— Ждите здесь.

Оставив Сонни, он захромал в заднюю часть зала. Через некоторое время, показавшееся вечностью, сквозь отворенную, а потом закрытую дверь донеслись и затихли женские голоса и звяканье горшков и кастрюль.

Официанты и подручные вновь занялись своим делом, но осторожно посматривали на чужака. Сонни не обращал на них внимания и медленно прохаживался, рассматривая новую порцию картин.

Все то же самое.

Он покачал головой и негромко поцокал языком. Если рассказать кому-нибудь об этом местечке, мне не поверят. Наконец вернулся старик и, прокашлявшись, объявил:

— Мама Рома вас примет, но вам придется пройти к ней. Она не может выйти.

— Только покажите дорогу.

Сонни прошел за официантом одну комнату с арками, потом другую, и тут старик указал на вращающуюся дверь. Она смотрела круглым застекленным глазом и сквозь нее долетали звуки кухни, быстрый разговор и смех.

Сонни направился прямиком к двери, толкнул ее и вошел. Волна жара нахлынула на него огромным валом.

Фонг отпрянул и оглянулся. Его элегантный наряд оказался не к месту в этой наполненной паром, удушливой атмосфере булькающих горшков, шипящих сковородок и пронзительных женских голосов. И все это перекрывалось шумом вентиляторов под потолком. Китайцу пришлось повысить голос, чтобы его услышали.

— Дамы, кто из вас Мама Рома?

Все неожиданно замолчали, и около десятка женщин обернулись, чтобы оценивающе взглянуть на незнакомца.

Стоящая около гигантского покрытого мрамором разделочного стола огромная женщина с красным лицом перестала резать на куски фаршированное тесто. Отложив свой резак для равиоли, она стряхнула муку с пухлых рук и вытерла их о фартук. Тыльной стороной руки толстуха отвела пряди седеющих черных волос, выбившихся из короткого хвостика и упавших на лицо.

Потом женщина, медленно переваливаясь, двинулась вперед. На ней было выцветшее голубое домашнее платье, нижняя часть передника — верхнюю она не завязала, и та болталась внизу, — и простенькие пластиковые тапочки младенчески-голубого цвета.

Итальянка остановилась перед Сонни, уперев руки в мощные бедра. Он мог видеть капельки пота, блестевшие у нее на лбу, влажную верхнюю губу, над которой отчетливо виднелась крупная коричневая родинка и проступали усы.

— А кто это хочет узнать? — грубо спросила она, черные бусинки глаз сверлили его насквозь.

Сонни не отвел взгляда.

— Я.

— Что ж, ты с ней говоришь. — Женщина горделиво выпрямилась. — Я, — с гордостью произнесла она, выпячивая массивную грудь, — Мама Рома. — И что тебе нужно?

Фонг понизил голос.

— Мне нужно связаться с Кармином, — негромко произнес он.

Лицо огромной женщины стало непроницаемым. Даже если она расслышала имя, то признаваться не собиралась.

— Кармином? — повторила итальянка, театрально нахмурившись. Потом хитро прижмурила один глаз. — Каким Кармином? Здесь всех и каждого зовут либо Энтони, либо Кармин.

Сонни не отводил глаз.

— Я ищу Кармина, которого еще зовут Сицилийцем.

Мама Рома громко, от души расхохоталась, и ее висячие груди запрыгали.

— Оглянись-ка по сторонам, — жестом толстой руки она обвела кухню и работающих в ней женщин. — Здесь все сицилийцы.

Фонг чуть нахмурился.

— Вы хотите сказать… что они все итальянцы, так?

— Неверно! Мы не итальянцы! — выпалила женщина, и ее глаза зажглись величественным гневом. — Неаполитанцы, венецианцы, римляне, миланцы, — она сделала уничтожающий жест, — тьфу! Они ничто! — И тут в ее голосе зазвучала нотка гордости. — Мы сицилийцы. И мы общаемся только с сицилийцами, так что все Кармины, которых мы знаем, тоже сицилийцы. Не миланцы и не неаполитанцы. Sicilianos! Capite? Понимаешь?

Китаец медленно кивнул.

— Да, кажется понимаю. Это все равно как у нас. Люди думают, что мы китайцы, ан нет. Я гуандунец, раз мои родители из Шаньтоу. Значит, мы не китайцы, не мандарины, не кантонцы и не сычуаньцы. Мы гуандунцы. Это вопрос национальной гордости.

