– Это я тебя толкнул, – тихо сказал Релм. – Моя вина.

Взглянув на него, я подавила поднявшуюся во мне волну симпатии, отказываясь сказать ему хоть одно ласковое слово. Иначе не знаю, сколько еще он у меня заберет.

– Не глупи, – отозвался Джеймс вполне дружелюбно. – Ты спас нам жизнь. Аса, можешь передать мне шприц? – Я умоляюще взглянула на Джеймса, но он решительно покачал головой: – Я пригляжу, чтобы с тобой ничего не случилось.

Мы смотрели друг на друга, зная, что он уже обещал это раньше. Так мы и живем, давая невыполнимые обещания, чтобы надежда прожила еще немного. Надежды, как сказал Артур Причард, иногда достаточно, чтобы выжить.

Я кивнула и закатала рукав пижамной куртки. Аса передал шприц, и Джеймс, напрягшись, очень сосредоточенно занес его, как копье. Если бы бок так не болел, я бы засмеялась.

– Подожди, – вмешался Релм, перелезая назад и отбирая шприц у Джеймса. – Иисусе, ты же не панцирь насквозь пробиваешь. – Он сунулся между нами, и от его близости мне стало невыносимо тоскливо. Он уже снял халат, но волосы по-прежнему были гладко зачесаны на пробор, украшая хозяина не по заслугам. Я еще сильнее возненавидела за это Релма.

– Так, – тихо произнес он, пряча взгляд. Проведя теплыми, нежными пальцами по моим мышцам, он взялся за предплечье и приподнял мою руку. – Вдохни, – прошептал он слишком мягко. Слезы выступили на глазах, и я сжала губы, чтобы не заплакать. Не хочу, чтобы Релм был здесь. Не хочу боли и сожаления. Не хочу любить его и ненавидеть одновременно.

Почувствовав укол и глубокое жжение там, где вошла игла, я вскрикнула. Но виной тому был не укол, и Релм это знал. Когда он вытащил иглу, я закрыла лицо руками и заплакала обо всем, что потеряла за последние месяцы. О том, как меня предавали и попирали мои права. Я чудом спаслась от лоботомии! Впереди в жизни только мрак, поэтому я плакала.

Релм встал, и Джеймс снова оказался рядом, шепча, чтобы я выплакалась. Он помог мне лечь к нему на колени. Я прижалась к Джеймсу – бок все еще болел – и несколько раз судорожно всхлипнула. Торазин начинал действовать, обволакивая меня дремотой. На этот раз я не стала сопротивляться успокоению.

– К Ивлин доедем через час, там можно будет отдохнуть, – сказал Релм, сидя впереди. Помолчав, он добавил: – Если она нас впустит, конечно.

Металлическая дверь со скрежетом отъехала, и я, вздрогнув, проснулась. Бок уже не болел, но казался жестким и припухшим, и на секунду я вообразила, что пресс у меня затвердел, как окаменевшее дерево.

– Несите в комнату, – скрипуче сказал женский голос с легким немецким акцентом. Должно быть, это Ивлин Валентайн. Сильные руки подхватили меня и подняли с сиденья. Голова легла Джеймсу на грудь. Я силилась проснуться, но глаза слипались – действовал торазин.

– Попытка суицида? – спросила врач.

– Нет, – ответил Релм. Я с трудом приоткрыла глаза и увидела крытый дранкой маленький коттедж. Меня несли ко входу, увитому плющом. Казалось, дом старается спрятаться среди деревьев. – Девушка просто расстроена, – добавил Релм. – Мы едва не опоздали ее спасти. А вот другой, Даллас, нужна ваша помощь.

Врач вздохнула и пробормотала что-то, чего я не разобрала. Я слабо повернула голову, но перед глазами все плясало, пока Джеймс меня нес. И еще я никак не могла отдышаться.

– Здравствуй, милая. – Голос рядом со мной. Высокая худая женщина в очках. Ей за шестьдесят, у нее жесткие каштановые волосы и родинка сбоку на носу. Она улыбалась. Зубы желтые и кривые, но улыбка искренняя. Мне Ивлин Валентайн сразу понравилась. – Не старайся говорить. – Она нетерпеливо махнула рукой. – Тебе надо выспаться. Я только посмотрю твой бок – надо проверить, все ли там в порядке.

– С ней все будет нормально? – Джеймс даже не пытался храбриться. Он совершенно без сил, и если бы несли не меня, я бы поддержала его и заверила, что все прекрасно.

