— Договорились, Иван Адамович, — закидывая бэг на плечо, натянуто улыбнулся Гоша. — Но я всё–таки очень надеюсь, что вы выступите исключительно на моей стороне. И уже на следующем этапе я готов привлечь к разработке и вашу СНК, и «Маг–ойл», и уральцев. Нефти там на всех хватит. Но сейчас я бы не очень хотел, чтоб мне мешали. У меня чёткие договорённости с правительством. Мне там пока доверяют. Вы меня хорошо понимаете?

— Я — всецело на вашей стороне, Георгий Валентинович. Можете на меня рассчитывать. Мешать мы вам не будем. Я надеюсь…

— Я — тоже, — кивнул Гоша и позволил себе на сей раз не улыбнуться.

От бесконечных словесных и мимических реверансов у него уже трещала голова и сводило челюсти. Так вот однажды, неровён час, заклинит — и останется он навеки с физиономией чересчур внимательного приятного собеседника, украшенной умильной улыбкой клинического идиота. Гоша взглянул на часы.

— Ну что, через час продолжим?

— Через час я вас жду! — с готовностью согласился Герцензон, забрасывая на плечо свой бэг с клюшками. — Будем надеяться, что Бонд не утащит мой мяч куда–нибудь на край грина. А то я и так пока в проигрыше. Да, кстати! — крикнул Герцензон уже направившемуся к калитке Гоше, тот обернулся. — Подруга Бонда, прекрасная Стелла вскоре готова будет расстаться с одним из своих малышей. Великолепный помёт — четыре щенка. И сучки, и кобели. И чёрные, и коричневые. Прямо как в хорошем супермаркете. Берёте мальчика?

— Обязательно! Предупредите Стеллу: Зера хотела только шоколадного!

— Будет ваш шоколадный, будет! — заулыбался Герцензон, показывая во всей красе свои великолепные, покрепче Бондовых, зубы.

— Анна Валентиновна, вам просили передать! — пожилая вахтёрша вместе с ключами от номера протянула Нюше изящную длинную открытку.

По торжественному и многозначительному выражению лица вахтёрши Нюша сразу догадалась, что и ей пришло приглашение на званый вечер от известного телеведущего Тухачевского. Юлиана Семёновна, получившее такое приглашение накануне, страшно им гордилась, и не рассказала о нём разве что перелыгинским Пафнутиям. Впрочем, скармливая вечно голодным псам остатки обеда, переводчица, возможно и упомянула ненароком о великой чести, оказанной из всего Дома творчества только ей и бывшей оперной диве Кларе. И вот, оказывается, теперь ещё и Нюше.

Нюша Тухачевского знала шапочно. Так, встречалась на тех тусовках, где телевизионные знаменитости пересекались с литературными. Может, ошибка?

Но нет — на открытке было отпечатано «Сидоровой Анне Валентиновне», далее — текст приглашения. Сегодня, в 19.00, улица Григоровича, форма одежды — свободная. Благодарим за внимание. Ждём.

Идти или не идти? — вот в чём вопрос.

Пойду, — решила Нюша и, поднявшись на свой второй с половиной этаж, провела смотр боевых доспехов. Остановиться решила на открытом светло–сером платье, которое в сумерках вполне можно будет принять за серебряное. Очень даже свободная форма одежды. Интересно, а ватник — тоже свободная форма одежды? А арестантская роба — уже несвободная? И вообще — где границы свободы и несвободы?

В дверь деликатно постучали.

— Открыто! — крикнула Нюша, кидая серо–серебряное платье на диван.

— Анечка, я к вам, — вплыла в номер Юлиана Семёновна. — Вы не одолжите гель для волос? А то Клара, вы же знаете, какая она щеголиха, решила соорудить на голове башню, а она получается не Останкинской, а Пизанской! Прямо беда! Без вашей помощи пропадём!

— Конечно, Юлиана Семёновна! Проходите, я сейчас! — Нюша зашла в ванную за гелем, а когда вернулась в комнату, обнаружила, что Юлиана Семёновна уже разглядывает заветную открытку.

— Замечательно, Анечка, что вы тоже приглашены! Будете сопровождать двух старух, чтобы не сбились с пути! — радостно воскликнула Юлиана, почему–то нюхая приглашение. — К тому же, должна вам признаться, Клара очень любит… — Юлиана многозначительно пощёлкала себя по шее, — и одной мне её обратно не дотащить. А с вами нам и море по колено!

