Мурсиа точно не был душегубом, скорее интеллектуалом, с которым можно было говорить на любые темы. Собственно, для этого полковник и пришел рано утром в Венсенский лес, где Мурсиа назначил ему встречу.
В сумерках парк выглядел весьма неприветливо, серые ветви голых деревьев заслоняли мрачное небо, мертвенная атмосфера пронизывала парковые дорожки, окутывая пустые скамейки сонной пеленой.
Матео Мурсиа появился точно в оговоренное время. Как и всегда он был в черной сутане, гладко выбрит, с неизменно серьезным выражением лица и фирменным прожигающим взглядом исподлобья. Осмотрев издалека невысокую фигуру Инквизитора, полковник подивился, как он раньше не сопоставил внешнего сходства Мурсиа и Манолы. Но насколько брат был холоден и неприветлив, настолько его сестра была отзывчива и добра.
После формального приветствия, Инквизитор поспешил преступить к делу:
— Насколько я понимаю, вы здесь по инициативе Общества, которому служите.
— Правильно понимаете.
— В таком случае, будьте так добры, назовите причину вашего интереса, — в нетерпении потребовал Мурсиа. — Меня в чём-то подозревают?
— А есть повод? — поинтересовался полковник.
— Не поймите меня неправильно, граф, но я не располагаю временем, чтобы играть в вопросы на вопросы. Мне ещё нужно успеть на утреннюю службу.
Полковник не любил, когда вспоминали о его титуле — слишком сомнительным был подвиг, за который этот титул ему был пожалован. И Мурсиа наверняка об этом слышал, и потому не упустил шанса надавить на больное место.
— Хорошо, если вы так торопитесь, я не буду ходить вокруг да около. Итак, что вам известно об инкубате?
Пораженный таким неожиданным вопросом, Инквизитор в изумлении замер на месте, пытаясь понять, шутит ли полковник, или же говорит абсолютно серьезно.
— Мне нужен ваш богословский совет, — пояснил полковник Кристиан. — Ваша сестра без лишних слов направила меня к вам, когда услышала о моих злоключениях.
— Надо же, — только и ответил Мурсиа, — а я думал, она наложила на себя обет молчания.
— Видимо, моя история тронула её доброе сердце.
— Не обещаю вам того же со своей стороны. Но, признаться, вы меня заинтриговали. Где в Лондоне, позвольте узнать, можно столкнуться с инкубом?
— В будуаре разведенной актрисы, которая видит завтрашний день в волшебном зеркале, предсказывает по картам будущее, путешествует в астральном мире, получает письма от духа из египетской мумии и медленно выкачивает жизнь из моего подчиненного самым изощренным способом. — Полковник перевел дыхание, видя, как внимательно слушает его Мурсиа, не спеша с вопросами. — Эта женщина состоит в одном оккультном ордене, где её и научили всей той мерзости, что я вам только что перечислил.
— Я не удивлен, — равнодушно бросил Инквизитор.
— Правда?
— Сейчас время самых невероятных чудес. И души умерших бродят по земле в поисках медиумов, чтобы поговорить со своими родственниками, и учителя новой духовности в любой столице вхожи в великосветские салоны.
— И вы считаете это нормальным?
— Я христианин, и считаю, что нужно жить по заветам Евангелия. А в первом послании от Иоанна сказано: «Не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире». Не многое изменилось с тех далеких времен, не правда ли?
Полковника немного удивила почти безразличная реакция Инквизитора на его рассказ о Флоренс Эмери. От квалификатора, видевшего в свое время немало ведьм и еретиков, он ожидал большей заинтересованности.
— То есть, вы не отвергаете мною сказанное, как обман зрения, шарлатанство или заблуждение? — на всякий случай уточнил полковник.
— Отнюдь.
— И что вы скажете на счет этих чудес? Насколько они опасны?
— Для вас, вашего подчиненного или той актрисы?
— Отец Матео, мне жаль, что наш разговор не задался с самого начала, — признался полковник. — Я рассчитывал на совет умудренно в подобных делах богослова, а встретил лишь безучастное согласие.
— Видите ли, граф, я безуспешно пытаюсь понять, какое место в вашей истории занимают вечноживущие? Это ведь мы являемся основным интересом со стороны Общества, в котором вы состоите.
