Ее крики собрали толпу, и Драмжер, видя, что народ все прибывает, и устав от оскорблений, отвесил ей оплеуху. Мигом присмирев, она приняла у проводника пачку квитанций, в глубине души уверенная, что никогда не получит назад свои сокровища в обмен на какие-то бумажки.
Вследствие вокзальной сцены первая часть путешествия, которого с таким нетерпением ждал Драмжер, прошла в напряженном молчании: Кэнди, надувшись и поджав губы, изображая всем своим видом праведную мученицу, отвернулась к окну, а Драмжер напряженно размышлял, как бы установить мир. Ему был известен лишь один способ заставить Кэнди сменить гнев на милость, однако прибегнуть к нему в поезде не было никакой возможности. Пришлось ограничиться пожатием ее руки. Сперва она пыталась выдернуть руку, но он не сдавался и в конце концов добился, чтобы она перестала упираться, отвлеклась от заоконных пейзажей и улыбнулась ему. Кризис миновал, они снова могли общаться.
Драмжер был полон планов на будущее, но даже его необузданные амбиции меркли в сравнении с полетом фантазии Кэнди. Она намеревалась вознестись гораздо выше, чем он. В ее намерения входило превратиться в главную цветную женщину страны, да что там цветную — в самую знаменитую женщину страны вообще, которой все будут кланяться, на которую все будут почтительно показывать пальцем, имя которой будет у всех на устах. Драмжер довольствовался узурпацией роли Хаммонда Максвелла как хозяина Фалконхерста и недолгим приятным пребыванием в Вашингтоне, для Кэнди же плантация заранее превращалась в ничто, в болото, где она увязла бы, не находя возможности продемонстрировать, на что в самом деле горазда. Она соглашалась, что плантация сгодится как удобный тыл. Мистер и миссис Драмжер Максвелл, плантация Фалконхерст! Она отводила Фалконхерсту роль отправного пункта. Ей было противно даже подумать о том, чтобы всю жизнь помыкать стадом безмозглых ниггеров, сгрудившихся в каком-то захолустном Новом поселке. Вот уж дудки! Мир слишком велик, а ее амбиции не имеют пределов!
В поезде Драмжер впервые поведал ей о своем сыне, рожденном Софи. Кэнди приняла эту новость с полнейшим безразличием. Сын-полукровка значил для нее ничуть не больше, чем выводок негритят из Нового поселка, также родившихся при его участии. Пусть болтает о своем Драме, если хочет! Она была заранее уверена, что этот Драм, независимо от цвета его кожи, нисколько не помешает ее планам. Какое ей дело до ребенка светлее ее, блондина? Драмжер расписывал, какое будущее он готовит своему Драму, Кэнди же в это время говорила себе, что Драм будет обречен на безвестное прозябание в Фалконхерсте. Сопливому щенку не будет места ни в Вашингтоне, ни в других великолепных местах, нарисованных ее разгулявшимся воображением. Впрочем, ей хватило ума утаить свои мысли от Драмжера. Она успеет расставить все по местам, когда возьмет в свои руки бразды правления, что она предполагала сделать в самое ближайшее время. Драмжер будет у нее как шелковый! Она знала, что он будет полностью в ее власти, и собиралась хладнокровно помыкать им.
Все эти белые стервы — миссис Аллисон, зазнайка Мэри — будут бегать взапуски, готовя ее к свадьбе. А заодно с ними — этот Крис, что не сходит у Драмжера с языка. Белые ничем не отличаются от цветных! Она не сомневалась, что у Криса в Фалконхерсте была черная девка, с которой он забавлялся по ночам. Любопытно, как он выпутается из щекотливой ситуации, когда нагрянут его белые друзья? Все мужчины одинаковые! Независимо от цвета кожи все они стремятся к одному и тому же, и она всегда могла удовлетворить их нехитрое стремление. Порой она задавалась вопросом, почему это для них так важно. Для нее, скажем, это было сущей ерундой. Конечно, и она получала от этой безделицы удовольствие, но никогда не придавала ей столько значения, сколько они. Драмжер, впрочем, стоял особняком. С ним ей необыкновенно повезло! У всех ее знакомых в Мобиле было по мужчине, который им платил, и еще по одному, на которого они тратили эти денежки. Драмжер был как раз тем мужчиной, на которого и она согласилась бы поиздержаться, но, к счастью, в этом не было необходимости. Он сам был готов обеспечить ее всем на свете: деньгами, положением, удовольствием.