Сицилийка одобрительно кивнула.

— Хорошо. — Она тепло похлопала его по руке. — Значит, ты понимаешь.

— Тот Кармин, которого я ищу, — очень спокойно и доверительно сказал Фонг, — по слухам ваш сын.

— Мой Кармин? — Широко раскрыв глаза, женщина всплеснула пухлыми руками. — In nome de Dio![12] — Она подозрительно оглядела собеседника. — А зачем это тебе понадобился мой Кармин, а?

— Я… — Сонни украдкой оглянулся. — Я пришел предложить ему работу, — прошептал он.

Мама Рома обернулась.

— Giovinettas![13] — громко крикнула она остальным женщинам. — Вы слышали такое? Он говорит, что у него есть работа… для моего Кармина!

Женщины громко, искренне рассмеялись.

Сонни Фонг вспыхнул и тут же разозлился. Я тут пытаюсь соблюдать тайну, а она орет чуть ли не на всю улицу. Черт! Что за сумасшедшая женщина!

— Что в этом смешного? — поинтересовался он.

Мама Рома снова хохотнула и шлепнула ладонями по бедрам.

— Мадонна! Эй, giovinettas! Теперь он хочет знать, почему мы так смеемся. — Она присоединилась ко всеобщему веселью. — Может быть, кто-нибудь из вас скажет ему, а? Возможно, тогда это не будет выглядеть простым материнским бахвальством?

— У Кармина уже есть работа, — сдавленно рассмеялась одна из них.

— И держу пари, что эта работа лучше того, что вы можете предложить! — добавила молодуха в платье с щегольскими оборочками. — Вам бы посмотреть, как Кармин заботится о своей бедной маме!

— Такой хороший мальчик, — с завистью проговорила третья. — Всем сыновьям следовало бы брать пример с Кармина!

Мама Рома шмыгнула носом, вытерла слезы и просияла. — Видишь? — обратилась она к Сонни. — Ты даром теряешь время. Кармину не нужна никакая работа.

— Послушайте, это важно, — Сонни даже голос повысил. — На самом деле важно. — Он помолчал, потом спросил: — Вам о чем-нибудь говорит имя Джимми Вилински?

Мама Рома нахмурилась:

— Джимми… как?

— Вилински.

Женщина сморщилась, на лице появилось задумчивое выражение. Наконец, она покачала головой.

— He-а. Это имя мне ничего не говорит. — Толстуха оглянулась на белую мраморную поверхность рабочего стола. — Послушай, мне нужно вернуться к моим minni di Sant’Agatha.

— Дайте мне минуту, я вам объясню! — взмолился Сонни. — Прошу вас!

Женщина пожала плечами.

— Так объясняй. Только тебе это лучше делать, пока я буду работать.

Китаец последовал за ней к рабочему столу и стоял там, пока дородная сицилийка открывала дверцу духовки. Используя фартук как прихватку, опытной рукой она один за другим вынимала противни с готовыми пирожными и ставила их остывать на стальную решетку. Захлопнув дверцу, Мама Рома вернулась к поджидавшему ее тесту.

— Пахнет вкусно. — Сонни с удовольствием втянул воздух.

Хозяйка ресторана сделала круглые глаза.

— Теперь, как я понимаю, тебе не терпится отведать моей выпечки, — с насмешливой грубостью заметила она. — Точно говорю? Или у меня дел мало? — потом она смилостивилась. — Ладно, давай, попробуй штучку. Но сначала принеси пирожное сюда.

Фонг подошел к решетке, нагнулся и с одного из холодных противней, стоящих внизу, выбрал пухлую, золотистую булочку с вишней в ликере на макушке. Мама Рома быстро посыпала ее сахарной пудрой.

— А теперь mange, — подбодрила она. — Mange! Ешь!

Фонг откусил кусочек. Лакомство оказалось удивительно хрустящим, с нежной кремовой шоколадной начинкой.

— Эй! Это просто здорово!

Мама Рома выглядела возмущенной.

— Разумеется! — фыркнула она. — У меня все самое лучшее!

— Как это называется?

— Minni di Sant'Аgatha. — Итальянские слова нежно слетели с языка.

— Minni… как?