Наконец-то Рикторс хрипло отозвался:
— Я жалел того, что ты уходишь.
— Куда угодно. К кому угодно. А я ведь был твоим, правда? Я должен был более всего любить тебя, так? Если я считал Певческий Дом своим домом, ты не мог этого вынести, правда? Раз я любил Певческий Дом больше этого дворца, ты отобрал у меня Певческий Дом, так? Но тебе пришлось при этом все выкрутить так, чтобы в результате я возненавидел их, а не тебя. Ты не мог позволить, чтобы я тебя возненавидел.
Слова, казалось, били в Рикторса, он даже зашипел под градом этих ударов. Действительно, Анссет утратил песни, но голос его все так же оставался мощным инструментом, которым парень пользовался, чтобы атаковать императора.
— Я желал твоих песен, — признал Рикторс.
— Ты желал моих песен, — с горечью возразил ему Анссет, — больше, чем желал моего счастья. Для того ты отобрал у меня счастье и украл мои песни.
И тут в голове у Киарен что-то щелкнуло, и она поняла, что Рикторс не держал Йосифа в качестве заложника взамен за песни.
— Анссет, — отозвалась она. — Йосиф.
Анссет опомнился, и маска Самообладания вновь появилась на его лице.
Для ненависти будет время, когда Йосиф получит свободу.
— Я хочу Йосифа. И немедленно, — потребовал Анссет.
— Нет, — воспротивился Рикторс.
— Ты еще не закончил? — бросил Анссет. — Думаешь, будто еще можешь что-то спасти? Или же решил, что если ты не получишь моей любви — поскольку не получишь, Рикторс, не получишь — то и никто уже не получит. Если ты когда-нибудь любил меня, Рикторс, то отдашь мне Йосифа. Сейчас же.
«Не получишь, Рикторс, не получишь».
«Если ты когда-нибудь любил меня, Рикторс».
Слова крепко ударили в Рикторса; он изменился в лице, хотя Киарен и не поняла, то ли под влиянием гнева, то ли печали.
— Вызови стражу, — приказал он.
— Нет, — начал было протестовать Крыса. Рикторс поднялся на троне.
— Вызови стражу! — рявкнул он.
Крыса вышел и через мгновение вернулся с двумя стражниками.
— Проведите их к заключенному. К Йосифу.
Гвардейцы обменялись взглядами, затем поглядели на Крысу, который кивнул и что-то шепнул им на ухо. Выражение на лицах гвардейцев было растерянным, но они пошли вперед, ведя за собой Анссета и Киарен.
— Он ведь нам ничего не сделает, правда? — шепнула Киарен. Анссет покачал головой.
— Рикторс никогда не сделает мне ничего плохого, не прямо, и ни тебе, пока ты со мной. А пока ты со мной, никто тебя от меня не отберет.
Киарен поглядела ему в лицо. Под тонким слоем Самообладания она увидела убийцу, и ей сделалось страшно. Нечто подобное никогда не должно встретить Анссета, не его.
— Каким же образом к тебе не допустили посланников Певческого Дома? — спросила она. — Если те и вправду хотели, чтобы ты вернулся…
— Империя контролирует космопорты. Опять же, раз он обмануть меня, их тоже мог обмануть. Но все это уже в прошлом. Мы еще сможем все исправить, как только вернем Йосифа.
Киарен чувствовала, что потерялась в дворцовом лабиринте, она утратила всякое чувство направления. Она знала лишь то, что они спускаются все ниже. В тюрьму, как предполагала. Но потом они свернули там, где Анссет не ожидал поворота — он с разгона проскочил дальше, и ему пришлось вернуться на несколько шагов.
— Что случилось? — спросила Киарен.
— Он не в тюрьме.
— Где же тогда?
— В больнице, — ответил Анссет.
Гвардейцы остановились перед дверью.
— Он под сильным наркозом. Выглядит не самым лучшим образом, но Крыса сказал, чтобы показать его вам в таком состоянии. Извините.
После этого гвардеец открыл дверь, они вошли вовнутрь и увидели Йосифа.
На первый взгляд могло показаться, что с ним ничего не случилось, разве что его на фаршировали наркотиками. Йосиф увидел посетителей, но в его взгляде не блеснуло узнавание. Лицо его расползлось, челюсть слегка отвисла. Он сидел на узкой кровати, опершись о стенку, расставив ноги, руки безвольно висели по бокам.
Он выглядел так, словно никогда и не собирался пошевелиться.