Она покосилась на него, восхищаясь его внешностью и еще раз поздравляя себя с таким приобретением. Она не только заложила фундамент блестящего будущего, но и заарканила того единственного мужчину, с которым ей хотелось находиться. Он один совершенно ее удовлетворял. Купидону это было не под силу. Он был так же хорош собой и в постели действовал с не меньшим пылом, но до Драмжера ему все равно было далеко. С еще большим основанием она могла сказать это обо всех, кто был у нее после Купидона. У некоторых водились деньжата, но не в таких количествах, как у Драмжера, и ни у кого не было его других многочисленных достоинств. Они с Драмжером очень похожи друг на друга! Ведь в их жилах течет родственная кровь: у них общая бабка — Калинда. Конечно, он темнее ее, потому что наполовину мандинго, но это и к лучшему, ведь благодаря этому с ним так легко ладить. Все мандинго — здоровенные добродушные увальни; только когда он сердится, проявляется бабкина наследственность — ведь Калинда принадлежала к племени ялофф. Хорошо, что мандинго в нем подавляет ялофф. С Драмжером она всегда сможет справиться. Уж ей-то известно, что для этого требуется! Желая лишний раз проверить свою власть над ним, она положила руку ему на бедро и победно улыбнулась, увидев его мгновенную реакцию. Нет, с ним она не будет знать хлопот!
Он тоже был полностью удовлетворен происходящим. С того первого дня, когда он впервые увидел Кэнди, занятую мытьем тротуара в Новом Орлеане, он стремился к ней одной. Теперь она всегда будет с ним — во всяком случае, начиная с завтрашнего дня, после того как они поженятся. Они больше не были собственностью Хаммонда Максвелла, им больше не приходилось опасаться, что суровый хозяин по своей прихоти продаст его или ее, разлучив их навечно. Теперь они были сами себе хозяева. Ничто их не разлучит, разве что смерть. Однако Драмжер был так переполнен жизнью, что не мог себе представить, что смерть способна разрушить его плоть.
В поезде было грязно и жарко, копоть, залетавшая в открытое окно, испачкала рубашку Драмжера и лицо Кэнди, так что она казалась теперь такой же темнокожей, как и он. Поезд часто останавливался, стоянки длились томительно долго, на крохотных станциях грузили и разгружали чужой багаж. Всякий раз, уступая близкой к истерике Кэнди, Драмжер бежал к багажному вагону и следил, чтобы по ошибке не выгрузили их вещи.
Только после заката, в сумерках, когда в хижинах и фермерских домах, мимо которых тащился состав, уже зажигались огни, они доехали до Вестминстера. Утомительное путешествие по железной дороге кончилось.
Они вышли на перрон, в кромешную тьму. Начальник станции, подняв тусклый фонарь, следил за разгрузкой багажа. Кэнди несколько раз пересчитала свои чемоданы и коробки, прежде чем удостоверилась, что ничего не пропало. После этого ее оказалось невозможно увести с платформы, и Драмжер прибег к помощи цветного паренька, пообещавшего стеречь багаж, пока они сходят за фургоном и подкрепятся в местной таверне.
Однако то и другое вопреки ожиданиям Драмжера оказалось сопряжено с трудностями. Привыкнув к почтительному отношению к себе в доме Аллисонов и на съезде, он забыл, что в маленьких городках нравы почти не изменились с довоенных времен. Ниггер здесь оставался ниггером — всего лишь двуногим животным. Хорошо одетый негр, в кармане у которого водились деньги, становился объектом враждебного внимания. Стоило Драмжеру и Кэнди, разодетой в пух и прах, не в пример белым женщинам Вестминстера, появиться в дверях извозчичьего двора, где, как обычно, ошивались местные бездельники, как на них устремились полные злобы взгляды, в их адрес раздались зловещие высказывания.
— Ниггер не получит у меня фургона. Ни за что! — Владелец извозчичьего двора откинулся на стуле и выплюнул соломинку Драмжеру под ноги. — И своих лошадей я никогда не доверю какому-то черномазому. Откуда мне знать, вернешь ли ты их мне? Ниггеры сейчас только и делают, что воруют. Вам, мерзавцам, нельзя доверять. Ишь, размечтались!
