— Нет, майор Томпсон, — спокойно возразил Фельзенштейн. — Вы глубоко ошибаетесь. В моих интересах — нечто совсем другое. Через десять минут о ваших действиях узнает вся Федеративная Республика.

— Желаю успеха, господин Фельзенштейн. Но будьте осторожны. Законы военного времени весьма суровы.

— Мое правительство никому войны не объявляло.

— Что вы можете об этом знать? Такой опытный журналист должен лучше разбираться в политике.

— А о похищении невинных граждан Федеративной Республики, например господина Кнаупе, я тоже должен промолчать?

— Господин Фельзенштейн, вы выбрали неподходящий момент, чтобы нанести ущерб союзническим отношениям. Весьма неподходящий. Не думаете ли вы, что в нынешней ситуации кого-либо волнует судьба господина Кнаупе?

— Именно так и думаю. Речь идет не об этом человеке. Речь идет о вашем поведении. Потому что это вы, в каких-то своих целях, захватили боеголовку и наверняка вы развязали эту войну, если это действительно война.

— Вот мы и дошли до самой сути, господин Фельзенштейн. Все это очень схоже с тем, что пишут в «Нойес Дойчланд» или даже в «Правде». Неисправимые гитлеровцы в сговоре с американскими империалистами развязали войну, несмотря на предупреждения миролюбивых социалистических стран. Именно так вы хотите представить дело своим читателям?

Фельзенштейн понял, что бороться с ЦРУ будет трудно.

— Я буду говорить только об установленных фактах, — сказал он уже с меньшей уверенностью. — Выводы сделает общественное мнение.

— Еще раз желаю успеха. Но на вашем месте я бы очень серьезно подумал о том, что делать в ближайшие минуты. Несчастья, как правило, следуют одно за другим.

— Как это одно за другим?

— Первое с вами уже произошло: конец блестящей профессиональной карьеры. Не думаете же вы, что человек, предпринимающий провокационные действия в пользу разведки восточной зоны или непосредственно в пользу русских, сможет и далее влиять на общественное мнение. Ваше личное дело весьма содержательно и изобилует увлекательными и весьма пикантными подробностями. Не исключая, к примеру, интимных фотографий в компании министра фрау Швелленберг. Существует занятный фоторепортаж о вашем тайном визите в один дом свиданий в Гонконге. Этот дом, как вам известно, — подпольная курильня опиума. Несовершеннолетняя из Дуйсбурга тоже есть на нашей пленке: занимательная тема для прокурора. Не говорю уже о вашем роскошном автомобиле «порш-адажио» и о «мерседесе 650-SEL». Так вышло, что мы располагаем записью разговоров, которые предшествовали приобретению вами этих машин. Думаю также, что ваша фальсифицированная биография, включая злополучный Рыцарский крест, будет с большим удовольствием откомментирована, на основе наших материалов, изданиями Шпрингера. А у него, как вам известно, нет никакого повода испытывать к вам нежные чувства. Ну, и всегда мы можем опубликовать документы насчет вашего многолетнего сотрудничества с Зеппом Краусом, который, если помните, получил одиннадцать лет за деятельность в пользу восточной зоны. А может, вы предпочитаете, чтобы мы расспросили девочек с Репербана о ваших особых пристрастиях, которым, надо признать, вы нечасто даете волю? Представляю себе, как будут расхватывать очередной номер «Санкт-Паули-нахтрихтен».

Уго Фельзенштейн выслушал Томпсона с удивлением, но не ударяясь в панику. У него созрело решение не сдаваться без борьбы. Если же доведется проиграть, то так, чтобы как можно больше навредить этим людям. Он признал, что недооценивал американцев. Если он выдержит все это, то отплатит сторицей.

— Ваши сказочки очень милы, господин Томпсон, — проворчал он в трубку. — Но опасаюсь, что вы, господа, переоцениваете свои возможности. Неужели вы действительно думаете, что кто-нибудь всему этому поверит, когда я предам гласности ваши махинации? Через минуту моя фамилия прогремит на весь мир. Если бы вы даже одним махом обнародовали мою сложную биографию (допустим на миг, что эти бредни соответствуют действительности) — это все равно будет выглядеть как неуклюжая, бездарная месть за то, что я вас разоблачил. Уотергейт — это безделица по сравнению с тем, что вас ждет. И не запугивайте меня, господин Томпсон. Я знаю, к кому обратиться за помощью. Прощайте.

