Он создал то, на что был способен!

Товарищи, начинается новая страница светлой жизни!

Сегодня вместе с поэтом хочется воскликнуть:

Да здравствует Разум!

Да здравствует солнце,

Да скроется тьма!

Слава героям, павшим за свободу и независимость нашей Родины!

Слава чудо-богатырям воинам!

Слава офицерам, генералам!

Слава маршалам!

Слава народу нашему!»

10/V

Три раза смотрел «Чайку»[190].

О себе и Тригориие: не каюсь, что не играю. Ничего значительного при этом решении спектакля я в Тригорине бы не сделал. У театра нет своей точки зрения ни на пьесу, ни на людей, в ней выведенных, ни, наконец, на свой спектакль. Поэтому мое вхождение в спектакль было бы насильственным и работа сулила бы бесконечные споры, дебаты… Ю.А. был бы недоволен… Конечно, эта встреча дала бы свои плоды, и многое из того, что сейчас существует в спектакле и в чем купаются исполнители, просто не существовало бы, но это стоило бы больших сил и нервов…

Впечатления у гостей самые разноречивые, даже у одних и тех же людей, при разных обстоятельствах мнения прямо противоположные…

Покрутиться среди них полезно, по крайней мере, знаешь цену их «мнениям».

Все люди обречены. Обречены, если не с сотворения мира, то от рождения, во всяком случае. У них не было, нет и быть не должно жизни.

Жизнь взята не от вчерашнего к завтрашнему, а взята в статике. Сегодня. И застыла на этом. Темп немыслимо тягуч. Никто ничего не хочет, никуда не стремится, ничего не добивается.

В жизни так не бывает, не было и не будет. У Чехова этого тоже нет.

Оформление:

То иллюзорно-натуралистическое, то условное со множеством деталей.

Парк, как парк, в котором деревья, как деревья в любой декорации… А мне хотелось бы увидеть глазами художника чеховский парк и лес.

Такие же и люди: «общие», только еще тягучие, медлительные, нудные…

Нет, нет, нет…

В декорациях тоже мешанина! Наклонный пол и натуралистические деревья. Тюлевый, серый занавес со всякими висюльками и балюстрадой наверху и жесткий проволочный кустарник. Метерлинк и Островский. Загроможденная и обращающая на себя внимание сцена.

По исполнителям:

У обеих пар нет радости любви, даже в начале любви. Неразделенная любовь-то потом. Да и вообще муки любви — не муки зубной боли.

Любовь как проклятье, любовь как кошмар. Любовь всеми переживается как мука: и у Ванина, и у Астангова, и у Марецкой, и у Караваевой, и у Названова с Оганезовой. В любом сочетании любовь трактуется как проклятие жизни. Уж не говорю об Алексеевой…[191] В пьесе есть иная любовь. Эта иная любовь не подсмотрена и не сыграна, а она — главная в пьесе.

Дорн тоже весь выпотрошен жизнью, а ведь он — «сытый» человек. Плятт хорошо играет, но не играет главного и привлекательного, заложенного в роли. У Плятта Дорн так же равнодушен и той же никудышной породы, что и все. Дорн — умница, прожил жизнь интересно, может обобщать, он мудр, много видел и пр. И это все мне хочется видеть в нем, а не его скуку.

Словом, все подпали под «чеховский тон». А между тем люди у него хоть и «чеховские», но разные, с разными темпераментами, темпом, ритмом, с разной ленью, с разной силой полета, да, да непременно — полета, а не ползания…

Уход «Чайки» в темноту… это совсем мистика… Она ушла в трудную жизнь, но в жизнь, а не в темноту, она ушла делать… Она — волевая. Это надо было вскрыть прежде всего.

17/V

Слушал «Войну и мир» Прокофьева.

Хорошо сделана сцена бреда Андрея.

Прозаический текст упирается. Петь нечего. Сама музыкальная форма в силу своей ритмической организованности требует ритмизированного или стихотворного текста.

