Гордон. Мисс, вы точны до совершенства. Я не шучу. (Антуану.) Жрец, спать не стоит. Раскиснешь, а день только начинается. Пойдем-ка выкупаемся, так будет лучше.

Притчард. Гарри, ты хорошо говорил. Какой ты чудный малый.

Гордон. Этому малому уже за сорок.

Притчард. Какая ерунда. Мы молоды, как волны океана. Пойдем.

Фей. Вы оба так переполнены самими собой, что не замечаете рядом живых существ.

Анхилита. Пусть выкупаются.

Притчард и Гордон уходят.

Я хочу с вами говорить.

Фей. Я знаю. Но это будет сложно… может быть, опасно.

Анхилита (глухо и безразлично). Нет… четыре года назад, когда мы были здесь, мне хотелось перекусить вам горло. Теперь ничего не хочется. Я так устала от сложных разговоров, от сложных поступков, что к черту все это. Он вам сказал то, что наши мамы называют предложением?

Фей. Нет. И, кажется, не собирается.

Анхилита. Потерпите — сделает.

Фей вскидывается, готовая к отпору.

Вы независимая, гордая, деньги… И все-таки он вам нравится. Любовь? Не знаю. Вы когда-то говорили — «любовь, как смерть». Словом, что-то беспокоящее. Он так устроен, что должен беспокоить. К своему природному обаянию он прибавляет деланное, потому что хочет нравиться всем…

Фей. Вы все-таки спросите, хочу я это слушать или нет.

Анхилита. Хотите.

Фей (до крика). Нет, я не хочу.

Анхилита. Значит, боитесь узнать правду, которую подозреваете.

Фей. А зачем вы пристаете ко мне с этой правдой? Чего вы добиваетесь? Хотите мне помочь? Не верю. (Вдруг просто, мягко, печально.) Анхилита, как это печально… Я выступаю в роли соперницы, мне в самом деле очень нужно узнать правду об этом человеке. Он умеет очаровать, повести за собой, и я начинаю сдавать.

Анхилита (недружелюбно). Браво, браво… Вы сказали самое главное. Да, он может повести за собой. Но куда? Никуда. Он до азбучности точно доказал мне, как прогнил наш западный мир, он, как проповедник, как пастор, разжигал во мне святую ненависть к богатым классам… Теперь он женится на обладательнице миллионов.

Фей. Может быть, мы все-таки пощадим Антуана Притчарда? Может быть, миллионы здесь ни при чем?

Анхилита. О, да-да-да. Я не точно выразилась. Его почти не интересуют ваши миллионы.

Фей. Почти…

Анхилита. У него всегда «почти». Он не возьмет у вас ни одного чека, но и не откажется от самых дорогих удовольствий. Он просто любит мир богатых классов.

Фей. Вы его презираете?

Анхилита. Теперь это прошло. Антуан недостоин презрения, потому что он… Нет-нет, я могу говорить о нем бесконечно… Потому что молилась…

Фей. Молитесь?

Анхилита. Да, молюсь… прошлому. И хватит о нем.

Входят Притчард и Гордон.

Притчард. До сих пор не приехали?

Фей. Едут… смотрите!

Притчард. Гарри, сюда! Девочки, где наше шампанское? Или не надо? Гарри, давай плясать. Пусть принимают нас как хотят… мне плевать. Пляши!

Гордон. Ты — мое высшее начальство. Пляшу.

Притчард и Гордон не так непосредственно, как вначале, поют, приплясывая, «Физики сошли с ума…». Входят Адамсы и Эйнштейн.

Эйнштейн (добродушен и внимателен). Еще… еще… Так, ребята… так. (После того как Притчард и Гордон перестали петь.) Милая песенка. Но я в ней оставил бы только «тра-ра-ра». Там есть настроение.

Чарльз. Здравствуйте, леди и джентльмены. Наконец мы все вместе.

Элла. Девочки, что с вами?

Фей. Минута раздумья. У каждого человека бывает минута раздумья.

