Фиса. Женя, почему вы не протестуете? Как можно улыбаться?
Салазкин. Вот в чем причина… А я не понимал. Теперь дошло.
Саня. Дошло. Прекрасно.
Салазкин. Неужели я произвожу такое отвратительное впечатление?
Укропов. Не удивляйся, Женя, производишь.
Салазкин. Саня, ты серьезно говорила?
Саня. Слишком серьезно.
Фиса. У нее слезы стояли в горле. Сам ты агрегат чугунный.
Салазкин. Это поразительно.
Входят Вавочка и Томаз.
Вавочка. Привет и прочее, мы все слыхали, Женька, ты урод. Как можно не любить искусства!
Укропов. Искусство — ладно. Оно обойдется без любви Салазкина. Но Саню он же любит. Он же…
Саня. А ты думаешь, что я без любви Салазкина не обойдусь?
Укропов. Вы ведете себя неправильно и, я даже сказал бы, зверски. Надо по-доброму.
Вавочка. А я в восторге от Сани с Женькой. Не получилось — и чудно. Хуже, когда потом не получается.
Салазкин. Это поразительно.
Вавочка. Томазу этот разговор не нравится.
Саня. Что Томаз! Мы знаем его характер… Но даже Каплин… Ваня… Женщине у нас все еще приходится бороться за свои права. Партия, общество, законы на ее стороне, и все равно…
Укропов. Пережитки…
Вавочка. Пережитки — это жизнь, а не слова. Я в восторге от Сани. Как мы поторопились… Я и Зина… (В порыве). Если бы удалось выразить все это!
Томаз. Что? Кому? Как выразить?
Вавочка. Никому… вообще. Я говорю о нашем искусстве.
Томаз. Почему тебя это волнует?
Вавочка. Потому что я не урод, как Женька, и люблю искусство.
Саня. Что с тобой, Вавка? Ты изменилась…
Вавочка. Внешне или внутренне?
Саня. Внутренне.
Вавочка. Поглупела или поумнела?
Саня. Какой-то второй план… Факт. Будто скрываешь что-то.
Томаз. Скрывает… главным образом от мужа.
Вавочка. Не скрипи зубами. Не боюсь.
Томаз. Я еще не скрипел.
Укропов (без надежды). Я верю, что Салазкин переменится. Салазкин, ты должен перемениться. Дай слово.
Саня. В чем?.. Ты чудак. Женя никогда не переменится.
Вавочка (Томазу). Это не ты. Ты даешь клятвы… а потом… Но я здесь торжественно заявляю: если я буду зарезанной, то это сделает Томаз.
Саня. Любите вы друг друга, детки… и, кажется, останетесь детками до гробовой доски. Есть неохота, жарко. Томаз, мы станцуем? Сто лет с тобой не танцевала.
Томаз. С тобой… Спрашиваешь!
Заводят музыку. Начинают танцевать.
Саня. Народ, я будущей весной еду за границу. Намечена поездка научных работников. Меня включили тоже.
Вавочка. Счастливая… мир повидать… Меня никогда не пошлют за границу.
Салазкин. Укропов, сними с меня свой галстук… он свою роль отыграл.
Укропов. Потерпи. А ты, Веткина, много о себе понимаешь. За границу едет… Ну и что особенного? Преданней Жени ты никого на свете не найдешь.
Саня. Я вообще никого не ищу…
Фиса. Смотрю — не понимаю. Какие-то вы верченые.
Вавочка. Фиса, у меня есть папа, генерал… но довольно остроумный. Он говорит, что мы живем, как разведчики на фронте. Разведчики — герои, но лавры победы достаются не им. Так и мы. Женя, давай раз в жизни потанцуем. Ты одет, как царь.
Салазкин. Пусть Укропов снимет галстук. Сам не умею… мне душно.
Укропов. Иди ты к черту… Нет у тебя к людям мягкого подхода.
