Даже противоречий не чувствует. А кроме того, у нас спектакль смотрится, а во МХАТ — нет, хотя мы и играем «несовершенную пьесу».
Кстати, два полотна одного художника на одну и ту же тему могут висеть в разных музеях, а в театре это не позволено.
Резкие сатирические краски для Чехова возможны, а последним монологом подсказано небытовое решение Лешего… Что-то у меня не то, а что надо… не знаю, не пойму. Исключить романтику? Но весь Чехов овеян стремлением к идеалу.
1/VIII
Ю.А. на труппе заявил, что с отзывом Туровской не согласен, считает его трафаретным, что она предубеждена и не смогла понять замысла.
Не знаю.
Но и мы виноваты. У нас нет безусловного спектакля. Не дотянуто. Намекнули, и считаем, что довольно и этого намека. А отдельные удачи в спектакле легче замолчать.
И все пишу, пишу, пишу…
Все хочу выговориться, может, легче будет. Написал, точнее — исписал многие десятки страниц, прочел кипу книг….
И все вдали от театра…
Дирекция и руководство о себе не напоминают больше… Идешь в ногу — будто и плотно в строю, не упадешь, а сбился, отстал… и строй сомкнулся, и дыры не видно. Видно только одному, тому, кто отстал, что он один на обочине.
9/VIII
В журнале «Театр» Строева тоже не одобряет[507].
Очевидно, я неправильно поставил задачу: сыграть написанное, как я понимаю, не переакцентировать с исторической точки зрения. Очевидно, надо выправить недосказанное, а может быть, и подсказать то, о чем нет речи в роли.
Театр не филологический факультет. Жизнь идет сегодня. Это «сегодня» я и думал акцентировать на любви к природе, на призыве беречь ее, на том, как это красит человека, как сближает людей…
А мне предлагают… а собственно, я и не знаю, что предлагают.
В начале работы я думал, что, несмотря ни на что, роль мне не сыграть… Ущербность ее чувствовал, а чем возместить — не знаю и теперь…
Ю.А. все время шел по линии «Дяди Вани», и это правомерно. Хотя пьеса о главном герое — Лешем, выписан Жорж, его судьба легко просматривается, тогда как Леший…
А не играть его откровенно мечтателем — и пьеса сникнет.
Интересно посмотреть Дубова. По данным, он мне противоположен.
23/VIII
Санаторий «ЗВЕНИГОРОД»
Леший — Дубов.
А я слушаю нестройные «Подмосковные вечера» отдыхающих, да шелест дождя, да свои невеселые мысли…
Зато — воздух!
Все думаю и негодую на себя за то, что не заметил начала катастрофы, что не обратил внимания на то, что опять перенапрягся, веря в свои «неиссякаемые силы», о том, когда же мне надо было повернуть с одной дороги на другую… И о том, что не успел сделать того, что должен был успеть и к чему был приготовлен…
Словом, занимаюсь бесполезным, изнурительным, тысячи раз осмеянным делом — критикую пройденное, невозвратимое, занимаюсь самоедством и машу кулаками после драки.
Очевидно, правда в том, что каждый умнеет собственным опытом (если успевает поумнеть).
16/IX
До чего я боюсь возвращения в театр, кто бы знал! Не знаю, с чего начать, что делать, куда идти…
Здешний профессор настаивает, что мне надо бросать работать вообще, а уж свои трагические роли обязательно. «Ну поиграли, отдали все, что имели. Хватит».
А мне все «не хватает». Душа полна, только физика изменяет…
Как будто в новую страну въезжаю, в страну, о которой ничего не знаю.
Странное чувство.
Такая неустроенность… растерянность. Степан Павлович[508] настаивает: «Слушай врачей, не ослушивайся, не думай, что без тебя не обойдутся».
Чудак человек, да мне только этого и хочется, чтобы без меня не обошлись. Только того я и хочу, чтобы, накопив багаж, претворить в жизнь свои задумки. Сам-то он лет на десять старше, а работу не бросает.
