Разное выражение, в зависимости от почерка автора, среды, эпохи, социального строя.

Одна вера в прекрасное будущее.

Одно верящее сердце.

Разные пути.

Классическое — современное.

Глубокое по содержанию. Законченное в выражении, вечное, бесконечное.

Наиболее глубокое освещение своего времени, наиболее глубокое понимание эпохи, задач, выраженное в своей форме, с силой отпущенного природой таланта.

Общее и отличное у актера классического репертуара и репертуара современного.

По содержанию. По форме.

Форма для меня разная для каждого автора, как я его понимаю, я — сегодняшний исполнитель этого произведения.

Но все это разве разграничивает актеров на современных и несовременных — по своему нутру, существу, целям, идеям?

Мне много говорят сейчас о том, что они рады моей удаче в современной роли.

Но я их сыграл более 30. Некоторые оценены очень высоко. Словом, это не неожиданность, а во-вторых — не сыграй я этой роли, разве я не жил бы теми же идеями, которыми живу, сыграв роль?..

Просто не было роли, да и все тут.

Новая роль — новое рождение.

Но не родилась новая сущность — меня, актера. Я все тот же.

Но современного советского актера наверняка [можно] отличить от актера несоветского и в современном и в классическом репертуаре.

Зал гудит.

Приятно.

На каждый вечер приходит новый по составу, по восприятиям, вкусам, запросам народ. Сегодня опять такой, какого еще не было: и шумливый и не очень внимательный, очевидно, попавший на сенсацию, а ее… не нашел.

А может быть, играли хуже.

Я первые два акта играл плохо.

Старался, но ничего не мог с собою сделать. Третий играл лучше, но не на уровне своих вечеров.

10/III

«МАСКАРАД»

Играл я по-новому, много кусков обновилось — живые, жизненные. По деталям — не могу вспомнить и фиксировать.

Грандиозное произведение!

Просто не верится, что написано человеком, лишь начинающим жить. А по затрате сил — один акт равен всему «Ленинградскому проспекту». Устают даже ноги… а впрочем, это естественно. Все тело, по сравнению с Забродиным, натянуто, как струна, все время на ногах, частые переходы, опускание на пол… подъем — сделать надо это легко, как легка должна быть и походка.

А я прав.

Сегодня смотрел спектакль «испытанный кинематографист», много уже снимавшийся, просмотревший все картины, — мой молодой партнер по «Ленинградскому проспекту» Коля Бурляев[539]. У него хорошая головка и самостоятельные суждения, хотя ему всего 15 лет. Ведет он себя достойно, без панибратства и развязности.

Пришел ко мне, сел напротив и смотрит заплаканными глазами. Молчал, молчал, да и бросился мне на шею.

Разговорился, сказал: «Я первый раз в жизни плакал. Такое я вижу в первый раз», — подчеркнул он, как будто ему лет 50–60.

Вот и молодому моему партнеру тоже ясно, что иначе существовать в спектакле не стоит. И ясно, почему не стоит.

Что-то я вместо радости и удовлетворения от спектакля развел нуду…

Очевидно, оттого, что некому передать, что нажил…

Конечно, не иссякла земля русская талантами, конечно, не умрет и театр, ни трагическое, ни романтическое, ни героическое…

13/III

Смотрел у Товстоногова «Четвертый»[540].

Формальный спектакль. Оправдать его актерам, заставить в нем биться сердце чрезвычайно трудно.

«Совесть, когтистый зверь, скребущий сердце…»

Нет, не таким спектаклем надо отвечать на запросы такой совести. Недаром зал, несмотря на явную симпатию к режиссеру (и по заслугам), аплодирует эпизодическим актерам…

Беспокойно мне за театр и актеров. Всюду подмена, формальное бесстрастие. По мне, лучше ошибка, но от сердца, горячая ошибка.

Стржельчик[541], например, как вошел на сцену, так и ушел с нее в одной и той же маске, причем не потому, что так задумал… В роли столько нюансов!

