Тогда же Мордвинов записал в дневнике: «Хотелось бы мне сыграть дядю Ваню и Федора Ивановича. Но… для первого опять надо много из того, что мне пора экономить (силы — С. Л.), а второй… должен быть моложе… И того, и другого вижу, и сейчас уже в голове мелькает масса решений, деталей… Буду делать предложенное».
И как всегда, у Мордвинова началась долгая и кропотливая работа по созданию образа. Артист сравнивает Лешего с выросшим из него Астровым, ему не нравится благополучный финал пьесы, он пытается определить для себя жанр пьесы; одновременно мысли артиста ведут отбор внешних данных роли — бородка, но какая она — должно быть, не стриженная и не холеная. А может, она совсем небольшая, небуйная, светлая, как и волосы на голове?
Но больше всего Мордвинов раздумывает над философией образа. Кто он, этот Хрущов, так не похожий на других персонажей? Почему Чехов назвал его Лешим? Первое — это то, что он лесной человек, значит, связан с лесом, озабочен лесом. Но это не главное. Леший — дворянин, помещик, кончивший курс на медицинском факультете. Он истинный интеллигент, прекрасный мечтатель, душевный, широкий. Он умный, живой, красивый, глаза светятся мыслью, горячностью. Он — личность.
Как всегда, артист ищет в образе ассоциативности с современностью. Он считает, что Леший единственный среди окружающих его, кто перекидывает мост в современность. Ему совершенно необходимо, говоря о лесе, думать о будущем человечества, что-то делать в меру сил для будущего.
Часто мысли Мордвинова возвращаются к Станиславскому, его знаменитому созданию — Астрову. Эту роль Мордвинов называет божественной, считает, что главная сила Станиславского — Астрова в его мечтательности. И неизменно Мордвинов укрепляется в решении делать Лешего своего и по-своему. Чем больше раздумий об образе, аналогий, сопоставлений, тем вернее заходит артист в глубины чеховского характера.
В «Дневниках» той поры мы встречаем такую характеристику образа: «Масса подводных течений. Вторые горизонты. Подспудно. Герой без второго плана — не Чехов». Понимая всю «положительность» Лешего среди его окружения, Мордвинов считал, что при всех условиях ему надо избежать назидательности, митинговости, сделать роль исторически оправданной и в то же время близкой современному зрителю. В чем сопричастность Лешего нашему времени? В развенчании этим героем темы человека, недостойного своей земли. Чем острее эта проблема обозначена, тем сильнее может быть ее воздействие на современника. Мордвинов стремился наделить Лешего страстной чеховской мечтой о недалеком прекрасном будущем, которого писатель вместе со своим героем так страстно ждал.
До самого последнего дня Мордвинов усиленно работал над Лешим, самокритично считая даже в канун премьеры, что до «сердцевины» образа еще не добрался. Тем не менее первый же спектакль 29 января 1960 года принес Мордвинову заметный успех, который по праву разделили вместе с ним Р. Плятт (Войницкий), В. Марецкая (Елена Сергеевна) и некоторые другие исполнители.
К сожалению, «Лешему» не суждено было стать репертуарным спектаклем. Играли его нечасто. Но, несмотря ни на что, Мордвинов не оставлял поисков нужного, искомого, чеховского. После одного из спектаклей он записал в «Дневниках», что только начинает нащупывать роль — ее движение. Критика упрекала актера в том, что он романтизировал образ, актер же доказывал, что мечту Лешего, как и мечту самого Чехова, правомерно передать с помощью романтических приемов. Мордвинов был активным противником того, чтобы «смягчать замысел» и «приводить» Лешего к Астрову, подчинять первого второму. Благодарный Чехову за емкий, наполненный большими мыслями и чувствами образ Лешего, испытавший истинное наслаждение чеховским творчеством, речью героя, Мордвинов тем не менее расстался с ролью неудовлетворенным своей работой.
