Аполлон вопросительно обернулся к хорошо одетому господину, наблюдавшему, как и он, за семейной сценой. Незнакомец с готовностью объяснил:

— Граф Чарнвуд забирает своих детей в Англию. В сегодняшней газете приводятся любопытные подробности…

Аполлон приподнял брови, демонстрируя полное неведение.

— Человек, уезжающий вместе с детьми, — свежеиспеченный граф Чарнвуд, младший сын младшего сына и так далее… Прежде графский титул светил ему не больше, чем вам или мне. Но члены семьи стали умирать, как мухи, он таки стал графом и вот приехал сюда, чтобы, разведясь с женой, забрать в Англию детей. Жена — одна из богатейших женщин Юга, однако ему пришлось здорово потратиться, чтобы заполучить детей. Ее отец — майор Хаммонд Максвелл, владелец Фалконхерста. Вы наверняка слышали о фалконхерстской породе: это лучшие рабы на всем Юге.

— Кто же о них не слыхал? — ответил Аполлон, провожая восхищенным взглядом раба, уводившего рыдающую женщину обратно в отель. — В этом парне нельзя не узнать фалконхерстского раба. Это действительно непревзойденные негры на Юге, хотя у меня есть бой еще лучше этого.

— Вам очень повезло, сэр, — с поклоном отозвался собеседник. — Разрешите представиться: Чарлз Гудвин, плантация Бакс.

— А я — виконт де Ноай из Франции. — Аполлон решил, что у него есть все основания причислить себя к знати: он заметил, какое сильное впечатление произвел на Гудвина английский граф. С низким поклоном он протянул ему руку. — Что же касается моего слуги, то ему не слишком повезло: увы, я вынужден с ним расстаться. Мне очень не по душе его продавать, ибо он слишком хорош для публичных торгов, да и спрос на негров теперь не тот, что прежде. Меня ждет немалый убыток.

— Куда уж хуже — продавать раба по необходимости, — согласился Гудвин. — Тем более, что низкие цены — дело временное. После войны они резко взлетят: ведь спрос на негров будет выше, чем когда-либо раньше. Мне пока удается сохранять почти всех моих рабов, хотя на других плантациях участились побеги. Мне везет: сейчас почти невозможно приобрести стоящего раба. Самые лучшие самцы бегут на Север. Черт бы побрал этих янки!

Аполлон почувствовал, что настал момент сменить тему. Ему не хотелось проявлять чрезмерную заинтересованность по части продажи раба. Он поблагодарил Гудвина за компанию, низко поклонился и собрался уходить, но, будто бы вспомнив о чем-то, вернулся, улыбаясь самой подкупающей своей улыбкой.

— Месье Гудвин! — Аполлон не жалел чар, и они делали свое дело. — Надеюсь, я не покажусь слишком навязчивым, если после столь короткого знакомства приглашу вас выпить со мной в баре? Иногда начинают надоедать собственные мысли и появляется желание побеседовать с истинным джентльменом. Я здесь новичок, ни с кем не знаком.

Гудвин, как и любой бы на его месте, был немедленно подкуплен бесхитростностью улыбки Аполлона и его прекрасными манерами, в которых, при всей уважительности, непременной при обращении к старшему, не было и намека на подобострастие. Гудвин с радостью принял предложение молодого француза, тем более что, как заметил Аполлон, ему было трудно устоять перед звонким титулом. Он подал лжевиконту руку, проникнувшись к нему дружеским чувством, и они вместе прошли в бар, уселись за столик и сделали заказ. Аполлон ударился в воспоминания о родном Париже (в котором никогда не бывал), о плантации в Дельте, доставшейся ему по наследству, но проданной (здесь ему помогли воспоминания о родном доме), не забывая нахваливать недавно приобретенного раба, чьи услуги оказались для него попросту бесценными. Гудвин, растаявший в обществе нового знакомого, в свою очередь разглагольствовал о собственной плантации, о трудностях со сбытом хлопка в условиях блокады, о своем давнем намерении прикупить на развод новых рабов-производителей. Умело поставленные вопросы Аполлона заставили его выложить все, что он знал, о даме, устроившей сцену в гостиничном вестибюле.

