С тех пор я с Крисом не говорила. Звонит всегда он, я не перезваниваю. Духу не хватает. В шкафу он оставил свой свитер, и вот уже пять недель я в него рыдаю. Как будто из квартиры я выпнула одну из своих почек.

Ну, пожалуй, все. Вот что было на свадьбе моей сестры.

‹‹Дженнифер – Бет›› Бет… У меня нет слов. У меня нет даже букв. Что же ты так долго тянула?

‹‹Бет – Дженнифер›› Я звонила из «Арби», но тебя не было дома. А когда позвонила в понедельник, оказалось, что выходные у тебя выдались даже хуже, чем у меня. Когда ты рассказала мне о ребенке, я просто не могла рассказывать тебе о Крисе. Не хотела, чтобы ты тратила на меня хоть каплю своей энергии.

‹‹Дженнифер – Бет›› Ты отличная подруга. Я просто не могу прийти в себя. Никогда бы не подумала, что ты можешь с ним порвать.

‹‹Бет – Дженнифер›› Даже если ты этого хотела.

‹‹Дженнифер – Бет›› Иногда.

‹‹Бет – Дженнифер›› Я всегда знала, что Крис самовлюбленный ленивый эгоист – это, можно сказать, необходимые условия для игры на соло-гитаре. Знала я и что музыку он считает почти единственным, ради чего стоит вообще жить. Но по-моему, я входила в это самое «почти единственное». Как могла я жить с ним, зная, что для него любовь ко мне – это тяжелый крест?

‹‹Дженнифер – Бет›› Ты и не смогла.

‹‹Бет – Дженнифер›› Только подумать, любовь такая сильная, что брак его просто раздавит.

‹‹Дженнифер – Бет›› Отговорка.

‹‹Бет – Дженнифер›› Да, согласна. Когда я об этом думаю, а думаю я об этом постоянно, то не могу решить:

а) может ли он повзрослеть и вступить с кем-нибудь в настоящие отношения. Он меня не сильно любит. Или…

б) он вообще этого не может и просто ничтожество.

‹‹Дженнифер – Бет›› Наверное, и то и другое.

‹‹Бет – Дженнифер›› Но скорее – второе.

Как думаешь, зря я прожила последние девять лет?

‹‹Дженнифер – Бет›› Не девять, а последние года два-три. Когда ты засекла его в Студенческом союзе, то не предполагала же, что сердце у него такое маленькое.

‹‹Бет – Дженнифер›› Наверное, ты надо мной подсмеиваешься. Думаешь, что Крис был эмоционально незрелый с самого первого дня – и именно это мне почему-то и было нужно.

‹‹Дженнифер – Бет›› А ты права. Именно так я и думаю.

‹‹Бет – Дженнифер›› По-твоему, я сама себе все эти трудности создала?

‹‹Дженнифер – Бет›› Может быть, не знаю. Наверное, не так уж важно, что я думаю и что замечала, а что – нет. Тебе самой нужно было это разглядеть. Увидеть все насквозь.

‹‹Бет – Дженнифер›› Спасибо за честность.

‹‹Дженнифер – Бет›› Если я задам непростой вопрос, ответишь мне честно?

‹‹Бет – Дженнифер›› Да.

‹‹Дженнифер – Бет›› Как по-твоему, я отвечаю за свой выкидыш?

‹‹Бет – Дженнифер›› Нет. Девяносто три процента – нет. Не стоит винить себя, это не помогает.

‹‹Дженнифер – Бет›› Не уверена, что с 93 процентами я смогу жить.

‹‹Бет – Дженнифер›› Живешь ведь.

‹‹Дженнифер – Бет›› Я хочу опять забеременеть. Это ужасно, неправильно?

‹‹Бет – Дженнифер›› Сначала ответь на вопрос: зачем?

‹‹Дженнифер – Бет›› Ответ на «зачем?» такой: затем, что я правда очень хочу иметь ребенка. Но не хочу, чтобы причина этого желания болталась где-то в моем подсознательном. Мне кажется, я потеряла что-то очень важное. И знаю, что я не заслуживаю. В смысле – ребенка не заслуживаю.

‹‹Бет – Дженнифер›› Так ребенка никто не заслуживает.

‹‹Дженнифер – Бет›› По-моему, надо было бы нам поговорить за бутылочкой «Синей монахини».

‹‹Бет – Дженнифер›› Ну надо же! И я так думаю.

‹‹Дженнифер – Бет›› Тебя трудно любить. Обхохочешься.

