— Больше не звони сюда, — вместо приветствия сказал он сухо.

— Что случилось? — стараясь говорить спокойно, спросила Инесса.

— Ты прокололась, — голос Качалова был жёстким и скрипучим. — Мы с тобой больше не работаем.

— Но — где? Как? Почему? — истерично взвизгнула Инесса. Самообладание покинуло её.

— Поработай по специальности, — отрезал Качалов. — Если понадобишься — найду.

Коротки гудки стучали Инессе прямо по мозгам. Она, уже плохо соображая, что делает, набрала секретный номер по второму разу.

Механический голос на безукоризненном английском сообщил ей, что абонент недоступен. Инесса поняла: не недоступен, а просто прекратил своё существование навсегда. Это был так называемый «одноразовый» номер. Не сумела испросить по нему свою индульгенцию — свободна на фиг!

Инесса в сердцах бросила свой телефон в стену. Тот, жалобно звякнув, упал на пол, расколовшись на две части.

Белоярск

Утром Петухов проводил Катю в аэропорт. Самолёт вылетал в одиннадцать — ровно в этот же час, но уже не по белоярскому, а по московскому времени, она будет дома.

Катя вернулась к Петухову, как она утверждала, навсегда. На протяжении всех последних месяцев она была рядом с ним — верная боевая подруга.

Жаль, конечно, было отпускать её в этот судьбоносный день — но что поделать? Свой человек в Москве был необходим. На случай, если Смолич начнёт подавать заявы–кляузы в Центризбирком.

Избирательная кампания закончилась, и оставалось надеяться только на то, что второго тура не понадобится. Для этого было сделано всё возможное и невозможное. А ведь когда только начинали, трудно было поверить, что ко дню выборов Петухов придёт с рейтингом в шестьдесят без небольшого процентов!

В южных районах Белоярского края лидером считался Боков. Но с «железным королём», начавшем свою кампанию из тюрьмы, удалось столковаться. Не без помощи, конечно, Кремля. Свой высокий рейтинг Виктор Боков обменял на свободу. Правда, его поддержка даже на западе была косвенной и в основном сводилась к контрпропаганде, направленной на основного соперника Петухова, главу белоярского законодательного собрания Смолича. Конечно, не все голоса от Бокова простым арифметическим действием приплюсовывались к электорату Петухова. Часть боковских избирателей предпочла протестное голосование.

На традиционно красном востоке края в ряды сторонников Петухова записались сочувствующие Голубкову. Бывший тесть не обманул — поспособствовал на все сто.

Сам Белоярск разделился примерно поровну, но всё же небольшой перевес Константин Сергеевич получил и здесь. Особенно когда стало ясно, кого именно поддерживает далёкая, но всесильная Москва.

На севере края Петухов брал почти семьдесят процентов. И это было понятно: за ним стояла сама «Севернефть», от которой кормился весь север.

Сложнее всего дела обстояли с западными районами. Юрий Смолич был родом именно оттуда. Это и был его основной козырь. Собственно всю кампанию политтехнологи Смолича вели на этом вечном противодействии: «наш — не наш». Однако в последнюю неделю Смолич стал по данным социологов проигрывать и запад.

Петухов считал, что успех принесли хорошо проведённые встречи с избирателями. При его появлении в залах и клубах люди вставали под звуки гимна и аплодировали так, что он краснел от смущения. Константин Сергеевич и не догадывался, что начинали и вставать, и аплодировать его же агитаторы, доставленные из близлежащих районах на автобусах. Они же по завершении встречи провоцировали ажиотаж, спеша на сцену за автографами к будущему губернатору.

И уж тем более Петухов не знал, да и не должен был знать, каким способом сбили рейтинг Смолича на западе. Это знали только те штабисты, которые занимались контрработой. А фишка была хоть и убойной, но не слишком хитрой.