В дверь позвонили. Фельзенштейн бросил трубку и пошел открывать. В холл вошли четверо рослых мужчин с каменными лицами.

— Господин Уго Фельзенштейн? Вы арестованы. Вот ордер на арест, выданный окружным судебным следователем по представлению Ведомства по охране конституции. Потом прочитаете. А вот ордер на обыск. Прошу одеться. Вы пойдете с нами.

Один из вошедших подошел к столу, на котором Фельзенштейн разложил копии документов, касающихся майора Томпсона.

— Ну, вот и улики, — сказал агент. — Кто бы подумал. Идем, Фельзенштейн. У нас нет времени.

Примерно в 13 часов 10 минут торговец химическими товарами господин Готлиб Цаушман, ожидавший в зале франкфуртского аэропорта рейса на Йоханнесбург, почувствовал потребность воспользоваться туалетом. Сделав всего несколько шагов, он заметил, что в зале ожидания идет проверка документов. Двое агентов в штатском подходили к ожидавшим пассажирам, проверяли документы и скалили зубы, привычно улыбаясь. В двадцати шагах за ними следовали двое в мундирах штурмовых войск погранохраны: каждый из них держал правую руку в кармане.

Готлиб Цаушман на мгновение неподвижно замер, и это его погубило. За спиной у него прозвучал короткий, приглушенный приказ «стой!». Он молниеносно обернулся, но было уже поздно — группу, проверявшую документы в зале ожидания, подстраховывали у стены еще трое штатских агентов.

Один из агентов, заключив Цаушмана в стальные объятия, прошипел ему на ухо:

— Попался, Вибольд. Ты так спешил, что даже усы не сбрил? Ты арестован. Предупреждаю, никакого шума, никаких резких движений. Ты под прицелом четырех пистолетов. Стреляем без предупреждения. Спокойно, иди рядом со мной.

Все произошло молниеносно, никто из пассажиров в зале ожидания не заметил ареста.

Таким образом торговец химическими товарами по имени Готлиб Цаушман перестал существовать. Зато у капитана Генриха Вибольда уже не было никакой надежды выпутаться из этого дела. Он тут же решил, что скажет судебному следователю правду. Всю. До мельчайших подробностей. И о разговоре с полковником Шляфлером тоже скажет.

Когда агенты вывели Вибольда из здания аэровокзала, репродукторы оповестили, что по серьезным техническим причинам все рейсы пассажирских самолетов задерживаются на неопределенное время. Очередное сообщение будет передано через полчаса. Вибольд воспринял эту новость с чувством какого-то мрачного удовлетворения. Он в Йоханнесбург не полетит, но и другим это не удастся.

Вибольда втолкнули в небольшой «фиат» с гражданским номерным знаком. Водитель, рыжий молчаливый парень с птичьим лицом, включил зажигание и намеревался тронуться с места. Вдруг слева от него прошмыгнул зеленый «фольксваген-мистраль» и загородил путь, остановившись в двух метрах от «фиата». Из «фольксвагена» выскочили трое и жестом подозвали сопровождавших Вибольда агентов. Одновременно с ними вылез взбешенный водитель, который еле избежал аварии. Капитан Вибольд не сумел бы позже вспомнить, что произошло, хотя речь шла о десяти с небольшим секундах. Ему не надели наручников, и неподалеку стояла большая группа туристов. Вибольд пригнулся, чтобы его не заметили агенты, и одним прыжком нырнул в толпу смеющихся, оживленных людей, ожидавших, по всей вероятности, автобуса. Переждав среди них секунду-другую, он медленным, даже тяжелым шагом снова вошел в здание аэровокзала. Задержался около ближайшего информационного пункта «Люфтганзы», наклонился к дежурной и шепотом, словно простуженный, начал расспрашивать про рейс на Йоханнесбург. Сзади раздавались громкие голоса и топот. Потом наступил момент внезапной тишины, и опять кто-то закричал. Но к справочному окошку никто не подошел. Дежурная на мгновение понизила голос, глядя на суматоху в зале.