— Чем смогу — помогу, — Нюша представила, как тащит на себе двух подвыпивших старушек и фыркнула.

— Вот спасибо, Анечка, тогда я спокойна. Ну, разве что какие–нибудь кавалеры на нас с Кларой клюнут, тогда совсем другое дело. Но на это мало надежды, сами знаете, милая, эти старые пердуны, — Юлиана понизила голос до громкого шёпота, — предпочитают свежее мясо!

— Ну, Юлиана Семёновна, — засмеялась Нюша, — вы с Кларой ещё очень даже эффектные женщины!

— При соответствующем освещении, дорогая, исключительно при соответствующем освещении! Ну ладно, побегу, а то я вас совсем заговорила!

И шаги Юлианы Семёновны уже зашаркали по лестнице. Ну, что за тётка, просто чудо! Настроение у Нюши было великолепное. Тягостная атмосфера Дома творчества, где последнее время только и разговоров было, что о сгоревшем здании поселковой администрации, уже начинала раздражать её, и она даже подумывала раньше запланированного сорваться в Москву. Так что вечеринка в особняке Тухачевского оказалась настоящим подарком.

О самом Антоне Андреевиче Тухачевском Нюша знала совсем немного.

Немолод, успешен, ехиден, великодушен, жесток, талантлив, талантлив, чертовски талантлив. Последнее было бесспорным. Придуманная Тухачевским интеллектуальная телевикторина держалась в верхних строчках телерейтинга на первых местах уже несколько — аж целых два с половиною! — десятилетий. А его имидж «злобного карлика», прячущегося за кулисами и осмеивающего своих игроков, почему–то не надоедал привередливым и охочим до новинок телезрителям.

Несколько лет назад таинственный Тухачевский купил участок земли в Перелыгино, отстроил симпатичный особнячок в стиле «вампир» и иногда, раз в полгода, устраивал знаменитые тухачевские вечеринки, о которых потом следующие полгода вспоминали все, кому не лень. Особенно, конечно, те, кого на эти сборища не приглашали.

Слухов было много, но все они сводились в общем–то к одному: эх, хорошо гулять умеют! Кормили у Тухачевских отменно, пили до упаду, а танцевали и пели так, что гудела вся округа, а местные горластые псы стыдливо затыкались и уползали в свои зачуханные будки.

…Трио прекрасных дам вышло из Дома творчества за полчаса до назначенного времени, хотя идти было всего–ничего. Но Клара надела высоченные каблуки, а Юлиана Семёновна не любила опаздывать.

Нюша в серебристо–сером платье казалась рядом с величественными дамами скромной школьницей. Каштановые прямые волосы она распустила, а из украшений надела лишь кулон и серьги. Тонкий серебристый платиновый обруч с бриллиантом–капелькой и такие же капельки–серьги на платиновых нитках.

Бриллиантовые капли качались над матовыми оголёнными плечами Нюши в такт неспешным шагам. Она придерживала светских львиц под руки и почти не слушала их болтовню.

Юлиана и Клара, по обыкновению, сплетничали. Но на сей раз о каких–то неизвестных Нюше, к тому же давно умерших людях. Не о знаменитостях, живших некогда в Перелыгине, а о местных жителях.

О некой Клавдии, которая не поехала в эвакуацию, чтобы спасти имущество великого поэта. И спасла–таки почти всё, кроме письменного стола. Стол пришлось спалить в печке, чтобы не околеть от холода.

О любовнице сторожа детского санатория, которая от ревности зарезала не только сторожа, но и его древнюю мамашу. А потом сама отравилась крысиным ядом, оставив предсмертную записку, где имела наглость изобразить графоманское стихотворение с неприличной рифмой «любовь–кровь».

О сумасшедшем железнодорожнике, который чуть было не спустил под откос мирную электричку, приняв её за вражеский десант. И это через двадцать лет после окончания войны!..

…Тухачевский встречал гостей сам. Невысокий, в идеальном смокинге, он поцеловал Нюше руку, а Юлиану и Клару расцеловал. Его умные глаза казались неестественно большими за толстыми линзами очков.

— Проходите в гостиную, — Тухачевский рукой указал на залитый светом зал, где уже толпились у фуршетных столов первые гости. — А у меня пока работа, — он обаятельно улыбнулся и поспешил навстречу новым гостям.