Эйнштейн. Знаю, но не всегда.

Врач. И вам помогает Спиноза?

Эйнштейн. Очень.

Врач. Притом вы много курите.

Эйнштейн. Надо же отличаться от этой койки хотя бы тем, что куришь… и много. (Грустно.) Раньше я клялся моей покойной жене, что выкуриваю только одну трубку за день, и она мне говорила: «Альбертоле, ты плохой математик». А теперь я могу курить много и некого обманывать…

Врач. И много мыслите.

Эйнштейн. Все, что не мыслит, мертво, говоря философски. Придет и ко мне эта пора… надеюсь, не так скоро.

Врач. Не следует размышлять о смерти.

Эйнштейн. Э-э нет… Я привык к космическим процессам… Смерть — такая же реальность, как всякая другая. Я уже устроил свои похороны, и мне очень приятно. А вы мой спутник на этой дороге. Вам я расскажу.

Врач. Как?.. Вы считаете, что я вас веду к могиле?

Эйнштейн. Когда машина стареет, портится и ее чинят, то до чего-нибудь обязательно дочинятся. Но могилы не будет. Меня сожгут… И понимаете, какая штука. Речей не будет. Ни одного венка с изречениями… «Почтенному, уважаемому, дорогому…» не будет. И только близкие. Я их посчитал. Двенадцать. Здорово?

Врач. Двенадцать близких? Так мало?

Эйнштейн. Не мало. Великое множество людей думает, что у них много близких, а в действительности — ни одной души.

Врач. Вы мне не нравитесь как больной. Вам никогда не была свойственна мрачная минорность.

Эйнштейн. В это самое мгновение в снегах России умирают тысячи людей с той и с другой стороны, и у них нет домашних врачей, которые бы контролировали их настроения. Подумайте, мой друг, о чем мы говорим.

Врач. Самое главное — здоровье. Все остальное относительно, как утверждает ваша теория. Поверьте мне, мистер профессор. И доброй ночи. (Уходит.)

Эйнштейн. В мире многое можно переделать, но тупость — никогда.

Врач возвращается.

Врач. К вам просится какой-то странный человек.

Эйнштейн. Пусть войдет. Я люблю странных людей.

Врач. Только, прошу вас, ненадолго и не вставайте. Дайте слово.

Эйнштейн. Даю, даю. В мои годы ценят время… даже минуты.

Врач уходит. Входит Чезаре.

Чезаре (патетично). Учитель!..

Эйнштейн. Говорите просто.

Чезаре. Не могу.

Эйнштейн. Тогда молчите.

Чезаре. У меня никого нет. Я беженец. Ради бога, выслушайте меня, Альберт Эйнштейн.

Эйнштейн. Только говорите просто.

Чезаре. Я постараюсь. Неужели вы ничего не сделаете для своего народа?

Эйнштейн. Дальше.

Чезаре. Это все.

Эйнштейн. Кто вас послал ко мне?

Чезаре. Мое окровавленное сердце.

Эйнштейн. Пожалуйста, попроще.

Чезаре. Значит, вас уже ничего не может тронуть. Вы как бог.

Эйнштейн. Простите, забыл как вас зовут?

Чезаре. Чезаре.

Эйнштейн. Вы, помнится, из Италии?

Чезаре. Да. Бежал от фашистов.

Эйнштейн. Так вот послушайте, Чезаре. Антисемитизм есть тень еврейского народа, которая следует за ним веками. Один социализм, если он станет законом на земле, сможет покончить с антисемитизмом. Гитлера выдумал не сатана, а люди. Кто они? Вы знаете?

Чезаре. Наших детей сжигают в печах. Они хотели даже вас… Эйнштейна… повесить. На что нам социализм, который сделает добро завтра? Вы сделайте добро сегодня.

Эйнштейн. Я могу сделать не больше вас.

Чезаре. Вы ничего не делаете.

Эйнштейн. Почему вы пришли ко мне, а не к тем людям, которые работали с фашистами и, может быть, теперь работают? Не у меня в руках банковское золото… Я бедняк. Мне оправдываться не в чем. Поймите, что мир постигло зло, какого не было со времен крестовых походов. Мир, то есть все человечество, а не один народ.

Чезаре. Я подыхал от радости, когда Альберт Эйнштейн сошел на эту землю. Мне хотелось кричать: евреи, радуйтесь, веселитесь… Но сейчас я узнал самую печальную правду: вы не наш.

Эйнштейн. Послушайте, Чезаре…

Чезаре. Я Эпштейн!

Эйнштейн. Я ненавижу слово «наш» в том смысле, какой вы ему сейчас придали. Мы как все. И вы, Эпштейн, страдаете точно так же, как всякий нищий… негр, американец, иудей… Вот вы меня назвали богом, смешно, конечно, — но если бог, то очень жалкий. Я ничего не знаю, кроме нескольких строчек на бумаге, испещренных замысловатыми знаками. Они считаются великими открытиями. Пусть так. Я ничем не могу помочь страдающему человечеству. Беспомощен. Вы заставили меня выговориться. Я давно молчу.

Чезаре. Не так я представлял себе Эйнштейна. Да. Не так. Мы — маленькие люди — легко преувеличиваем значение имен. Неужели вы не можете пойти к американскому президенту и сказать ему все?

Эйнштейн. Не знаю. Могу, наверно. А для чего? Он знает больше, чем мы с вами.

Чезаре. Альберт Эйнштейн, вы должны кричать, а вы молчите. Ваше высокое слово…

Эйнштейн. Ах, «слово», «слово»… Наивный человек… Гитлер решил зачеркнуть шестьдесят миллионов русских… Неужели вы думаете, что его потрясут мои слова?

Чезаре. Да, теперь я вижу: вы не наш. (Уходит.)

Входят Адамсы и Анхилита.

Анхилита. Мы пришли не вовремя. Мне лучше уйти.

Эйнштейн. Лучшего времени не найти. Я бездельничаю. Приветствую вас, друзья мои. Врач прописал мне общество хороших людей. С ними я всегда выздоравливаю. (Анхилите). Послушайте, дитя мое, вы какая-то не та.

Анхилита. Увы, я та… в этом все дело.

Элла. Меняются другие. Она осталась прежней.