Обхохочешься…

Узнал, что Бет одна, но это ничего не меняло. Уже несколько недель, как она одинока. Практически – несколько месяцев.

Ну и что это меняло? Ничего, правда? Точно ничего.

– Ты меня слушаешь? – обратилась к нему Дорис.

Они играли в карты и жевали сэндвичи с мясом, сыром и салатом, купленные в автомате: Дорис никогда и ничего бесплатно не брала. Линкольн опять ночевал в своей съемной квартире и прямо оттуда пришел на работу.

– Я все пытаюсь сказать о десятке, – заметила Дорис.

Не в Крисе была проблема. По крайней мере, не самая большая проблема. И вообще, это больше не имело значения.

– Не так уж это сложно, – продолжала Дорис.

Ничего не изменилось. Ничего…

– Слушай-ка, – не отставала Дорис, – мне нужно с тобой кое о чем поговорить. Сегодня твоя мама звонила.

– Зачем?

– Хотела рассказать, как делает ту курицу с морковью, помнишь? Там еще сельдерей был. И рис. Так вот, начала она с этого, а закончила тем, что волнуется за тебя. Сказала, что ты перестал появляться по вечерам дома. А ты ведь не говорил мне, что квартира – это секрет. Не говорил, что не хотел маму посвящать в то, что ты от нее уезжаешь.

– Да не уезжаю я. Я даже ничего не перевез.

– Глупый разговор! Это из-за той девушки?

– Какой еще девушки?

– Мама рассказала мне, чтó она с тобой сделала. Та, артистка.

– А, Сэм? Ничего она со мной не сделала, – возразил Линкольн.

– Разве она не бросила тебя к чертям ради того пуэрториканца?

– Нет, – ответил Линкольн, – вернее, не совсем…

– И теперь названивает тебе домой.

– Сэм названивает?

– Правильно твоя мама делает, что ни слова тебе не говорит, – заметила Дорис. – Сам подумай – у тебя от нее секреты какие-то появились. Ты, может, с этой девицей на квартире встречаешься?

– Нет.

– Тогда хоть понятно было бы, почему ты такой тормоз в последнее время. И почему не замечаешь ни одной юбки.

– Нет! – чуть не крикнул Линкольн и прижал ладонь к затылку, чтобы не вышло совсем уж по-детски. – Вы маме не сказали о квартире?

– Стара я, мой дорогой, чтобы врать мамам, – ответила Дорис.

Линкольн пришел домой к ночи, и говорить с матерью было уже слишком поздно.

Когда наутро он спустился вниз, мать была уже на кухне – резала картошку. На плите пыхтела кастрюля. Линкольн склонился над столом рядом с ней.

– Ах, – произнесла мать, – я и не знала, что ты здесь.

– А я здесь.

– Есть хочешь? Сейчас позавтракать приготовлю. Но ты, наверное, в спортзал торопишься.

– Нет, – ответил Линкольн, – не хочу. И не тороплюсь. Я все надеялся, что мы поговорим.

– Я суп с картошкой собралась варить, – сказала она, – но немножко бекона могу тебе оставить. Хочешь, яичницу с беконом сделаю?

И мать, не теряя времени, разбила в миску яйца, добавила молока, принялась взбивать.

– У меня и булочки к чаю есть. Хорошие… – Она не смотрела на него.

– Я правда не очень проголодался, – ответил Линкольн. Он положил ладонь на ее руку, и она чиркнула вилкой о сковороду.

– Мамочка… – начал он.

– Как странно… – отозвалась та. По ее голосу он не понял, то ли она расстроилась, то ли рассердилась. – Я еще помню, когда нужна была тебе каждую минуту. Ты совсем маленький был, котенок просто, и чуть я тебя на секунду оставлю – ты сразу в рев. До сих пор удивляюсь, как я ухитрялась в ду́ше помыться или обед приготовить. А может, я этого и не делала – боялась, как бы ты о плиту не обжегся.

Линкольн пристально смотрел на яичницу. Он терпеть не мог, когда мать в таком настроении. Все равно что случайно застать ее в ночной сорочке.

– Как думаешь, почему я это помню, а ты нет? – продолжала она. – Что с нами природа делает? Как это помогает эволюции? Ведь тогда был самый важный возраст в моей жизни, а ты совсем ничего не помнишь. Ты даже не можешь понять, почему мне так тяжело тебя отдавать. Хочешь, чтобы я вела себя как ни в чем не бывало.

– Ты меня не отдаешь. Никого у меня нет.

– А та девушка? Ужасная.