Эти речитативы могут рассматриваться как новая форма музыкального произведения, но не форма пения. В речитативах Прокофьева я почему-то не различаю тембров, ни у мужчин, ни у женщин.

Чем лучше, певучее стих, тем легче он ложится на музыку, это неслучайно. Чем он ближе сам к музыке, тем легче переходит в музыку. Поэтому, наверно, Пушкин так легко и привольно ложится на музыкальный язык.

10/VI

Великолепная рисованная картина[192] «Бэмби» Диснея.

Зверюшки так пластично движутся, что часто теряешь впечатление от рисунка — на экране живые существа.

Картина волнует до слез. По цвету великолепна. Какова же перспектива рисованной ленты! Если в ленте уже и философия (с которой я, кстати, не всегда согласен), и психология, и мысли…

«ОТЕЛЛО»

Хороший спектакль.

Сегодня работал главным образом над темпом и ритмом. Понял, что намного могу ускорить роль и тем ее усилить. Голос и темп — внешние, физические компоненты роли, а эти внешние физические компоненты раскрывают и внутренние, если они правильно использованы.

Для того чтобы играть шекспировские, трагические роли, человеческо-актерский аппарат должен быть идеально тренирован, при наличии природных данных.

Наши авторы не берут так властно актера за горло и не требуют от него овладения телом, голосом, жестом. Даже недостатки актера находят свое положительное применение. Иногда даже не поймешь, талантлив актер или нет, так он «жизнен», так великолепно существует на сцене, что и не поймешь, то ли он живет, то ли он в жизни именно таков. В Шекспире это сразу видно.

23/VI

Закончил инсценировку «Фомы Гордеева».

Вариант более или менее окончательный. По-моему, это интересно и волнительно, и по приему — занятно. Сказал Ю.А. Он очень обрадовался.

Очень мне хочется совместить с исполнением и режиссерскую работу. Много выдумано интересного, жаль отдавать другому. Начнут «править» и полетит к черту весь замысел.

Хочется сделать спектакль в огромном темпе, какого еще не было в нашем театре, без пауз, хорошо бы и без антрактов. Без малейших перерывов между картинами. Песенно. По-русски. По-волжски. Романтично, как первый томик Горького.

2/VII

Давно мечтаю создать такой спектакль, который проходил бы на голой сцене. Действие протекает без задержки, читают стихи, прозу, вплетается оркестр, поются песни, арии, идут пляски. Создать такой спектакль, который расширил бы рамки сцены и перебрасывал бы внимание зрителя в разные места действия, времени, состояния, чувства, мысли…

Да ведь разве увлечь кого? Говорил с Первенцевым и др. — нет. Какие-то стали консерваторы и эксперимента боятся.

27/VII

«ОТЕЛЛО»

Спектакль прошел на большом подъеме, хватило и голоса и сил на все. Огромная радость. И устал значительно меньше, чем всегда.

Марецкая:

— Я смотрела со второй половины 4-го акта до конца. Ой, как ты растешь, Коленька! Текста уже нет совсем, все действие» действие… Ты всех опередил, все остальные выписывают слова мизансцены… (надо сказать Ю.А.), а ты действуешь, живешь… Я взволнована… Очень, очень, благодарю тебя!

9/VIII

«ОТЕЛЛО»

Средний спектакль.

Странные волны в работе над ролью, то прилив сил и находок, то такой спад, что себя не узнаешь. Тогда ты пуст и черств и играешь механично. Правда, не даю себе поблажек и делаю все возможное, чтобы взнуздать вдохновение. Кстати сказать, такую работу считаю наиболее продуктивной, одолев тяжелый, неподвижный спектакль непременно, если не сегодня, то на следующий раз, что-то найдешь такое, что только разводишь руками: почему, откуда.

По-моему, самое педагогичное и воспитывающее это заставить себя делать, хоть и через силу.

Господи, опять война, опять кровь, опять горе-

Одно утешение — теперь самураям накапаем вдоволь[193] за все. Думаю, что дозу выдадим хорошую.