Может, она все так и сидит там. За своим столом. Может, он еще застанет ее, поцелует и скажет… только вот что?

Линкольн и сам не знал, сколько он просидел – несколько минут или час. Час, наверное. Он прикончил три бутылки «Микки» на голодный желудок. Конечно, не окосел, но был несвежий.

– Ты чего это здесь? – радостно обратился к нему Джастин. – Вроде работать должен был?

– Сначала работал. А потом нет.

– Что-нибудь случилось?

Линкольн вспомнил о Бет, о каштановых волосах, телефонном шнуре в пальцах. Вспомнил, как он, дурак, стоял, прислонившись к стене.

– Нет, – ответил он, – что там может случиться? Уйти надо было.

– А, ну ладно. Сейчас переоденусь во что-нибудь, от чего Дену тошнит, и пойдем отрываться.

Линкольн поднял пустую бутылку и сказал:

– Твое здоровье.

Джастин пошел переодеваться, а Дена пришла посидеть с Линкольном. Она была готова к выходу. Облегающие черные джинсы, сапожки на шпильке. Дена ярко накрасилась и в баре выглядела бы неплохо, но сейчас, при верхнем свете, она блестела, как новогодняя елка.

– Сначала мы с подружками встречаемся во «Фрайдизе», – сказала она. – Голодный?

– Конечно, – ответил Линкольн. – Отлично.

– Они все одинокие, – заметила Дена.

– Одинокие встречают Новый год, – крикнул Джастин из спальной. – Та-да-да-там!

– Лайза, моя подруга, тоже будет, – сказала Дена. – Помнишь ее? «Стальная гитара».

Линкольн вспомнил. Тут же вспомнился и вкус корицы. Джастин протянул ему еще одну бутылку, и Линкольн не стал отказываться.

Во «Фрайдизе» случился настоящий загул. Линкольн заказывал подругам Дены все, чего им хотелось: напитки со взбитыми сливками, вишни, блестящие, как пластиковые, кубики льда. Когда они добрались все-таки до «Рэнч-боула», он уже был совсем хорошенький. «Про парня можно сказать „хорошенький“, – вертелось у Линкольна в голове, – или у парней другие степени опьянения?» В какой степени он был пьян? Что случилось бы, если бы он прямо сейчас перестал пить? Лучше ему будет или хуже?

Они подгадали точно. «Сакагавея» как раз готовилась выступать. Джастин подтолкнул Линкольна вперед, чтобы он, как ледокол, прорубил всем дорогу в бар.

– Ты как, богатырь? Линкольн, нормально? – добивалась ответа Дена.

Линкольн кивал. Все было в порядке. Нормально.

Первая песня началась с гитарного соло. У «Сакагавеи» все песни так начинались. Джастин завопил, девчонки рядом с ним завизжали.

– Вы посмотрите только, – произнес рядом с ним девичий голос. – Какой сладкий!

Линкольн посмотрел на Криса. Тот прямо сиял, стоя на самом краю сцены. Зря они придумали тащиться сюда.

«Смотри вот на него, – ругал сам себя Линкольн. – Она – его. Та красавица. Та девушка, о которой ты начинаешь думать, как только перестаешь думать о чем-нибудь другом. Смотри теперь на него. Девушка сказочная. Сияющая. Его».

Женщины в зале, окружавшие Линкольна, качались в такт гитарным аккордам Криса, тянулись, чтобы дотронуться до него. И все они были не она. Все они были другие, не та, которая значила для него все. Линкольн представлял себе, как он расталкивает этих девиц, пробираясь к Крису. Как изо всей силы двигает кулаком в его хрупкое личико.

– Эта вещь у них не хуже «Звездного пути», – с чувством произнес Джастин.

Он с Деной стоял прямо перед Линкольном, совсем близко, и у того было чувство, что они фотографируются всем классом. Дена смотрела не на Криса. Она не сводила глаз с Джастина. Линкольн заметил, как Джастин положил руку ей на талию, прямо под майку, туда, где начинается поясница.

А потом Линкольн уже вообще ничего не замечал.

Его тащили вверх по лестнице.

– В машине надо было оставить, – бурчал Джастин.

– Холодно, – возражала Дена.

– Ну, тогда хоть разбудить. А то тяжелый, как конь.

– Еще чуть-чуть осталось.

