После полуночи Линкольн вошел в новостной отдел. Там было почти пусто. Редакторы ночной смены корпели над утренним выпуском. Кто-то, сидя у стола с видом на город и прислушиваясь к вою полицейской сирены, составлял завтрашний кроссворд.

Линкольн прошел в противоположный конец длинного помещения, где, по его расчетам, находился отдел культуры и развлечений. Во всех комнатах висели афиши фильмов и концертов, рекламные фотографии, игрушки.

Приостановившись у принтера, он открыл крышку – так просто, чтобы прикинуться занятым. Какой стол он искал? Может, вон тот – со стикерами «R.E.M.»?[3] Наверное, не тот, с мягкой игрушкой – Бартом Симпсоном, со скрюченными фигурками персонажей «Чужого», а может, и тот. Может быть. Поставит ли Бет на стол перекидной календарь с кошками? Или цветок в горшке? Постер с Песочным человеком? Журналистский пропуск на концерт Мэрилина Мэнсона?

Постер с Песочным человеком.

Линкольн еще раз взглянул на стол. Отсюда ночные редакторы были почти не видны, а значит, и они вряд ли его увидят. Он вошел в комнату Бет, в ту комнату, которую считал ее.

Постер с Песочным человеком. Постер с «Академией Рашмор». Листовка трехлетней давности: концерт «Сакагавеи» в Сокол-Холле. Словарь. Французский словарь. Три книжки кинокритика Леонарда Малтина. Приз Высшей школы журналистики. Пустые кофейные чашки. Оберточная бумага «Старбаст». Фотографии.

Линкольн сел за ее стол и стал не спеша ковыряться в ее компьютерной мыши.

Фотографии… Одна с концерта – парень играет на гитаре. Ясно, ее друг Крис. Другая – он же на пляже. Третья – он же в костюме. Даже без гитары этот парень выглядел как настоящая рок-звезда. Стройный, но сутуловатый. Никогда не улыбается во весь рот. Смотрит всегда мимо камеры. Лохматый. С хитрецой. Красивый.

Были и семейные снимки – темноволосых младенцев ангельского вида, приятных, хорошо одетых взрослых, – но Бет, похоже, среди них не было. Либо возраст был не тот, либо стояли они с мужьями и детьми.

Линкольн снова начал разглядывать фото Криса. Его полуулыбку, резко очерченные скулы. Длинную, гибкую спину. Вид у него был такой, будто в заднем кармане джинсов он держит свидетельство об освобождении из тюрьмы. С таким видом женщина тебе все простит. И даже станет и дальше прощать то за одно, то за другое.

Линкольн положил мышь на место и пошел к себе в отдел информационных технологий. Вернее, не пошел, а потащился. Он видел свое расплывчатое отражение в темных окнах офисов вдоль коридора. Он чувствовал себя тяжелым и некрасивым. Рыхлым. Толстым. Серым.

Не надо было этого делать – того, что он сделал сейчас. Найти ее стол.

Возникло ощущение, что это неправильно, словно он переступил какую-то черту.

Бет была смешная. Умная. Интересная. И работа у нее была такая, которая кого хочешь сделает интереснее. Такая, как бывает у женщин в кино, в романтических комедиях с Джоном Кьюсаком в главной роли.

Линкольн был рад, что не нашел ее снимка. Достаточно было посмотреть на фотографии тех, кого она любит.

На следующий день он позвонил Ив и сказал:

– Я думал, что когда вернусь жить домой, тогда у меня и начнется настоящая жизнь.

– Ты что, умственно отсталый?

– Я думал, ты больше так не говоришь – «умственно отсталый, гей», – чтобы детей не заражать.

– Не могу удержаться. Ты сейчас говоришь, как умственно отсталый. Что ты вбил себе в голову? И почему вообще выбрал такое слово – «вернусь»? Ты никогда и не уезжал.

– Нет, уезжал. Десять лет назад, учиться в колледж.

– И приезжал каждое лето.

– Не каждое. Иногда оставался на занятия.

– Все равно, – сказала она. – Как ты вообще можешь думать, что у тебя начнется настоящая жизнь, когда ты все время живешь с матерью?

– Я же наконец разделался с учебой. У всех моих друзей жизнь как раз и началась, когда они закончили учиться. Когда начали работать и женились.

– Ну…

– Думаю, я пропустил свое окно, – сказал он.

