— Видишь, Пан? — Она улыбнулась. — Я не свалюсь.

Она подняла синий свет на уровень глаз, и голова дракона взмыла вверх. Огромное тело сменило свое положение и зверь подняла на ноги, широко расправив крылья. Пан отодвинулся подальше, все еще не отрывая взгляда от Фрины. Но она больше на него не смотрела, ее взгляд переместился с дракона куда–то вдаль на север. Потом она направила свет Эльфийских камней ввысь сиянием яркой лазури, и дракон взлетел, хлопая своими громадными крыльями, вытягивая тело и махая из стороны в сторону хвостом.

— Прощай, Пан! — прокричала ему Фрина.

Будучи не в силах оторвать взгляд, неспособный предотвратить случившееся, Пантерра Ку наблюдал, как она превратилась в крохотное пятнышко. Он не мог поверить, что она это сделала. Импульсивная, непредсказуемая и даже эгоистичная, тем не менее она была достаточно умной, чтобы знать, что подвергает себя опасности, и все же казалось, что она не до конца это понимает. Одним опрометчивым и порывистым действием она отбросила всякую осторожность и отдала себя в руки судьбы, которая с легкостью могла ее обмануть.

И к тому же она бросила его.

Он остался тут, ошеломленный и обиженный. Он смотрел до тех пор, пока она не растворилась в эфире, и тогда уже понял, что потерял ее.

Фрина Амарантайн плакала, застилавшие зрение слезы текли по ее щекам. Возможно это было из–за горя, которое она ощущала, покинув Пантерру Ку, который ради нее рисковал своей жизнью, который пришел, чтобы спасти ее, когда никто другой этого не смог сделать, и которого она теперь бросила, предпочтя отправиться к своему народу. А может быть из–за радости, которая затопила ее, пока она летела верхом на драконе, паря в синеве, оставшись наедине с облаками, дымкой и далекими местами, которых, наверное, никто больше никогда не увидит, свободная и наполненная удивительным и глубоким, постоянным чувством удовольствия. Или просто из–за ветра, сырого и холодного, хлеставшего по ее лицу.

Однако ее влажные, слезящиеся глаза и дискомфорт не заставили бы ее променять эти моменты. Она никогда не чувствовала ничего подобного — даже не могла вообразить, что такое возможно. По правде говоря, даже несмотря на то, что она смогла оседлать дракона и управлять им, она сомневалась в себе. В конце концов, драконы не существовали. Езда на драконе была мечтой. Но теперь она жила этой мечтой, делая невозможное, и от этого ее переполнял восторг.

Дискомфорт и слезы пропали. Спустя короткое время, она чувствовала себя так, будто делала это всю свою жизнь. Во время полета огромное тело дракона двигалось волнами, и вскоре она приспособилась к этому ритму. От установившегося движения она стала чувствовать себя довольно уютно. Ее руки ощупали большие чешуйки прямо перед тем местом, где она сидела, ее пальцы прикасались к их шероховатым поверхностям. Они были похожи на плоские камни, но на ощупь были теплыми. Она слышала скрипящие звуки, когда они терлись друг о друга. Ее седло стало казаться безопасным, и постепенно исчезли опасения, что она могла потерять равновесие и свалиться.

На севере на вершинах гор, окружавших ее долину, появились первые признаки наступающих сумерек, проникая через скалистые обрывы и начиная свое падение к предгорьям и входу в проход Афалион. Она не могла ни видеть, ни слышать сражение, происходившее там, но знала из своего видения, показанного ей Эльфийскими камнями, что его результат висел на волоске. Она подгоняла дракона силой воли, сжимая ногами его чешуйчатую шею и разумно используя магию Эльфийских камней, которую направляла к месту своего назначения. Разрываясь между эмоциями, мучаясь чувством вины и необходимостью, она знала одно и только одно.

Она должна вовремя добраться до эльфов, чтобы спасти их.

Она должна выполнить задачу, которую сама поставила перед собой, чтобы все, через что она прошла и чем рисковала, оказалось не напрасно.