– Наверняка, – сказала врач, и я почувствовала, как она откинула мне волосы с лица. Я словно поплыла в воздухе – Джеймс повернулся, чтобы пронести меня в дверь, и нас поглотила тьма. Окна были занавешены, над головой включился свет. – Так, большая гематома, сейчас потыкаем и убедимся, все ли нормально. – Она потрепала меня по плечу, давая понять, что шутит. – Клади ее сюда.

Я ощутила приятно холодные простыни – Джеймс уложил меня на узкую кровать. Я была заторможенной, слабой, но больше всего боялась оставаться с кем-нибудь, кроме Джеймса. Я схватила его за рубашку, чтобы он не уходил. Он присел на кровать, взял мою руку и прижал к губам.

– Все, кроме блондинчика, вон, – сказала доктор, выгоняя Релма и Асу. – Прежде всего давай-ка снимем с нее этот отвратительный цвет, – обратилась она к Джеймсу, и он начал стаскивать пижамную куртку, сгибая мои руки. Ивлин опустилась на колени, осмотрела синяк и действительно потыкала в него, отчего я не сдержала стона. Она извинилась, но потыкала еще несколько раз в других местах. Потом подошла к комоду и достала ярко-розовую футболку. – Помоги ей надеть, – попросила она Джеймса. – Не могу видеть ее в сером.

– С ней все нормально? – напряженно спросил Джеймс.

– Контузия, синяк. Несколько недель нужно поберечься. Насколько я могу судить, основная травма у нее психологическая. – Доктор взяла маленький деревянный стул и присела у кровати. Она посмотрела на меня и Джеймса. – Сочувствую, вы многое вытерпели, но, возможно, вы сможете мне кое-что объяснить. Например, как, черт побери, Майкл Релм меня отыскал.

Я не ответила, отдав инициативу Джеймсу, только несколько раз расширила глаза, чтобы окончательно проснуться.

– Когда нас забрали из фермерского домика, – начал Джеймс, – Релм оказался в фургоне, куда меня посадили. Он был одет хендлером. Еще там был Аса. Они привезли меня в какой-то подозрительный мотель недалеко от больницы. Никто не знал, что Аса был в фургоне, поэтому в Программе не заподозрили, что он каким-то боком причастен. Жил я в мотеле под тщательным прикрытием, ведь для Программы я бесследно исчез. В общем, Релм меня спас. – В груди у меня возникла боль – не знаю, что мне надо услышать, чтобы я простила Релма. Просто не представляю. – У меня случайно осталась визитка журналиста, – продолжал он. – Мы с Релмом с ним встретились и попросили помощи, пообещав такой репортаж, какого у него еще не бывало, но только после освобождения Слоун. – Джеймс пожал плечами. – Релм пожертвовал вами, Ивлин. Он сказал, что договорится для Келлана об интервью, если он нам поможет.

Хорошее настроение Валентайн мгновенно испарилось, и она бросила совсем не добрый взгляд на дверь, за которой ждал Релм. Он как-то рассказывал, что Ивлин очень хорошо к нему относилась. Но если она прячется от Программы, какое право он имел ее раскрывать? Похоже, Релм вообще присвоил себе многовато прав.

Джеймс продолжал:

– Келлан предложил войти в больницу и устроить там переполох. Раньше он уже пытался проникнуть в корпус и знал, что сбежится охрана и его остановят. В это время мы с Релмом и вошли незаметно. Конечно, мы не ожидали, что Слоун попытается прорваться самостоятельно, но, похоже, мы ее недооценивали. – Джеймс улыбнулся, но было видно, что он еще не до конца отошел от мысли, что мог меня потерять. Я не помнила свое первое пребывание в Программе, но на этот раз, если бы не Джеймс и Релм, меня бы не было. Настоящая Слоун Барстоу была бы мертва. Вряд ли я когда-нибудь вновь почувствую себя целой – или вспомню, что означает спокойно жить.

– А другая девочка? – спросила Ивлин, скрестив руки на груди. По ее лицу я не понимала, не то она просто деловита, не то здорово разозлилась.

– Даллас одна из нас, – сказал Джеймс. – Но раньше ее насиловали, и с ней все скверно. Не смотрите, что она нормально выглядит. Релм рассчитывает, что вы ей поможете.

– Похоже, Майкл Релм на многое рассчитывает, – заметила Ивлин. – Продолжай. – Нет, она точно злится. Хорошо, что торазин начал отпускать – или это действует адреналин? – потому что, по-моему, Ивлин Валентайн вот-вот выставит нас из своего дома.