– Какое еще окно?

– Жизненное окно. Мне, наверное, по плану было предназначено сделать это в районе двадцати двух – двадцати шести лет, а теперь уже все – поезд ушел.

– Не ушел, – возразила сестра. – Жизнь у тебя идет. Работа есть, ты копишь деньги, чтобы уйти от матери. Ты встречаешься с друзьями. Вот в бар сходил.

– И зря. Все у меня было зря с тех пор, как школу окончил.

– Ты не школу окончил, – возразила Ив, и Линкольн будто услышал, как у нее закатываются глаза, – ты степень магистра получил. Еще одну.

– Все пошло зря с тех пор, как я решил, что прошлая моя жизнь не так хороша.

– Не так хороша, – подтвердила сестра.

– А для меня – хороша.

– И поэтому ты стараешься ее поменять?

В тот субботний вечер Линкольн в первый раз за месяц играл в «Подземелья и драконов».

Кристина широко улыбнулась, увидев его в проеме двери:

– Линкольн, привет!

Кристина была маленькая, пухленькая, со встрепанными светлыми волосами. На чем-то вроде перевязи она несла ребенка, и, когда обняла Линкольна, ребенок оказался зажатым между ними.

– Мы уже подумали, что ты окончательно для нас потерян, – сказал Дейв, выворачивая из-за угла.

– Это ты потерян, – ответил Линкольн. – Я нашел себе игроков помоложе и посимпатичнее.

– Мы знали, что рано или поздно это случится. – Дейв хлопнул Линкольна по спине и повел в дом. – Без тебя в игре никакого порядка не стало – сплошной хаос. На той неделе мы попробовали убить твоего героя, чтобы наказать за то, что ты нас бросил, но Кристина не разрешила, так что мы посадили тебя в колодец. Может, со змеями. Это у Ларри надо узнать, он на этой неделе хозяин подземелья.

– Мы только начали, – вставила Кристина. – Позвонил бы – мы бы тебя подождали.

– Да, позвонил бы, – пробурчал Трой из-за обеденного стола. – Я бы тогда двадцать миль на велосипеде не стал сюда пилить.

– Трой, я же говорил тебе, что заеду, – ответил Ларри.

Ему было чуть за тридцать, он был самый старший в их компании, семейный, по профессии – военный летчик в звании капитана, но занятый какой-то секретной работой с искусственным разумом.

– Твоя машина вся пропахла соками в коробках, – сказал Трой.

– Ты хоть знаешь, чем твоя пропахла? – не растерялся Ларри.

– Сандаловым деревом, – ответил Трой.

– От тебя несет, как от магазина «Пьер Уан», – заметил Линкольн, протискиваясь в угол. Туда так никто и не садился. Дейв протянул ему кусок пиццы.

– Запах мужчины, – объяснил Трой.

– Я же не сказал, что мне не нравится, – возразил Линкольн.

Рик захохотал. Рик был бледный, тощий и не признавал других цветов, кроме черного. Кожаные и ленточные браслеты у него на запястьях тоже были черные. Если не считать Рика, Линкольн мог бы претендовать на звание самого застенчивого в их группе.

Линкольн обвел стол глазами, вспоминая, на чем он остановился.

Если Дейв был Сильный, Кристина – Девушка. А Ларри был Серьезный (а еще – Вселяющий Страх и Тот, Кто Мог Быть в Команде Черных Операций). Если Рик был Осторожный, Трой – Волшебник, а Тедди, хирург-ординатор, похожий на отца из «Назад в будущее», – Тедди, скорее всего, был Целитель.

А кем же тогда был он, Линкольн?

Все прилагательные, которые приходили ему на ум, – никчемный, хилый, маменькин сынок – только сбивали с толку.

Сегодня вечером было достаточно стать одним из таких. Быть там, где его всегда ждало привычное место за столом, где все давным-давно знали, что он терпеть не может оливок на своей пицце, и искренне радовались его приходу.

Когда Линкольн поймал себя на том, что переписывает тему песни из «Веселой компании», он перестал думать и стал просто играть.

Игра шла семь часов. На первом уровне все старательно спасали персонажа Линкольна – милого гнома по имени Смов Найнкиллер. Они расправились с гнусной ведьмой бури. Потом заказали еще пиццы. Трехлетнее чадо Дейва и Кристины так и заснуло на полу, не досмотрев до конца «Историю игрушек».