— Максвеллы — хороший род, — начал он. — Они породнились с Хаммондами, еще одним славным родом. Я был неплохо знаком с майором Хаммондом Максвеллом, отцом этой дамы. Лет двадцать назад я купил у него несколько превосходных экземпляров и с их помощью улучшил свое поголовье. Вот это самцы так самцы! — Он подтолкнул Аполлона локтем. — Уж поверьте мне на слово! Мне давно хочется прикупить таких же. Сейчас, конечно, поздновато этим заниматься, поскольку война вот-вот будет выиграна, но в следующие два десятка лет цены на хороших слуг вырастут многократно. Ведь почти всюду хорошие породы выродились. Хозяева позволяют посредственным самцам покрывать посредственных самок, поэтому и потомство получается хуже некуда — слабое, тощее, ленивое, дерзкое. Я так надеялся на аукцион фалконхерстских рабов в этом году, но где там! Самому, что ли, туда съездить, чтобы подобрать то, что требуется?

— У них все еще есть рабы на продажу? — спросил Аполлон как бы между прочим.

— Вроде бы. Майор Максвелл умер. Насколько я понимаю, миссис Максвелл тоже скончалась. Майор подцепил дизентерию где-то в Северной Каролине, и миссис Максвелл подалась туда, чтобы его выхаживать. Кажется, она тоже заболела. Так или иначе, оба сошли в могилу, и на плантации не осталось никого, кроме дочери майора Максвелла — той самой, которую вы только что видели. — Он махнул рукой в сторону вестибюля. — Кажется, на Юге нет женщины богаче ее. Теперь она осталась одна на такой богатой плантации!

Аполлон опустил длинные ресницы, что было единственным свидетельством того, что эти сведения представляют для него интерес. Заметив, что рюмка Гудвина пуста, он предложил выпить еще по одной, вежливо отклонил первую попытку Гудвина расплатиться, но как бы нехотя уступил, когда тот проявил настойчивость. Бар постепенно заполнялся, и Гудвин показывал ему важных лиц — как гражданских, так и офицеров армии Конфедерации в серых мундирах. Двое побывали у их столика; Гудвин представлял их, Аполлон вставал, щелкая по-европейски каблуками и заверяя новых знакомых, что он чрезвычайно рад встрече с ними.

Они уже допивали третью порцию «сазерака», когда Аполлон заметил, что Гудвин рассматривает кого-то у него за спиной, и услышал слова, которых дожидался с растущим нетерпением.

— Прошу прощения, сэр, но вам только что принесли вот это письмо. Тот негр, что его принес, сказал, что это важно, вот я и решил принести его сюда, потому что знал, что вы сюда зайдете.

Аполлон обернулся. Перед ним стоял Кьюп.

— Прошу прощения, месье Гудвин. — Он взял записку, которую сам набросал несколько часов тому назад, развернул и прочел первые несколько строк. Нахмурившись, он печально покачал головой и нехотя поднялся из-за стола, протягивая Гудвину руку.

— Весьма сожалею, месье Гудвин, что вынужден прервать нашу приятную беседу, но, увы, дела диктуют мне необходимость вас покинуть. Если помните, я говорил, что должен избавиться от своего слуги Купидона. Сейчас он принес мне предложение от покупателя. На беду, в нем названа до смешного низкая цена, так что меня ждет чистый убыток, но я так тороплюсь, что буду вынужден с этим смириться. Примерно полгода назад я заплатил за боя полторы тысячи долларов, а сейчас соглашаюсь на половину этой суммы.

Гудвин оглядел Кьюпа, бесстрастно вытянувшегося позади хозяина. Заметив взгляд Гудвина, Купидон одарил его улыбкой, затмившей очаровательную улыбку Аполлона.

— Вы его имеете в виду? — спросил Гудвин, продолжая изучать товар.

— Его самого. Славный малый! С удовольствием захватил бы его с собой во Францию, но там он будет всего лишь диковиной, а я все равно останусь в проигрыше: ведь там он станет свободным. Так что придется согласиться на семьсот пятьдесят и отпустить его на все четыре стороны. Рад был с вами побеседовать, месье Гудвин. Если судьба занесет вас в Париж, с удовольствием стану вашим сопровождающим по городу. В Париже любой покажет вам особняк Ноай, где вы будете желанным гостем.

Гудвин тоже встал.

— Возможно, вам необязательно торопиться, виконт. Вы говорили, что ваш бой продается и что вы готовы взять за него символическую плату. Действительно, это до смешного мало! Я готов предложить вам больше, но при условии, что парень совершенно здоров.