Вавочка. Женя, бери меня за талию. Танцуем медленный. Ты будешь женщина. Иди за мной.
Танцуют.
А Лев Порошин… вы слыхали? Нашел какую-то фактическую неточность в теориях Эйнштейна. Без пяти минут доктор.
Саня. Слыхали, слыхали…
Вавочка. А Зина, между прочим, родила ребеночка… двухмесячный.
Фиса. Не плети. Родила двухмесячного?
Вавочка. Ничего я не плету. Ему сейчас два месяца. По-моему, они с Каплиным живут терпимо, хоть в письме что-то проскальзывает.
Саня. Проскальзывает… Если бы…
Фиса. Пойдем и мы танцевать, Егор… не куксись.
Укропов. Пойдем. Вот люди. И в университете с ними было одно мучение.
Вавочка. Не плачь, Егор, мы разведчики.
Укропов. Чего?
Вавочка. Будущего.
Танцуют. Салазкину трудно танцевать в чужом одеянии. Душит галстук, который он затянул. Сползают брюки.
Женя, не становись мне на ноги.
Салазкин. Прости. Я расстроен.
Танцуют.
Укропов. Каплин будет выдающимся советским ученым. А Зина будет вечно подавать надежды.
Саня. Плохо ты знаешь жизнь, Укропов… или закрываешь глаза.
Танцуют.
Вавочка. Что с тобой, Женя? Зачем ты выпячиваешь живот?
Салазкин. Брюки не по мне… они скользят.
Вавочка (перестает танцевать). Нельзя же так, Салазкин. Тебя никто любить не станет. Оделся, похож на человека, и нате вам. Уходи. Завяжи их как-нибудь. Срам, честное слово.
Фиса. Женя, садись… Прошу к столу. А то у меня горячее… перепреет.
Томаз. Прекрасные слова.
Все садятся за стол.
Укропов. Выпьем за отсутствующих. За Ивана Каплина и за его супругу Зину. Тем более что она теперь стала счастливой советской матерью.
Фиса. Правильно, Егор, за счастливое материнство.
Саня. Да, может быть, и счастливое, но не во всех случаях. У Егора все обтекаемо. Мать… значит, счастливая, раз она советская. Но Зина чуть не прибила Каплина. Как удержалась — не помнит. Письмо со мной в сумочке. Сейчас прочту… Вавочка, дай-ка сумочку.
Затемнение
Картина вторая
В комнате Зины и Каплина. Иван лежит на тахте вниз животом над своей растрепанной тетрадью. У него хорошее настроение. Он насвистывает «Голубую рапсодию» Гершвина. Входит Зина.
Иван. Зинок, можешь меня поздравить. Мишка приволок мне «Голубую рапсодию» Гершвина. Ты слышишь?
Зина. Голубую. Да, наверно. Прости.
Иван. Я, конечно, очень люблю добрую старую музыку, в особенности Баха. Но я все больше и больше начинаю проникаться современными звучаниями, если можно так выразиться. Я ждал эту рапсодию почти год. Мишка крутил мне голову. Прижимистый, подлец. Теперь она в моих руках. Играет Бостонский оркестр[43], который мы слышали с тобой в Москве в Зале имени Чайковского. Ты должна помнить.
Зина. Иван, я сейчас ничего не помню. Ты страшный человек!
Иван. Я?.. Отчего же я такой?
Зина. У нас ребенок умирает… какая мне рапсодия. Будь она проклята… Ты забыл о сыне… Ты никого не любишь, кроме своих уравнений и рапсодий. Я — одна.
Иван. Зина, ты абсолютно неправа… Зинок.
Зина. Отойди!
Иван. Зина, возьми себя в руки.
Зина. Отойди, Иван.
Иван. Дети всегда болеют. Нельзя поэтому терять рассудка.
Зина. Дай чего-нибудь… воды, что ли.
Иван. Тебе самой надо лечиться.
Зина. Хорошо, потом поговорим. (Про себя.) Что же мне предпринять?
