Комната имела вполне приемлемые размеры, почти двенадцать на четырнадцать футов, но казалась гораздо меньше из–за коробок с записями, сложенных у двух стен от пола до потолка. Ей предоставили раскладушку для сна, постельные принадлежности, горшок, небольшой столик и стул, а также набор для письма. Чтобы было светло ей приходилось пользоваться свечами, поскольку солнце никогда не проникало в эту комнату и день здесь ни чем не отличался от ночи. Все двадцать четыре часа в сутки у ее двери находился стражник; дверь все время была заперта и открывалась на короткое время, когда маленькая служанка приносила ей пищу на подносе. Дверь оставалась открытой достаточное время, чтобы внести поднос и поставить его на пол, а также заменить горшок — служанке запрещалось проходить дальше и что–либо говорить, — а потом снова запиралась.
Все из Стражи Дома, назначенные присматривать за ней, были незнакомыми ей мужчинами. Никому из них не разрешалось с ней разговаривать. Если она пыталась спросить их о чем–то, они заставляли ее написать запрос, который, как они утверждали, они передадут ответственным лицам, обеспечивающим то, в чем она нуждалась. Она написала несколько запросов, но ни на один не получила ответа. Когда она спросила одного из ее тюремщиков, почему она ничего не получила, он сказал ей, что такие вещи требуют времени и терпения. Что–то в сказанных им словах предупредило ее, что терпения не хватит. Вскоре после этого она перестала о чем–либо просить.
К ней не допускали посетителей.
Ей не разрешалось писать письма.
Ей ничего не говорили о том, что происходит за стенами ее клетки.
Ее не известили, когда состоится над ней суд.
Когда она попросила увидеться со своей бабушкой, Мистралью Беллороус, в чем при любых обстоятельствах не должны отказать, ей сказали, что ее бабушка не желает ее видеть. Это была настолько очевидная ложь, что она признала: ничего, о чем она действительно просила, ей никогда не дадут; самое лучшее, чего она могла ожидать, состояло в том, что они просто постараются держать ее живой и здоровой.
Естественно, она знала, кто стоит за этим.
Если бы было возможным ненавидеть кого–то так, чтобы этого оказалось достаточно, чтобы убить их простым желанием, то Изоэльда Северайн уже была бы мертва. Но поскольку ее мачеха по–прежнему чувствовала себя прекрасно, Фрина решила, что ей нужно найти другой способ.
Она проводила часы, оплакивая своего отца. Картины его последних мгновений врезались в ее память и дни спустя, когда ее схватили и заперли, она по–прежнему могла видеть потрясение и мучение на его лице, когда убийца снова и снова колол его кинжалом. Она могла слышать, как он кричал, могла вспомнить, как его голова повернулась и смотрела на нее, в то время как Изоэльда прижимала ее к полу, осознание происшедшего остро и четко отразилось в его глазах. Он понял, что жена предала его.
Она могла ощутить его боль, когда из его тела вынули кинжал и жизненные силы покинули его. Фрина могла увидеть все, даже если и не хотела этого.
Вскоре появилась Стража Дома и утащила ее прочь, несмотря на ее протесты.
Оружие, которым убили Короля, лежало рядом с ней. Настоящий убийца исчез. И Изоэльда, и Первый Министр Теонетт указали на нее, утверждая, что стали свидетелями свершения ее мести, услышав, как она кричала, что ее отец больше никогда не накажет ее, что она натерпелась достаточно. Это должно быть как–то связано с тем ужасным спором, который они устроили всего пару дней назад, тем самым, о котором говорили все в городе. Она кричала на него, нанося удары ножом, что он унижал ее, и она отберет у него жизнь. Она даже обвинила его а том, что он позволил умереть ее матери много лет назад.
Потом было еще хуже. Ее обвинители быстро предположили, что она страдает от мании и испытывает другие психические расстройства, что ее способность рассуждать и действовать рационально подверглось негативному воздействию. Изоэльда была свидетелем такого ее поведения в присутствии Короля, но предпочла промолчать и позволить своему мужу решить данный вопрос. В конце концов, Фрина не была ее дочерью — хотя она очень любила ее — поэтому улаживать все предстояло ее отцу. Однако, она всегда беспокоилась, что рано или поздно девушка сделает что–нибудь ужасное, что ее болезнь возобладает над ней и приведет к катастрофическим последствиям.