А потом Киарен глянула ниже, между его ног, в тот самый миг, когда и Анссет увидел это и попытался закрыть ей глаза. Не успел.
Киарен вскрикнула, отпихнула парня и, все время крича, подбежала к Йосифу, схватила его за плечи, прижала к себе, обняла в агонии печали. Тот оперся на женщину всем весом, голова повисла, изо рта потекла слюна. Киарен все еще слышала собственные истерические крики; постепенно ей удалось взять себя в руки; в конце концов, даже спазматические всхлипы прекратились, в комнате вновь воцарилась тишина. Киарен поглядела на Анссета. Лицо его выглядело ужасно — но не по причине отражавшихся на нем чувств, но потому, что никаких чувств и не отражалось.
Киарен осторожно оперла Йосифа о стену. Его голова склонилась направо, так что он не видел женщины, просто уставился в стенку. Наркотики полностью владели им.
— Завтра ему хотят установить постоянный зонд, — сказал гвардеец.
Анссет проигнорировал его, Киарен лишь попыталась. Они хотели обойти охранника, но тот поднял оружие. Это был не лазер — усыпляющее средство.
— Крыса сказал, что когда это увидите, вам уже нельзя возвращаться в большой зал.
Анссет даже не останавливался, он только взмахнул ногой. Рука мужчины переломилась в запястье; оружие упало на пол, конечность бессильно повисла. Через мгновение отозвалась боль, гвардеец пошатнулся, уступая двоим дорогу. Второй оказался слишком медлительным — Анссет разорвал ему лицо обеими руками. Киарен побежала за Певчей Птицей, протиснулась рядом с орущим мужчиной, который упал на колени, закрывая лицо руками, а между его пальцев текла кровь.
Они не пришли той же дорогой, это точно. Тем не менее, Анссет, казалось, прекрасно знал, куда они направляются. Киарен подумала, что он предпочитает обойти те коридоры, где их могли ожидать гвардейцы. Кроме того, он избегал и дверей. Но вот он вторься в большой зал через главный вход, который стоял открытым.
Киарен добралась до двери в мгновение после Анссета, но он уже пересек половину зала, направляясь не в сторону Рикторса, но к Крысе. Внезапно он взвился в воздух, и девушка ожидала, что в этой атаке ярости он уничтожит императорского убийцу.
Но уже в следующий момент Анссет с Крысой сцепились в бою. Никакое движение Анссета не было способно пробить защиту Крысы; ни единый удар Крысы не достал тела Анссета.
В конце концов, обессиленные, они застыли в страшном клинче; каждый боялся пошевелиться, чтобы противник не использовал это движение против него. Губы Анссета очутились у самого уха Крысы. Он тихо застонал, в отчаянии, что не может выразить своей муки ни телом, ни голосом. Он не мог убить, не мог запеть, и не мог найти никакого иного способа, чтобы извергнуть из себя то, что требовало выхода.
Крыса с триумфом шепнул ему на ухо:
— А ты ничего не забыл.
Рикторс отозвался с трона, на котором снова уселся, успокоившись тем, что Ассет напал не на него, успокоенный тем, что никто из противников не мог добиться перевеса.
— И как ты думаешь, Анссет, кто научил тебя убивать подобным образом?
— Я убил своего учителя, — ответил парень.
— Это тебе сказали, что ты убил его, — возразил ему Рикторс. — Все это было ложью.
— Никогда тебе не сравниться со мной, — заявил Крыса.
— Ты же служил Майкелу, ты присягал ему на верность, — сказал Анссет.
— Служу императору, — ответил на это Крыса. — Майкл был стар.
И это было одним предательством, одним ударом больше, чем следовало. Что-то лопнуло в Анссете. Плотина рухнула, и вся боль, накопленная долгими месяцами, когда он считал, будто Певческий Дом не желает его, вся печаль над увечьем Йосифа, все бешенство на ложь Рикторса, все переполняющая его ненависть и желание мести, которых он не мог выразить — все это в одно мгновение вырвалось наружу.
Анссет снова запел.
Но это не была изящная песнь, как все предыдущие. Анссет за годы молчания много утратил из собственной техники, он уже не старался, чтобы заполнить голосом все помещение или извлечь из мелодии все нюансы. Это была песнь инстинктивная, она не основывалась на умениях, привитых Певческим Домом, а исключительно на имеющейся в нем самом силе, которую Певческий Дом открывал очень постепенно; эта сила позволяла ему досконально понять сердца и мысли людей, формировать их, манипулировать ими и менять, пока они не начинали чувствовать то, что Анссет приказывал им чувствовать.