– Сам дойду, – обрел дар речи Линкольн. Он попробовал встать на ноги и спикировал вперед.

– Давай здесь оставим, – предложил Джастин.

– Почти дошли уже, Линкольн, – сказала Дена.

Они пропихнули его в проем двери. Он ударился головой о косяк.

– Это за меня, амбал, – кивнул Джастин, – не дал песню на бис послушать!

– Сам пойду, – повторил Линкольн, но идти не мог.

Они дотащили его до кресла. Плюхнули, усадили. Дена пробовала напоить его водой.

– Я умру? – спросил Линкольн.

– Надеюсь! – отрезал Джастин.

Линкольн проснулся еще затемно, выполз из комнаты, кое-как сумел добраться до ванной. Потом он рухнул лицом в кресло, и лицо расплылось, стало плоским, как блин. Ноги всю ночь провисели на ручке. От спинки кресла несло гелем для волос и сигаретами. Ото всего несло сигаретами. Он открыл глаза. Солнце встало. Джастин сидел на ручке кресла, курил и стряхивал пепел во встроенную пепельницу.

– Проснулся! – крикнул Джастин в кухню. Линкольн замычал. – Дена из-за тебя переживала. – Джастин включил телевизор. – Ты спишь как убитый.

– В смысле?

– Не дышишь, – пояснил Джастин.

– Дышу.

– Незаметно. – Дена протянула ему что-то красное в стакане.

– Это что?

– Водка с овощным соком, – ответила она. – И еще соус «А1»[15].

– Не «А1», – внес поправку Джастин. – Вустерский.

– Нет, спасибо, – отказался было Линкольн.

– Надо пить, – наставительно произнес Джастин. – У тебя обезвоживание.

– Я что, вчера отключился?

– Типа того, – ответил Джастин. – Ты все стоял, стоял. И вдруг раз – навалился на стойку. Как будто решил отдохнуть. Я с колледжа не помню, чтобы кто-нибудь так напивался.

– Я в колледже столько не пил.

– Вот поэтому и остался на любительском уровне, – резюмировал Джастин. – Честно. Таких габаритов и… Позор просто!

– Извини, – обратился Линкольн к Дене.

– Ничего страшного, – отмахнулась она. – Яиц сварить? Или чего?

– Водички бы… – Он выбрался из кресла, и туда сразу же плюхнулся Джастин.

Жизнь не остановилась. Даже в центральной поясной зоне. По телевизору показывали знакомую спортивную передачу. Дена прошла за Линкольном на кухню. На ней была футболка и хлопчатобумажные штаны все с теми же зубами. Она протянула ему стакан воды из-под крана.

– Ну что, отпустило? – спросила она.

– Что?

– То, из-за чего ты так пил.

Линкольн закрыл глаза. Бет…

– Нет, – ответил он, – но к этому надо стремиться.

Линкольн выпил литров, наверное, пять, пока приходил в себя у Джастина. По дороге домой он остановился было у спортзала, раздумывая, не зайти ли, – может, полегчает. «Супертелá» работали без праздников и выходных – даже на Рождество были открыты до обеда – и сегодня не пустовали: люди твердо вознамерились выполнять обещания, данные себе в Новый год. К беговой дорожке пришлось даже встать в очередь. Линкольну было сейчас не то чтобы плохо… Скорее, муторно. Он никак не мог отогнать мысли о Бет, но думать о ней было все равно что загонять себя в угол. Все равно что в самом конце решения логической задачи понять вдруг, что в самом начале сделал ошибку и теперь ответ не сойдется и выход один – начинать сначала. Все стереть. Откинуть все предположения.

Теперь Линкольн знал, как выглядит Бет, и не мог даже припомнить, как это – жить и не знать этого. Он не мог вспомнить, какой он ее представлял. Внешне Бет совсем не похожа на Сэм. А Сэм была для него единственным эталоном. Вот как это – дружить с девушкой, с женщиной, которая свободно кладет голову тебе под подбородок? «Твоего размера» – так, кажется, выразилась Дорис? Ему нравилось, что Сэм такая маленькая. Пташка. Ладная малышка. Он мог всю ее закрыть, окружить собой. Это было удивительно – держать ее, как статуэтку, боясь сломать…

А другую девушку как держать? Девушку, у которой бедра и плечи почти касаются его, которая под ним не скроется. За поцелуем которой даже далеко тянуться не надо.