Утром, по приезде в Москву, она все успела: и адрес правления Союза писателей нашла, и зарегистрировалась, и не опоздала на автобус, который повез их, целую группу, в "Переделкино". Участников совещания было не так много — около пятидесяти человек, из них в семинаре прозы — только шестеро. Женщин, кроме Полины, среди прозаиков — ни одной. Шансы ее как будто повысились… Впрочем, она за себя не боялась. Вечером отдала троим писателям рукописи на прочтение. Что-то они скажут завтра?..

С утра руководители семинара прозы — все разного возраста, — переглянувшись меж собой, почему-то начали обсуждение с ее рукописей… Выспросили прежде досконально, кто она и откуда родом. Долго выпытывали ее пристрастия в литературе… Пристрастий Полина не понимала. У одного автора ей нравилось одно, у другого — другое, к одним она была менее благосклонна, от чтения других получала наслаждение… Но пристрастия? Полина знала, что они меняются с возрастом, и даже от настроения. Поэтому виновато отмахнулась от расспросов: "Чукча не читатель, чукча писатель". Писатели посмеялись, но, тем не менее, еще два часа пристрастно допрашивали ее. Их смущало, что наряду с "деревенскими" рассказами у нее есть чисто "городские", современные… Полину это не смущало: она современный человек и не хочет себя ограничивать, замыкать в узкие рамки. Но вот ее старорусское имя писателей почему-то удивило — как будто давно такого не слыхали. Расспрашивали ее и о семье, о родителях — хотели знать и оценить все. Полина откровенно отвечала на все вопросы. Но про себя решила: "Все, кажется, завалили… Уж больно пристрастны".

Настроение ее испортилось, — она ничего не могла с собой поделать: ведь это все-таки главный, да-да, главный вопрос в ее жизни!.. Когда обсуждали творчество остальных, она запомнила только, что мэтры привязались к молодому парню с красивой южно-русской внешностью лишь из-за его фамилии — Барбец: откуда, кто такой, каких корней? Парень, студент литинститута, чуть не плача: "Всю жизнь со своей фамилией мучаюсь", — рассказывал писателям о своем происхождении… Полина плохо что понимала из их разборок, в мозгу стучало только одно: ее задробили, не пропустят уже в святая святых… Вспомнилось открытие семинара, на котором присутствовали Михалков, Проскурин, Распутин и другие знаменитые писатели. Эта элита недосягаема…

Вечером молодые участники совещания устроили поход по номерам дома отдыха с целью знакомства между собой и развлечения. Поэтов было много, хороших и разных, молодых девочек и мальчиков… Полина все оставалась в дурном расположении духа. Маститые писатели гуляли тут же, толпы то смешивались, то рассеивались по разным номерам. В последнем за тот вечер один из известных и модных писателей уселся на пол у ног Полины — внешностью своей, северянка, поморка, с густыми, длинными, потемневшими с возрастом волосами, она была довольно привлекательна — и стал пытать ее: кто она, откуда? Не верил, что с севера: "Нос у тебя еврейский". Полина отмахивалась:

— Самый русский, у нас у всех на Севере такие носы — прямые, длинные. А ты-то кто? — допытывала она захмелевшую знаменитость. — Вот у тебя-то фамилия как раз еврейская — Барбарчук, да и внешность далеко не русская!

— У меня дед служил в царской армии, офицером был! — кричала в оправдание знаменитость, крепко держа Полину за руку.

— Да ладно, верю, — смеялась Полина.

Потом она, не дожидаясь конца, тихонько сбежала в свой номер — подальше от всех знаменитостей. Она сюда работать приехала, и настроение пока было только рабочим, да к тому же безрадостным. Даже по Переделкам она ни разу не прогулялась. Зато ее соседки ничего не упускали: одна всю ночь наслаждалась природой, другая забралась в постель к очередному писателю…

Наутро семинаристы продолжили обсуждение творчества друг друга. Полина принимала активное участие, хотя никак не могла скрыть своего кислого настроения. К трем часам дня писатели собрались в зале, чтобы объявить результаты работы прошедших семинаров. Полина знала: здесь, на всероссийском совещании, разговор короток, здесь и в Союз писателей могут принять сразу, если сочтут нужным. Или не принять…

Из всех, приехавших в Москву, писателями в те дни были названы лишь тринадцать человек. И Полина — в том числе… Чуть сердце не разорвалось, когда руководитель ее семинара очень доброжелательно объявил, что из прозаиков Полина более других созрела как писатель. Зря, значит, она мучилась, думала, что только покритикуют рассказы и забудут про нее. Пришлась, пришлась она все-таки здесь ко двору! Не зря жизнь на сочинительство — всю личную — истратила… И даже молодому Барбецу, невзирая на фамилию, писатели дали свою рекомендацию.

