Вскоре они приехали в общежитие. Барбец привел ее в одну из комнат, где царили запустение и страшный беспорядок: здесь не мыли и не прибирали никогда. Кровать была одна, на ней сидела, забравшись с ногами, красивая черноволосая девушка со страдальческим лицом; еще одна сидела у неприбранного стола.

— Ася, прими гостя, у тебя, я знаю, есть место, — попросил девушку Барбец.

— Пусть остается, — бесцветно ответила Ася.

Полина разделась и уселась на свободный стул.

— Ну, как твои дела? — спросила Барбеца Асина подруга.

— Приняли, — расцвел улыбкой Барбец, — поздравьте, перед вами стоит член Союза писателей России. Полину тоже приняли, в числе первых.

— Здорово! А вы откуда? — заинтересовалась подружка Полиной. — Давно пишете, что?

Полина ответила. Потом послала Барбеца за бутылкой вина и закуской — отметить знакомство. Барбец с готовностью отправился в магазин.

Полина сама была любознательной, и стала расспрашивать девушек, точнее, Асину подругу, а та — ее. Сама Ася сидела на кровати покачиваясь и как бы отсутствуя. Время от времени она морщилась и со страдальческой миной запускала руку в необъятные серые, застиранные штаны, которые были на ней. Кровать ее была в беспорядке, пол сто лет не метен, занавески на окне были такого цвета, что Полине захотелось прямо сейчас же содрать их и пойти постирать. "Странная она какая-то", — подумала Полина про Асю, которая все так же отсутствовала на своей кровати.

Вскоре пришел Барбец с закуской и вином. Все придвинулись к столу.

— Мне пить вообще-то нельзя, — ожила Ася.

"Не хочет, наверно, спиртное с наркотиком мешать", — подумала Полина.

Бутылку, не очень активно, вместе распили "за знакомство". Ася тоже в стороне не осталась, а под конец, когда Барбец и ее подруга исчезли, даже разохотилась.

— Ася, расскажи о себе, — попросила Полина — надо было как-то коротать время до сна. — как ты поступила в литературный институт, на каком отделении учишься, откуда сюда приехала?

В том, что она приехала откуда-то издалека, Полина не сомневалась. Думала, что с Волги, — видно, что татарочка, а оказалось — из Питера.

Начав рассказ о себе, Ася заговорила, а точнее, затараторила без всякого выражения, монотонно, глядя в стену прямо перед собой и изредка подозрительно кося на Полину черным глазом, как бы говоря: "Я рассказываю, что тебе еще от меня надо?" — и как бы оценивая производимое впечатление:

— Мои родители очень известные… Я участвовала в литературном конкурсе, победила… Убежала от них сюда… Меня приняли, а теперь выгоняют, выселяют из общежития… Но я восстановлюсь… Я учебу забросила… Засыпаю в три часа ночи, просыпаюсь тоже в три — дня… Здесь половина таких… Парень меня бросил, но пусть он не думает… Я не мастурбирую, — как бы оправдывалась она перед Полиной. — Проживу и без него… Один тут тоже нарисовался… Ему надо минет, а я не хочу, я не такая… Он меня обвинил… — Ася была так откровенна, что Полине было даже страшно. — Лучше уж одной… Но я не мастурбирую! Я стану настоящей писательницей… Лучше, чем Татьяна Толстая… Почитать что-нибудь?.. Она жила на краю маленького городка где цвели тополя и пух их носился по переулкам и поднебесью…

Полина слушала историю Аси и трагическую историю ее героини, которую она читала наизусть, взахлеб, так быстро, что Полина с трудом улавливала смысл. Она понимала, что написано, действительно, очень талантливо, что у девчонки — ей только девятнадцать лет — все впереди, и даже завидовала ей, что она начала как раз с того, с чего и ей бы надо было начать в свои семнадцать, а не учиться в ненавистном техническом вузе и тратить на это свою жизнь… Полина почувствовала себя старой и ничего не значащей. У этой все впереди, а Полина приползла к заветной цели к своим сорока, когда уже устала, а у нее еще и книги изданной ни одной нет… А эту девчонку будут везде публиковать и примут в Союз писателей буквально за какую-нибудь ученическую работу… Ее примут авансом за талант, дадут возможность публиковаться, потому что она тут, в Москве. Полину приняли, как она сама считала (хоть и не догадывались об этом), в награду за многолетние страдания и корпение над черновиками и над машинкой… А талантливы в России слишком многие.