В 1962 году Театр имени Моссовета осуществил постановку пьесы И. Штока «Ленинградский проспект». Мордвинов сыграл в ней роль рабочего Василия Забродина. Наконец-то осуществилась многолетняя мечта актера создать на сцене образ современного ему героя-труженика, простого советского человека. Это была крупная творческая победа, но пришла она не вдруг, не случайно.
Давними подступами к ней, многократными прицелами, мучительными сомнениями были различные роли, как сыгранные актером, так и не состоявшиеся. И не только в спектаклях на современную тему. Можно утверждать, что многие роли из классического репертуара актера также помогли Мордвинову в новой работе.
Непосредственной предтечей мордвиновского Забродина следует считать сыгранную им несколькими годами раньше роль токаря-скоростника Алпатова в одноименной пьесе Л. Зорина. Тогда рождения полнокровного сценического образа не состоялось. Сказалась его двойственность — с одной стороны, желание драматурга показать героя наших дней, стоящего перед судом собственной совести и нашедшего свое место в жизни, с другой, — раскрыть стойкость его душевных качеств, подвергшихся столь суровому испытанию, связанному со смертью жены. Органического сплава этой сложной гаммы чувств и переживаний в характере Алпатова не получилось. Мордвинов никак не мог уловить и передать «главную, преимущественную заботу» роли, выражаясь словами Гоголя. Но работа над Алпатовым не прошла бесследно. Репетируя Забродина, Мордвинов использовал все полезное, рациональное, что, казалось ему, удалось в Алпатове.
…Образ старого кадрового рабочего одного из московских заводов, коммуниста Василия Забродина написан драматургом так, что может быть решен актером в чисто бытовом плане. Оснований к этому немало. Это и подчеркнутая уже в первой развернутой ремарке конкретность адреса семьи Забродиных, и ограниченность места действия героя пределами собственной квартиры, и где-то даже нарочитое нежелание драматурга показать Забродина в кругу тех людей, с которыми он ежедневно сталкивается на заводе. Примечательно, что и в спектакле Мордвинов не отказывался от самых что ни на есть бытовых, будничных сцен и эпизодов. Так он проводил всю достаточно прозаичную сцену за столом из первого действия, а после нее готовился ко сну, долго и старательно снимая ботинки и надевая ночные туфли. Не боялся Мордвинов снизить героическую тональность роли ни манерой речи, даже умышленно подчеркивая ее неправильности («людям», «делов»), ни сглаживанием отдельных грубоватых реплик («во все свое рыло совать…»). Но все эти штрихи роли (а примеры их можно было бы увеличить) вовсе не приводили к обытовлению или натуралистическому приземлению образа. Наоборот, своими актерскими приемами Мордвинов только подчеркивал и оттенял контрастность органического соединения в роли простоты, жизненности образа рядового рабочего-современника с богатством его духовного мира, нравственной красотой. Исподволь, незаметно созданный Мордвиновым образ вырастал в героический характер. В этом было принципиальное значение творческой удачи актера.
Забродин виделся Мордвинову именно простым, совсем неброским человеком. Актер представлял себе его сложную жизнь — годы революции, разруха и голод, гражданская война, заботы о семье, бессонные ночи на заводе у станка и трудности в пору Отечественной войны. Мордвинов не раз встречался с людьми, подобными Забродину, которые были бесконечно дороги ему своей скромностью, застенчивостью, но вместе с тем полны душевной красоты. Актер не хотел повторяться перед зрителем в уже достаточно примелькавшейся по театральным постановкам фигуре знатного, передового рабочего, привычно занимающего место в первых рядах президиума. Ему ближе был Забродин в кругу своих товарищей по цеху, с такими же, как и у него самого, натруженными рабочими руками, которые могут делать тончайшие детали. В подробностях представлял себе Мордвинов Забродина и в домашней обстановке — во взаимоотношениях с сыновьями, женой, невесткой. Нет, не только о любимом еще с детства футболе думал и говорил он, придя домой и сняв спецовку. Его мысли и заботы касались и мелочей быта, и интересов государства. Так постепенно подходил актер к выявлению в Забродине темы ответственности человека как главной темы времени.