Дракон продолжал лететь в устойчивом ритме, и постепенно горы начинали приобретать четкие очертания. Фрина переживала, чтобы зверь не потерял интереса к погоне за магией Эльфийских камней, а для того, чтобы этого не случилось, она выпускала достаточно синего света, удерживая этим его внимание. Пару раз она даже подпускала свет довольно близко к его длинному языку, чтобы он мог коснуться и лизнуть его. Может, это помогало, а может, дракону просто нравилась идея погони. Во всяком случае, он не показывал виду, что становится безразличным. Казалось, что ни на что другое он не обращает внимания. Он просто получал удовольствие от полета, идя по следу чуть подкрашенного воздуха.

Однако, напомнила она себе, это была эльфийская магия; у нее были свои собственные особенности, которые Фрина не могла ни увидеть, ни понять, но, возможно, это мог сделать дракон.

Она часто думала о Пантерре, вспоминая ту ночь, когда отдалась ему. Зачем она это сделала? Это было сиюминутное решение, когда ее душевная боль требовала найти какой–нибудь приют. Это было трудно объяснить. Она не любила его. Или, может быть, любила, но как–то по–своему; естественно, что он–то ее любил. Однако, какой в этом смысл? Даже если бы она захотела чего–то большего, она не могла это иметь. Все этому препятствовало: от убийства ее отца и предательства Изоэльды до вторжения Друджей и их усилий преодолеть эльфийскую оборону, а также до возможности, что она вскоре могла стать Королевой Эльфов. Да и собственное положение Пана было не менее тяжелым. Преследуемый демоном, обремененный обязанностями носителя черного посоха, снова потерявший Пру и пытающийся спасти Гленск Вуд и его жителей от Друджей — все это стояло на пути к тому, чего могли бы желать Пан или она.

Она почувствовала, что устала, что энергия и возбуждение рассеялись во время полета, что у нее появилось эмоциональное и физическое истощение. Сколько же она пролетела, вопрошала она. И сколько ей еще осталось лететь.

Один раз она заснула, убаюканная движениями тела дракона, но вовремя проснулась, чтобы удержаться и не соскользнуть с его шеи. Это так сильно ее напугало, что она рассерженно поклялась, что не допустит этого снова.

Впереди солнце клонилось к горизонту, его лучи купали склоны гор и шероховатую поверхность предгорий мерцающим золотым светом.

Затем она услышала первые слабые отголоски сражения, к которому она стремилась, и, бросив крик ветру, она стала подгонять дракона.

Щурясь от лучей солнечного света, проникающих с запада из непроглядной черноты коридоров прохода Афалион, Зак Вен с недоверием смотрел вверх. Он видел, что именно летело к нему, и все же никак не мог в это поверить. Он знал, что это был дракон — что это должен быть дракон — однако, он все равно ждал, что это окажется что–то другое.

Потом это закричало, и именно тогда и именно там Зак Вен перестал искать причины, чтобы не верить в это. Это был дракон, точно! Он начал дико орать, зовя Таши и Тенерифе. Он не знал, где они были, да и где он сам находился, он тоже в этот момент не знал. Сражение затихло вокруг него, поскольку участники уставились на явление над их головами.

Потом вздрогнув от неожиданности, Зак Вен увидел кое–что еще.

— Тени! — прошептал он про себя.

Он снова посмотрел вверх, более внимательно на этот раз, убедившись, что глаза его не обманули.

— Таша! — вновь прокричал он, повторяя это имя снова и снова, пока больший из братьев Оруллианов не притянул его за перед туники.

— Потише, маленький банши! — Здоровяк был весь покрыт грязью и кровью, а лицо просто горело гневом. Он хорошенько встряхнул мальчика. — Что с тобой не так?

— Смотри! — Он указал на небо. — Видишь это?

— Вижу. Снова тот дракон. Как будто кроме него нам нечем больше заняться.

— Нет, не дракон! Присмотрись. Там, за его головой!

Таша прикрыл глаза от отблеска заката, его рука медленно ослабила хватку на тунике мальчика.

— Фрина, — тихо выдохнул он. — Это же Фрина!