Вдруг Ася вскочила: "Я сейчас", — и выбежала из комнаты. Полина осталась одна. "Дерганая какая-то… Явно наркоманка. Вряд ли у нее есть будущее… Зачем Барбец меня сюда притащил? Безответственный какой-то… И пропал, не назвав адреса. А мне тут с ней ночевать, один на один…" Полина увидела на столе длинный кухонный нож и быстро задвинула его под журналы. "Господи, пронеси…" Но деваться ей было все равно некуда.

Ася вернулась с плиткой белого шоколада.

— Попробуй.

Полине было противно брать из ее рук, но она попробовала.

— Вкусно.

— Ну что, давай тогда спать. У меня есть матрас, я на полу лягу.

Ася вытащила из-под кровати матрас и бросила его посреди грязного пола, на него швырнула ватное одеяло с кровати.

— Ложись на кровать.

— Хорошо.

Полина разделась и улеглась на жесткую кровать, под грязное покрывало. Ася выключила свет и бросилась, в чем была, на матрас, забилась под одеяло. Было часов десять вечера — еще не поздно, Полине спать не хотелось. Она лежала с закрытыми глазами, и вдруг услышала какое-то бормотание, быстрое и бессвязное, с невнятными резкими вскриками… Через некоторое время Ася сорвалась с места и, открыв дверь, выскользнула наружу. Вскоре она так же тихонько вернулась. Полина услышала, как на матрасе завозились, зашептали — то низким, то высоким голосом, заохали, завздыхали; вот расстегнулась молния, щелкнула резинка… "Боже, да она мужика с собой привела, — ужаснулась Полина. — Ну, кошка драная, не может без этого ни ночи, недаром говорила, что о ней тут слава по общаге идет… Всю общагу, может быть, обслуживает…" Полина стала прислушиваться. На матрасе все так же охали, шептали и вздыхали на все лады; вот Ася забилась в вожделенном экстазе, застонала — ясно, под носом у Полины совершался непредусмотренный половой акт…

Вдруг в дверь постучали, и на матрасе все замерло.

— Кто там? — совершенно трезвым голосом спросила Ася.

— Ась, иди, у меня картошка осталась, я тебя хоть покормлю, — произнес девичий голос из-за двери.

Ася, не так давно закусившая вместе с Полиной, сорвалась с матраса и исчезла в коридоре. В комнате стало тихо. "А где мужик?" Полина прислушалась: никакого мужика не было. Привстала, посмотрела на матрас… Только скомканное одеяло. "Значит, она сама с собой мастурбацией занималась… И так каждую ночь, а то и день? Боже, какое похотливое создание… Бедняга. С Кирюшкой бы их свести", — вспомнила вдруг она.

Вскоре Ася вернулась, легла на свое место, и все началось сначала. Она разговаривала сама с собой, точнее, с пространством — что-то требовала от кого-то, просила ответить: "Что такое гомосексуализм? Что такое гомосексуализм? Что такое гомосексуализм?" — на все лады, быстро-быстро повторяла она, с разными интонациями, ударениями на разных словах — каждый раз на новых; то понижая, то повышая до вскрика голос — как будто актер, тренирующий выразительность речи. "Она, что, думает, темнота — это стена? Что — я легла и сразу обрубилась, не слышу ее? Или ей на меня наплевать? А если она про меня вдруг вспомнит?.. Эксцентричная особа, такая что угодно может отмочить…" — Полина вспомнила про длинный нож, который она так малодушно припрятала. Лучше б она его вообще выбросила… Но больше всего Полину настораживало, что Ася не постоянно была в трансе, это ее состояние не было естественным — она как бы прикидывалась… Полина сжалась под покрывалом, сон не шел: она боялась…

Ася была верна себе — она тоже не спала: вскакивала, шуршала шоколадной оберткой, чавкала, ложилась и снова заводила пластинку про свой гомосексуализм.