24/IX
МОСКВА
Есть артисты, так тебе понравившиеся в каких-то ролях, что взяться за исполнение этих ролей считаешь святотатством. Лучше не сыграешь — они исчерпаны, хуже не хочется, да и посягательство на святыню удерживает. Или лучше, или никак.
К таким ролям относятся, например, Булычов и Ленин у Щукина, у Станиславского — Астров… Видел я его хоть и в большем возрасте, чем написан Чеховым, хоть и не очень он был «деревенский», но я боготворю образ, им созданный, и не рискнул бы играть Астрова.
Леший — не Астров.
6/X
«ЛЕШИЙ»
Роль как-то выстроилась таким образом, что многие фразы обрываются на полуслове. Леший быстро переключает свое внимание с объекта на объект (может быть, это качество лесного человека?). Быстро, резко и ярко. Или соображает, что попал не в точку, и в паузе соображает, почему и как исправить ошибку.
Первый акт.
Он светлый, веселый, ребячливый, крутится с Юленькой, смеется, шутит, радуется всему живому, негодует, мирится с теми, с кем поссорился…
Второй акт.
Примерно то же, что и делал, но больше в темпе.
Третий акт.
Входит стремительно, но говорит тихо и настойчиво. Раньше я шел от реплики: «я умолял»… Но что-то у меня не получилось — это «моление», настаивать мне легче. Получается убедительно.
Вхожу… стек. Он ведь прискакал на лошади.
Попробую сегодня в этом ключе, до сих пор так и не понимаю, как играть картину.
Четвертый акт.
Акт шел всегда у меня на авось. Не годится. Надо сделать его. Нельзя так бултыхаться, надеясь на случай и вдохновение. Оно приходит ко мне скорее тогда, когда знает, что ему удобно разместиться на ложе приуготованном и организованном…
Не впадать в «настроение», а искать… искать… действовать. Во всех все не нравится, не нравится и сам себе. Грызет тоска, неудовлетворенность, разлука, безвыходность, которая приведет к решению «вырастить крылья», никчемность всех и вся — и замыслов и выполнения, своя слепота, ревность, обида, горечь…
Юльку — как сплетницу и мелкого человека, достойную своего братца, сейчас не выносит…
Странная у меня натура.
Работаю над тем, чтобы облегчить роль, мне ведь необходимо облегчить рисунок для сердца, и чем больше работаю, тем больше увлекаюсь и тем… горячее начинаю трактовать каждый кусок. Никак не хочется надевать узду.
Что делать?
Что удалось на спектакле?
Где промазал?
Почему?
Понравился мне монолог первого акта о лесах. Он явно привлек внимание зрительного зала, но… жестко начал — не въехал.
Хорошо, что принес новую струю свежести — из лесов, от природы. Бодрость. Жизнь. Это другой человек, хотя и той же среды.
Это хорошо.
Безусловно, хорошо прошел у меня второй акт.
Нравится, как наметил третий акт, хотя здесь много просчетов, проистекающих от нового задания. Безусловно, это решение вернее для меня. Я должен требовать, а не умолять. Лешему кажется, что он умоляет, а на самом деле он требует, и это раздражает Серебрякова. Верно, но надо еще уточнить и обжить.
На четвертый акт меня не хватило.
Я просчитался. Следил за всем действием на сцене из-за кулис, дабы войти в атмосферу спектакля. Думал, решал, следил, и все стоя. Да к тому же первый спектакль после 4-месячного перерыва. Очевидно, и всякие волнения, с этим связанные, хотя я их и не ощущал. Но факт налицо. Вышел в четвертом акте без физических и духовных сил и даже… смешно — без голоса.
Тем не менее поставленные задачи проверил. Они верны и двинут роль дальше, когда я буду совсем в форме.
Что заметил:
Артисты выросли. Роли окрепли. Уточнились. Плятт замечательно играет, но катастрофически хрипнет у него голос.
Плохо к нам относится пресса.
Столько хороших или прекрасных исполнителей в спектакле, а нехотя отмечают одного Плятта.