Архитекторы сначала переглянулись, а потом все разом повернулись к ней. На их лицах читался нескрываемый ужас.

— Если это вам поможет, — медовым голосом добавила Дороти-Энн, — подумайте о пеньке, соломе и об индийских тростниковых пальмах. Об индейских тканях. Вентиляторах на потолке и москитных сетках. Глиняных чашах…

— Глиняных! — Один из архитекторов, которого везли из аэропорта мимо мелководных коричневых рек, где местные индейцы купались, стирали одежду и Бог знает чем еще занимались у всех на виду, отпрянул с неподдельным ужасом.

— Совершенно верно, глиняных, — настаивала Дороти-Энн, которую невозможно было сбить с толку. — Хорошая, старомодная, честная, плебейская глина. Это то, то дает нам земля, и мне нет нужды напоминать вам, что она всегда была здесь и прекрасно служила человечеству в течение тысячелетий. Считайте это ключом к вашей работе, но я хочу, чтобы все было низведено до основания, до самой простой и примитивной чистоты… До самой сути, если вам угодно. Именно такой, джентльмены, здесь будет подлинная роскошь.

— Гммм, — задумчиво промычал один из дизайнеров, постукивая пальцем по губам. — Я почти вижу это. Джакузи с видом на океан…

— Никаких джакузи, — твердо заявила миссис Кентвелл.

— Что? Не будет джакузи? — дизайнер был шокирован.

— Абсолютно никаких! — молодая женщина пронзила его свирепым взглядом. — На кого я по-вашему похожа? На Дональда Трампа? И мне ли напоминать вам, что это всего лишь шумные, грубые машины?

Это заставило его замолчать.

— Думайте о природе, — расширила задачу Дороти-Энн. — О природе!

И вот таким образом, она то подгоняла, то упрашивала, то подталкивала, то задирала, то выводила из себя, то запугивала команду архитекторов, и они вдруг обнаружили, что никто из них уже больше не пытается навязать новому проекту свои штампы сооружений из полированной стали, сверкающего стекла и взлетающих атриумов, и закончили тем, что дали Дороти-Энн то, что она требовала — бравурное сооружение, настолько же захватывающее дух, насколько и архитектурно смелое.

Расположенный на самой вершине шагнувшего в океан края залива, известного под названием Бахия Кахуе, законченный «Хуатуско Хейл отель и курорт» отлично вписался в театральный ландшафт выступающих изумрудных холмов и зеленеющих утесов, так естественно слился со своим географическим местоположением, что его практически невозможно было отличить от окружающей флоры, и выглядел так — а вы постепенно начинали это осознавать, — словно простоял здесь, нежно охраняемый природой, неизвестно сколько веков.

Именно таким его себе Дороти-Энн и представляла. Явившись воплощением мечты, эта гостиница в одно мгновение стала для нее самой любимой среди всех отелей Хейл.

Она проснулась на следующий день после своего прибытия в Хуатуско. Утро благоухало. Дороти-Энн проспала таким глубоким, таким сладким сном впервые за последние полгода. Какое-то время она позволила себе наивысшее удовольствие — просто полежать, нежась на мягких хлопчатобумажных простынях в своей постели, величественно окутанной москитной сеткой.

Спал ли кто-нибудь еще так же крепко, блаженно подумала она, или чувствовал себя столь волшебно помолодевшей, абсолютно не ощущая совершенного перелета? Это же настоящее чудо, особенно если вспомнить те пугающие моменты, что ей пришлось вчера пережить.

Во-первых, в аэропорту Санта-Крус уже собралась целая свора репортеров, дожидающаяся ее появления. Когда они набросились на нее все сразу, ей пришлось устроить импровизированную пресс-конференцию, только чтобы удержать их на привязи.

Естественно, что эта встреча с прессой получилась совершенно идентичной по тону, содержанию и настроению той пресс-конференции, что ей пришлось выдержать раньше в Уайт-Плэйнс. Эти журналисты тоже проявляли излишнее любопытство по поводу ее личной жизни и состояния финансов компании «Хейл» и не интересовались причинами ее приезда в Мексику.

Потом, после того как ее практически молниеносно доставили в «Хуатуско Хейл отель и курорт», Дороти-Энн потратила массу времени, посетив каждого из 236 заболевших сальмонеллезом постояльцев.