Полковник не стал отрицать его слов и прямо заявил:
— Мой работодатель подозревает, что белые кровопийцы негласно управляют Орденом Золотой Зари через главу лондонского, так сказать, храма. Кстати, сейчас он проживает в Париже.
— Значит, в первую очередь, вы приехали в город к нему?
— Скорее к подозрительным белым. Планирую спуститься в оссуарий, а дальше пройти в их подземелья.
Инквизитор озабоченно насупился и произнёс:
— На вашем месте, я бы там долго не бродил. Особенно под лесом Фонтенбло.
— А что не так?
— Для вас — ничего. Это место плохо влияет на впечатлительных художников, вроде барбизонцев.
— Те, что рисовали пейзажи? И что же с ними произошло?
— А по-вашему болезненная тяга многих художников к одному единственному лесу может объясняться только чарующей красотой тамошней природы?
— Почему нет? — пожал плечами полковник.
— Хотя бы потому, что в Фонтенбло любят подниматься на поверхность белые. Летом в густом лесу они пытаются привыкнуть к слабым лучам света, чтобы не быть совсем уж беспомощными при дневном свете. Строго говоря, на вид они не такие уж белые, и вполне сходят за бледных светловолосых людей. Да, и глаза у них приобретают более естественный цвет.
— И барбизонцы с ними встречались?
— Судя по тому, что многие из них почили в семидесятые годы, то встречались довольно часто. А сколько картин успели написать… Всё же согласитесь, это не совсем нормально, когда пара десятков художников целыми днями бродят в лесу, и пишут одни и те же деревья. Это скорее болезненное очарование таинственным местом. Творческих людей в подобные места притягивает словно магнитом, что даже крови собственной не жалко, если попросит о ней лесная фея.
— Значит, художников сгубили белые? А они могут интересоваться так называемыми магами?
— Магами интересуются сущности несколько иного порядка. К взаимному удовольствию магов, надо сказать.
— И кто они? — вопросил полковник, хотя догадывался, каким будет ответ.
Инквизитор загадочно ухмыльнулся:
— Думаете, что явившийся человеку дьявол назовется дьяволом? Недаром его назвали отцом лжи. Все, так называемые, духи говорят лишь то, что от них хотят услышать и показывают, что от них хотят увидеть.
— Значит, они не могут быть настоящими душами умерших, как говорят спиритисты?
— Если верить Писанию, то после смерти душа человека должна пребывать либо в раю, либо в аду, либо в чистилище, а не блуждать по миру и беседовать с живыми. И я верю Писанию.
— И мумия не может диктовать письма. Я понял.
— А что это за письма?
— Точно не знаю, я их не видел. Но, судя по тому, что слышал, они выполнены на древнеегипетском языке иератическим письмом. Речь в них идёт, кажется, о египетской магии или религии.
— Этого и следовало ожидать.
— Правда? — вопросил полковник, невольно поражаясь, с какой легкостью его собеседник воспринимает услышанное.
— Может вы слышали о Елене Блаватской? Она ведь жила в Лондоне. Так вот, она сама признавалась, что не понимает смысла тех околодуховных книг, которые сама же и писала.
— Как такое возможно?
— Так же как и в случае с письмами вашей знакомой актрисы. Блаватская записывала тексты не сама, и судя по тому, что я прочел в «Тайной доктрине», такое тяжело придумать, обладая человеческой логикой.
— Тогда зачем демоническим сущностям, если вы их имеете в виду, надиктовывать своим пророкам старые и новые вероучения? Какой в этом смысл?
— Какого ответа вы ждете от старого католика, да ещё и бывшего квалификатора?
— Искреннего.
Мурсиа немного помолчал, собираясь с мыслями. Было видно, как ему в тягость весь этот разговор об инфернальном.
— Мне скверно видеть, как каждый день теософы превозносят Люцифера, как графини и жены генералов вызывают духов себе на потеху, как художники и поэты начинают мнить себя розенкройцерами и магами, а какой-то русский журналист пытается доказать, что Христос был буддистом. Мне уже тошно от всей этой мешанины эзотерики, оккультизма и самых разнообразных религий. Христианство больше никому не интересно, потому что не щекочет нервы и не волнует разум, а лишь заставляет думать о душевной чистоте и молиться.