Вечером, во всеобщем, повальном застолье, Полина светилась радостью. Ее поздравляли, она поздравляла… Вся Северная Россия была здесь. Скоро за столом Полины, где сидели поэтессы из Архангельска, Вологды, Ярославля, собрались все руководители их семинаров. Полине писатели по очереди шептали ободряющие и восхищенные слова, так же и ее соседкам, чокались и пили с ними за здоровье, за талант… Полина была всем благодарна и всех в этот вечер любила. В сорок лет, положив почти четверть жизни на сочинительство, она стала писателем! Конечно, в ее жизни это признание мало что изменит, но давняя мечта и, можно сказать, цель ее жизни нежданно-негаданно осуществились!

Утром их отвезли назад, в Москву, где они заполнили все необходимые анкеты и заявления. Полина провозилась дольше всех — она к этому не была готова — и, когда оглянулась, никого вокруг нее уже не было. Стоял только пьяный Барбарчук и как-то странно смотрел на нее.

— Сбежала от меня… — припомнил он их предпоследний вечер. — Рассказики слабенькие… Написаны никудышно… Зато человек хороший. — охарактеризовал он Полину и пошел, шатаясь, допивать.

"На себя посмотри!" — хотела крикнуть ему Полина, но тут же простила его и, расставшись с всклоченным писателем, кинулась на вокзал: билеты она заранее не заказала, а надо было обязательно сегодня уехать — знакомых, точнее, их адресов в Москве, у Полины с собой не было, ночевать ей было негде — только на вокзале, ведь маститые писатели, устав от молодежи, все давно разъехались по домам…

Билетов на поезд в кассе не оказалось. Никаких. Как будто вся Москва ехала в том же направлении и в тот же день, что и Полина. Она было пригорюнилась, а потом стала ждать отправления поезда на Ярославль. На нем должна была уехать двадцатилетняя девочка, с которой Полина три дня прожила в одном номере.

Вскоре она, действительно, увидела Лену, в обнимку… с красавцем Барбецом, который пришел ее проводить. Парочка смотрелась очень привлекательно: северянка и южанин, хотя они значительно различались по социальному положению и воспитанию — это Полина за три дня общения с ними успела понять. Но их объединяла молодость… Значит, не зря они вместе гуляли до утра по Переделкам.

— Лена! — окликнула счастливую девушку Полина. — Понимаешь, я осталась без билета, ночевать негде, нет ни одного адреса в Москве, ни одного телефона… — она тараторила, потому что поезд уже должен был отправляться. — Ты ничьих адресов, случайно, не записывала?

Лена так же торопливо (она уже опаздывала на посадку) нацарапала ей адрес новоиспеченной московской писательницы украинского происхождения — той, что так любила на семинаре всех писателей:

— Езжай к Светке, она приглашала в гости, она примет!

Барбец торжественно поклялся Лене, что доставит Полину до Светки, и побежал проводить ее на посадку. Полина осталась его дожидаться, не стала мешать молодежи. Теперь-то она не пропадет. Теперь, она чувствовала, начиналось ее новое приключение.

Барбец, посадив Лену, вернулся к Полине.

— Знаешь, что? — сказал он, взглянув на бумажку с адресом. — До Светки ехать очень далеко. Давай, я отведу тебя в общагу литинститута? Там переночуешь, место найдем.

С Барбецом Полина могла идти хоть на край света, и от него это не ускользнуло. Он был таким красивым парнем, что у Полины вдруг ноги начали подгибаться от слабости. Раньше она его почти не замечала — не до того было, она работала. А тут расслабилась…