Поэтому они заперли Фрину Амарантайн в этом чулане и оставили ее там ожидать решения своей судьбы. Она уже знала, какая судьба ее ожидает. Они постараются обвинить ее в смерти отца, осудят ее и приговорят к смертной казни по–эльфийски. Все об этом знали. Это было старое наказание, применяемое очень редко, только для самых отвратительных преступлений и преступников. Она не могла вспомнить, когда ее применяли в последний раз. Точно не при ее жизни. Эта казнь считалась варварской, чудовищной.
Но именно поэтому она применялась для подобных убийств — сочетания отцеубийства и цареубийства, убийства отца и Короля.
Раз за разом она пыталась рассказать всем, кто приходил к ней, что это была ошибка, что она невиновна в этом преступлении, что она не была психически больной или невменяемой. Но если она была вменяемой, однажды сказала ей Изоэльда, посетив ее вскоре после случившегося вместе с Теонеттом, тогда убийство должно квалифицироваться как умышленное. Что делает ситуацию еще хуже, не так ли? Однако, конечно, как добропорядочная мачеха, она доставит это послание членам эльфийского Высшего Совета, которых назначили определить ее судьбу, так что они смогут составить свое собственное мнение.
Она ничего не могла сделать, ей оставалось только ждать, когда ее выпустят из этой комнаты и она предстанет перед другими эльфами. Тогда, и только тогда у нее будет возможность выступить перед теми, кто сможет достаточно долго и внимательно выслушать то, что она должна сказать. В самом деле, она знала всех членов Высшего Совета и вполне разумно полагала, что сумеет убедить их в своей невиновности.
По крайней мере, именно это она говорила себе.
Она все время раздумывала о способах послать сообщение Оруллианам или Пантерре Ку. Она продолжала надеяться, что браться найдут способ прийти повидаться с ней, понимая, что к этому моменту они должны были узнать о ее участи. Возможно, слухи уже распространились и на юг до Гленск Вуда, так что Пан тоже знает. Если любой из них услышал об этом, несомненно, они придут, разве не так?
Но никто не явился и спустя какое–то время ее надежды начали таять. Она стала думать о способах побега. Когда она не думала об отце, то думала о том, как выбраться из этого чулана. Однако у нее не было никакого оружия, инструмента или приспособления, которые помогли бы ей расшатать или сломать стены и двери, преграждавшие ей путь к свободе. У нее не было никакой реальной надежды преодолеть стражников. Казалось, что она искала то, чего не существовало.
События не стали лучше, когда, через неделю ее заточения, ее мачеха второй раз пришла ее навестить.
Фрина не имела никакого понятия о времени суток, когда появилась Изоэльда. Щелкнули замки, дверь открылась и ее мачеха вошла в комнату в компании Теонетта.
Фрина, которая сидела за крошечным столиком, работая над рисунком цветов на лугу, закрыла свой блокнот и встала перед своими посетителями, неприятно удивленная. Визит Изоэльды не мог принести добрых вестей.
— Как ты себя чувствуешь, Фрина? — спросила Изоэльда, в ее голосе прозвучала искренняя заинтересованность. Она тепло улыбнулась и подождала, пока стражник снаружи закроет дверь, после чего ее улыбка исчезла с лица. — Не думаю, что тебе идет на пользу быть запертой в этой темной комнате. Может быть, тебе хочется поговорить о том, что выведет тебя отсюда?
Фрина напряглась:
— Не могу придумать ни одной причины, чтобы ты этого хотела, Изоэльда. Если меня выпустят, то ты рискуешь оказаться в темнице, не так ли? Ты и твой супруг. Ты рискуешь, что кто–то обнаружит того, кто на самом деле убил моего отца.
— О, не думаю, что это представляет какую–то настоящую опасность. Кажется, все приняли мой рассказ о твоих отношениях с отцом. Я им рассказываю все то же самое. Ты являешься бредящей, почти невменяемой молодой девушкой, которой нужна помощь в ее страданиях. Конечно, твоя настойчивость в отказе принимать ответственность за свои действия приносит осложнения и трудности для тех, кто хотел бы тебя пожалеть. Некоторые начинают рассматривать возможность того, что твои действия были умышленными и ты должна понести наказания за их последствия.