Притчард (восторженность). Друзья мои, тогда я предлагаю выпить за раздумья. Все прекрасное, что создал человек, родилось в раздумьях

Эйнштейн. Раздумья? Да. Но если очень долго — начинает утомлять. Признаюсь, я не ждал найти у вас подобное веселье. Значит, случилось что-то очень радостное, если в наше время вы так хорошо настроены: Понимаю. Верней, догадываюсь. Вы молоды, и сам черт вам не брат. Я тоже был таким. Вы начинаете неслыханный эксперимент. Понимаю. Что там у вас нового, ребята?

Притчард. Сначала выпьем за человеческие раздумья, а потом мы вам расскажем о фантастических делах, которые начинаются где-то далеко в индейской пустыне.

Гордон (мгновенно трезвея). Антуан, ты ничего не расскажешь. И потом, какая пустыня? О чем ты говоришь? Мэтр, очень жаль, но мы вам ничего не расскажем.

Эйнштейн (оскорблен до потрясения). Мистер Гордон, вы серьезно говорили мне те странные вещи, которые я услыхал? Или это от вина и солнца?

Гордон. От вина и солнца я предостерегаю моего друга Антуана. А что вас удивило в моих словах?

Эйнштейн. Удивило… можно и так выразиться.

Чарльз. У вас секреты от Эйнштейна?! У вас…

Гордон. Да, секреты. Не наши личные, а государственные.

Чарльз. Мистер Эйнштейн, не стоит обращать внимания. Гарри всегда несколько резок. Так нельзя, Гарри.

Притчард. Не надо заострять. Гарри исходит из реального положения вещей. Я сам еще пока не могу привыкнуть.

Эйнштейн. Ладно. Не будем заострять… Я только хочу напомнить вам, Притчард… когда вы однажды назвали меня Моцартом физики, я подумал, как мне повезло, что со мною рядом никогда не было Сальери[67]… (Поднимает бокал.) А теперь выпьем за раздумья. (С бокалом.) Многого, значит, мы не предусмотрели. Мы — дети, не политики. Так нам и надо. Если тайны от меня… в той отрасли, где я действительно что-то значу… тайны… то моя наука, моя дорогая физика — уже не дочь мне… а проститутка, за которой следит полиция.

Анхилита (в порыве). О чем вы говорите, мудрый человек? Вы Микеланджело[68] современного мира!

Притчард. Анха, мы не любим этого. Надо помнить, что все ученые люди, а Эйнштейн больше всех человек.

Анхилита. Я не сама это придумала. Я повторяю ваши слова. (Эйнштейну.) Это Притчард мне говорил, что труд, который вы на себя взяли, можно сравнить с колоссальными масштабами Микеланджело.

Эйнштейн. Милая девушка. Мне всегда был неприятен культ моей личности… Колосс… гигант… пирамида. Это самое нелепое, что обо мне говорят.

Анхилита. И еще Антуан говорил, что за вашей теорией относительности стоит циклотрон, микромир, атомная энергия, космонавтика и телевидение, которое я очень люблю.

Гордон. Ого! Мэтр, вы слышите? Оказывается, Антуан еще и блистательный популяризатор.

Анхилита. А разве теория единого поля — это не колоссальная работа? Гравитационное поле и многое другое, чего мы, простые смертные, почти не представляем себе… Ну вот, они смеются.

Эйнштейн. Но вы же спорите со мной, не с ними. Их мы прогоним. Уходите, мальчики.

Анхилита. Я не боюсь их. Свою мысль я умею доводить до конца.

Гордон. Простите. Свою мысль или Притчарда?

Анхилита. Я сказала — свою мысль.

Притчард. Мысль… поскорее, мысль!

Анхилита. Вот океан… у берегов Америки… в час полдня, окрашенный прекрасной зыбью бриза… Зеленый океан.

Гордон. Стихи?

Анхилита. Стихи. Мы видим этот океан вблизи. До нас доходит его запах. Нам хорошо. Но каждый смертный должен знать, что океан у берегов Америки и у берегов Сибири в любой час, при тихом ветерке и страшном шторме, когда человеку хорошо и когда ему страшно, этот океан есть то самое, что он увидит в капле воды.