Она совсем не горела желанием это делать и с удовольствием отложила бы эти визиты. Но долг обязывал. Миссис Кентвелл чувствовала моральную обязанность навестить их.

«Должен же кто-нибудь взять все на себя, — мрачно размышляла она. — И такой человек есть. Я».

И Дороти-Энн напомнила самой себе: «Это моя компания. Я несу ответственность».

Первыми она навестила Джима и Мойру Келсо, пенсионеров лет шестидесяти с лишним. Дороти-Энн подвинула кресло к их кроватям.

— Мне очень жаль, — мягко сказала она. — Боюсь, что я испортила вам отпуск.

— Да всего несколько дней, — ответила Мойра, жизнерадостная женщина со Среднего Запада, счастливо улыбаясь. — И даже сейчас это все равно наше самое любимое место на земле.

— Я надеюсь, что так это и будет впредь, — заметила Дороти-Энн. — Вот почему я приехала. Чтобы разобраться во всем. Мне не нравится, когда дела идут не так, как надо.

— Да все в порядке, — заверил ее Джим Келсо. — Такое случается. Вы бы видели, что случилось с моей малышкой в Египте…

Мойра шлепнула его по колену и хихикнула.

— Да неужели? Это ничто по сравнению с тем, что было с тобой в Кении! — Она повернулась к Дороти-Энн. — Джим там стал зеленым, как марсианин. Видели бы вы его! А ему и требовалась всего-то парочка кроличьих ушей…

Следующая пара, Бентоны, оказались симпатичными молодоженами из Рэйли, штат Северная Каролина. Несмотря на то, что они все еще страдали от обезвоживания, молодые люди не могли перестать прикасаться друг к другу и обниматься.

— Это просто потрясающее место, — сказала Дороти-Энн краснеющая новобрачная. — Вы просто поживите здесь и увидите. Мне все равно, что мы заболели, мы все равно вернемся! — Она обняла мужа и улыбнулась. — Ведь правда, солнышко?

— Конечно, моя сладкая, — отозвался муж и нежно потерся носом о щеку жены.

Дороти-Энн откашлялась.

— Что ж, если я смогу сделать хоть что-нибудь для вас, вы ведь дадите мне знать?

Молодой муж подмигнул.

— Ну разумеется.

За ними следовали Кита мура, японская семья с двумя хорошенькими ребятишками лет десяти. Они вежливо пригласили Дороти-Энн выпить с ними чаю.

— Вы окажете нам большую честь, если присоединитесь к нам, — убеждал ее мистер Китамура. — Никаких проблем. Вы видите, моя жена как раз готовит чай.

Миссис Китамура, сидящая на корточках на полу, улыбнулась Дороти-Энн, глядя на нее снизу вверх. Она налила кипяток в глиняную чашку и воспользовалась красной палочкой, чтобы размешать зеленую гущу.

— Я очень польщена вашим приглашением, — вежливо ответила Дороти-Энн, — но к сожалению, мой долг обязывает меня навестить всех тех, кто заболел.

— Ах, долг, giri. — Мистер Китамура кивнул. — Я отлично понимаю.

Дороти-Энн попросила его в случае необходимости чувствовать себя свободно и вызывать ее лично днем или ночью.

— Консьерж немедленно соединит вас со мной. — Она помолчала и опустила глаза. — Я по-настоящему сожалею о вспышке болезни. И чувствую себя лично ответственной.

— Нет-нет, — торопливо заверил ее мистер Китамура. — Для каждого giri есть пределы. Это мы очень сожалеем, что причинили вам беспокойство.

Так оно и продолжалось. Часы, потраченные Дороти-Энн на визиты к больным, пролетели невероятно быстро. Она была удивлена тем, в каком хорошем настроении пребывали постояльцы, невзирая на болезнь. Почти все были искренне рады видеть ее. Тот факт, что она побеспокоилась и приехала сама, вместо того чтобы прислать своего представителя, все явно оценили.

Более того, прием оказался настолько теплым, что миссис Кентвелл почувствовала себя смущенной.

Но что поразило ее больше всего, и Дороти-Энн считала это выше своего понимания, так это то, что большинство гостей не обвиняли ни ее, ни отель. Некоторые, как мистер Китамура, извинялись за то, что заболели!