21/III

«ЛЕНИНГРАДСКИЙ ПРОСПЕКТ»

Вмешиваться в жизнь для ее переустройства — долг художника, а не демонстрация своих талантов для получения зарплаты.

Вот уберечь бы мне своего Забродина на этой высоте. Не остудить бы горячего сердца расчетом. Этаким простым и холодным, каким наводнено сейчас наше искусство.

Простая форма может быть и богатством выражения и его нищетой, простотой, за которой прячутся и серость, и леность, и убогая душа.

Широкое поле для умничающих режиссеров, типажных актеров и домыслов всезнающих критиков.

23/IV

«ЛЕНИНГРАДСКИЙ ПРОСПЕКТ»

Очень хороший творческий спектакль. Наполненный. Много нового. Хорошо и совсем по-новому сыграл сцену с Сем. Сем. Тихо. Весь в себе. Сколько прошло спектаклей, столько пытался добиться явного, точного, знаемого, и не получалось. И вот — наконец.

Смотрел «Милого обманщика»[542] в зале Чайковского — акимовский театр.

Чудесный текст. Ах! завидно… Везет же актерам… А вот что касается представления… О! Точное слово: представление… Я его не люблю… Но это никого не касается: оказывается, многие любят или не отличают одно от другого.

Я ставил себя на место исполнителей и проверял, и по чести, я не знаю, как играть в таком спектакле. То актеры рассказывают залу, то общаются друг с другом, то… то от имени исполнителя, то от образа, то от автора… Не понять. Или не обращать на это внимания?

18/V

Новицкий звонил. Гоцррил, как всегда, ультимативно, телеграфно, с интонациями, в которых не разберешь, когда он доволен, когда не принимает, что понравилось, что отвергает. Суди только по тексту, а текст такой:

— Я хочу вас видеть. Пьеса неважная. Произвел большое впечатление спектакль. Вы меня расстроили. Я плакал. Ваши особенно сильные места, когда вы молча, без слов, плачете. На сцене плачут плохо. Актеры не умеют на сцене ни плакать, ни мучиться. А вы… я плакал вместе с вами.

Полный и тщательный разбор!

А может быть, это хорошо, что ученый-искусствовед говорит, как простой зритель?

Вечером звонил С. Васильев.

— Впечатление такое, что все, что можно было извлечь хорошего, доброго из роли, добыто, добавлено. Я не поклонник Штока. Но тема, им взятая, у нас не представлена, и потому полезна.

Вы собственными средствами восполнили недостающее, помогли донести хорошее, и чем дальше, к концу, тем лучше и сильнее. Спектакль посещается. Билетов достать нельзя.

Я придавлен вами, то есть в плену у вас, героическо-романтический актер, каким вы существуете в нашей зрительской памяти, и вдруг… играете труднейшие моменты без движения, без слов, со скупым жестом.

А третий акт — целый этап! Не сходя с места, со скупым жестом и огромной наполненностью. Изумительно!

10/VI

«ЛЕНИНГРАДСКИЙ ПРОСПЕКТ»

Подло, ищу оправдания своей лени. Бездеятелен. Дни летят впустую. Только — дрема…

Душа молчит и не хочет никаких заданий… и нет сил заставить ее откликнуться… слабые потуги воли… Спектакль получился пустой.

Какие важные и совершенно новые вопросы поднимает время. Старшее поколение, вынесшее на своих плечах все лишения, невзгоды, потрясения, горе ради будущего, опасается, озабочено, в те ли руки оно передает великое дело жизни поколений?

Сегодня «Театр» опубликовал маленькую статейку[543] о спектакле: статейка доброжелательная, но… боже мой, где же у рецензентов глаза!.. Оказывается, в притушенных комнатах замирает жизнь, и актеры в статике ждут своей очереди действия!.. Ведь если рецензент не замечает двигающихся актеров, где же ему заметить более тонкие движения — души?..