Анссет все еще молчал. В его лице было нечто странное, хотя девушка и не могла этого определить. Оно казалось совершенно неподвижным. Но тут дело было даже и не в том — ведь когда она разговаривала с ним в его келье Певческого Дома, а он спел ей утешение, мальчик тоже стоял тогда с таким вот неподвижным, буквально нечеловеческим лицом.

— Так ты хочешь вернуться? — спросила Киа-Киа.

Анссет не отвечал. Беспомощная, не знающая, как поступить с этим ребенком, который держал в своих руках ее будущее (что бы я ни сделала, Певческий Дом вечно возвращается, чтобы преследовать меня — подумала Киарен то же самое, что обдумывала уже сотни раз, с тех пор как узнала, что Анссет сделался управляющим Земли), она только ожидала.

И тут только девушка заметила, что же изменилось в его лице. Оно вовсе не было неподвижным — то были только попытки. Мальчик дрожал. Наиболее совершенное существо из Печенного Дома, пользующееся Самообладанием, дрожало. Голос его тоже дрожал и ломался:

— Я не знаю, где я нахожусь.

— Ты всего лишь в двух зданиях от собственного… — но тут до Киарен дошло, что мальчик говорил не об этом.

— Помоги мне, — попросил Анссет.

И внезапно ее чувства развернулись на сто восемьдесят градусов, отношение к мальчику изменились диаметрально.

Она была готова сражаться с тираном, с чудищем, с плюющим на все выскочкой. Но она не была готова встретить ребенка, которому требовалась помощь.

— Как я могу тебе помочь? — шепнула девушка.

— Я не знаю дороги, — признался Анссет.

— Когда-нибудь узнаешь.

Мальчишка казался взволнованным, даже более перепуганным, маска спадала с его лица.

— Я потерял… потерял голос.

Девушка не поняла. Ведь он же разговаривал с ней.

— Киа-Киа, — сказал Анссет, — я уже не могу петь.

Из всех людей на Земле одна только Киа-Киа могла понять, что это означало, что это значило для него.

— Совсем? — недоверчиво спросила она.

Анссет кивнул, и на глазах у него выступили слезы.

Мальчишка был абсолютно беспомощен. Такой же красивый, такой же притягательный, но только сейчас Киарен по-настоящему увидела в нем ребенка. Он потерял голос! Потерял единственную вещь, обеспечивавшую ему успех в мире, где сама Киарен понесла сокрушительное и обидное поражение!

Но она тут же устыдилась собственного возбуждения. У нее этого никогда и не было. А он это утратил. Киа-Киа заставила себя сравнить его утрату с потерей собственного интеллекта, от которого полностью зависела. Непонятно. Певчая Птица Майкела — и без пения?

— Но почему? — спросила она.

В ответ слеза покатилась у него по щеке. Анссет, устыженный, вытер ее и этим жестом покорил сердце девушки. Киарен встала по его стороне. Кто-то страшно обидел Анссета, больше — чем похищение, больше — чем смерть Майкела. Она протянула к нему руки, обняла его и говорила ему слова, которые никогда не ожидала призвать хотя бы в мыслях, не говоря уже, вслух.

Шепотом она повторила ему песню любви, а он плакал в ее объятиях.

— Я помогу тебе, — сказала она после того. — Я сделаю для тебя все, что только могу. И голос вернется к тебя, вот увидишь.

Анссет только помотал головой. Платье у нее на груди было мокрым в том месте, где лежала его голова.

Потом Киарен провела его к опоре и коснулась пальцем кнопки, вызывающей кабину лифта, после чего отодвинула мальчика на расстояние руки.

— Впервые я помогу тебе именно так. При мне можешь плакать. Мне можешь сказать все и показать все, что чувствуешь. Но никому больше, Анссет. Раньше ты думал, что тебе нужно Самообладание, но по-настоящему оно нужно будет тебе именно сейчас.

Мальчик кивнул, и тут же на его лице появилось выражение контроля. Этот пацан не забыл свои штучки, подумала девушка.

— Мне уже легче, — сказал он, — когда я могу как-то выбросить это из себя. — Раз уж не могу этого спеть, Киарен четко услышала эти, хотя и не высказанные им слова. А когда они вместе уже шли по коридорам здания, где все их видели, и по стеклянным переходам, направляясь к жилым помещениям управляющего, мальчик снова придвинулся к Киа-Киа и взял ее за руку.