Смолич действительно родился в Белоярском крае. А вот его родители приехали сюда в сорок четвёртом из Белоруссии. Почему приехали? Возникал такой вопрос, если его правильно и вовремя задать. И вот за месяц до дня выборов в исконно Смоличевских районах поползли нехорошие слухи. А именно — что Смолич–старший бежал из Белоруссии не просто так, спасая семью от голода, а потому, что был при оккупации полицаем, работая на подлых фашистов…

Вернувшись из аэропорта в гостиницу «Севернефти» Петухов принял горячую ванну, выпил полбутылки коньяка и заснул сном младенца. Напряжение последних месяцев, похоже, отпустило. Проснулся он от звонка. Звонили из штаба:

— Константин Сергеевич! — услышал он радостный голос своего имиджмейкера Генералова. — Есть первые предварительные итоги по западу. Мы лидируем с результатом чуть больше пятидесяти процентов!

— А это значит? — Петухов спросонья не мог понять, откуда результаты? Ведь только что было утро. Сколько же он проспал?

— А это значит, что есть шанс прорваться с первого тура! — Генералов, похоже, тоже устал от долгой кампании.

— Сейчас приеду! — Костя чувствовал себя красивым и бодрым, хоть сейчас на трибуну.

Он посмотрел на часы — ничего себе поспал! Прямо спящий красавец! Было уже десять вечера по местному времени. Значит, у Катьки — три дня. Чего же не звонит? Он посмотрел на мобильный — ага, вот и письмецо от любимой жены: «Долетела. Целую, люблю».

Петухов молодецки расправил плечи — еще бы не любить! Такой молодой и уже — тьфу–тьфу — губернатор!

Герцензон был одет почти в такую же куртку, как и Гоша. Только не красную, а ярко–желтую. Он разминался перед боем, делая драйвером резкие пассы. Аж воздух свистел.

Увидев Гошу, он приветственно помахал рукой.

Поле для гольфа покрывал тонкий снежок. Лишь кое–где ещё проступали пятна зелёно–желтой стриженой травы.

— Вы — вечно проигравший, Иван Адамович. Так что первый удар — законно ваш, — подходя к Герцензону, бросил без улыбки Гоша.

— Ну, насчёт вечного, это ещё мы посмотрим! — усмехнулся Герцензон и чуть дольше, чем обычно, не отводил глаза от Гошиного взгляда. — Но вы, Георгий Валентинович, я вижу, настроены решительно! — Герцензон отвернулся и стал пристраивать мячик на заранее воткнутый в землю ти.

Удар вышел хлесткий. Мячик пролетел по воздуху, упал метрах в двух от лунки, но по влажному насту проскользнул ещё около метра. Так что оказался в идеальной позиции одного удара.

Победно глянув на Гошу через плечо, Герцензон промолчал. И, отойдя чуть в сторону, стал наблюдать, как Гоша распорядится со своим ударом.

Гоша распорядился им практически идеально. Его мячик, пошедший по очень крутой траектории, приземлился буквально бок о бок с мячиком Герцензона — на одной прямой по направлению к лунке.

— Никогда не поверю, что вы год не брали в руки клюшку! — воскликнул Иван Адамович. Гоша в ответ лишь сдвинул брови.

Оба игрока, подхватив бэги, двинулись в сторону лунки: Герцензон чуть впереди, Гоша — следом за ним.

— Иван Адамович! — окликнул Герцензона Гоша.

— Да? — обернулся тот.

— А куда это ваш Качалов запропастился?

— Какой Качалов? — Герцензон смотрел себе под ноги.

— А то он мне понадобился вдруг. И найти не могу! — вроде как в пространство продолжал Гоша.

— А, Качалов! — сообразил Герцензон. — Вячеслав Борисович! Вице–президент «Роспетролеума!» Знаете, я разорвал с ним контракт. Он нарушил условия договора и исчез безо всякого предупреждения. Два дня назад.

— Ясно, крысы бегут с корабля! — пробормотал Гоша. — А я хотел ему заказик подбросить. Выгодный!

Герцензон окончательно остановился и, закинув поудобнее бэг, уставился на Гошу, будто видел его первый раз:

— Какие у вас дела с Качаловым? Какой заказ? Какой–то странный вы сегодня, Георгий Валентинович. Право, странный. Может, у вас температура?

Не слушая Герцензона, Гоша продолжал:

— А согласись, Герцензон, это было бы красиво. Ты заказал Качалову меня. Но вышла ошибочка. И погибла Зера. А тут бы я уже тебя Качалову заказал. Изящная сложилась бы комбинация, ты не находишь?