Многие годы она ненавидела Анссета, он был для нее символом всех тех, кто так жестоко ее обидели. Теперь же она была удивлена тем, как легко испарилась эта ненависть только лишь потому, что мальчик открылся перед ней. Теперь, когда она так легко могла нанести ему рану, ни за что на свете она так бы не поступила.

Шеф персонала с ума сходил от радости, когда Анссет вернулся, но с вопросами обратился к Киарен, а не к мальчику.

— Где ты его обнаружила? Где он был?

Но ему ответил Анссет, и очень холодным тоном:

— Она нашла меня там, где я проводил время, Калип, и вернулся я, когда мне этого захотелось. — После этого он специально обратился к Киа-Киа: — Встретимся в восемь утра, Киа-Киа. Мне хотелось бы, чтобы ты сопровождала меня во время утренних встреч. Калип, прошу вас немедленно подать ужин.

Тот был совершенно изумлен. Он так уже привык составлять программу занятий для Анссета и представлять ему людей, что ему и в голову не могло прийти, что у мальчика может иметься собственное мнение. Калип только кивнул и вышел из помещения.

Как только он исчез за дверью, Анссет глянул на Киарен и поднял бровь.

— Очень хорошо, — похвалила его девушка.

— Майкел справлялся лучше, но я выучусь, — пообещал ей Анссет. Потом он улыбнулся ей, она тоже ответила ему улыбкой. Но в его улыбке Киарен уловила тень страха, след того самого момента, когда мальчик попросил ее помощи.

Когда же Киарен прощалась с ним, в ее голосе он услышал дружбу. И, к собственному удивлению, он был уверен, что дружба эта исходила из самого сердца. Быть может, подумал он, я как-то и переживу все это.

— Это крайне важно, — сказал министр по вопросам латиноамериканских народов. — Произошло кровопролитие. Тридцать человек убито, насколько нам известно, десять из них — в открытых столкновениях.

Анссет кивнул.

— И тут имеется одна сложность, сэр. Хотя уругвайцы и парагвайцы согласны на имперский язык во время этой встречи, бразильцы настаивают на португальском.

— Что является совершенно абсурдным, — вмешался шеф по вопросам персонала, — ведь даже сами португальцы на нем уже не говорят.

Анссет никогда не понимал, зачем существует столько языков. Сам он считал это исторической аберрацией, которую, к счастью, давным-давно уже исправили. А здесь, в столице империи, довольно-таки крупный народ цеплялся за анахронизмы настолько упрямо, что это возмутило их правителей.

— У нас есть переводчик?

Шеф по вопросам персонала кивнул.

— Но это один из них. Здесь португальского никто не знает.

Анссет глянул на Киарен, которая одарила его улыбкой. Девушка сидела рядом, скромно отодвинувшись от стола, изображая из себя секретаршу, но она была готова в любой момент прийти к нему на помощь с какой-нибудь рекомендацией.

Этой проблемой она занималась уже несколько недель по указанию уходящего управляющего — и уже разработала несколько компромиссных решений пограничного конфликта, в зависимости от того, проявят ли разобщенные стороны готовность к сотрудничеству.

Поскольку сейчас именно бразильцы контролировали территорию, их склонность к сотрудничеству являлась ключом к разрешению конфликта. Но бразильцы были знамениты своей неуступчивостью.

— Введите их, — приказал Анссет.

В зал вошло по два делегата от каждой национальности. В подобном случае, протокол требовал, чтобы они входили поочередно, от самого старейшего, чтобы избежать прецедента. Но тут же Анссет заметил, что в составе каждой делегации находился одни очень, очень пожилой человек. Странно, что народы придают вес подобным вещам.

Шеф по вопросам персонала пояснил принципы дискуссии. Запрещается перебивать. Каждый делегат, который перебьет речь другого делегата, будет удален в ходе процедуры, без возможности заместительства. Делегаты не начинают говорить без разрешения Анссета и вежливо слушают других выступающих. Анссет был изумлен тем, что подобные пояснения необходимы. На имперском дворе это принималось в качестве очевидности.