Флора тяжело вздохнула, потерла ладонями лоб, а потом согласно кивнула.

— Фло. Ты самая лучшая подруга на свете! — объявила Нэнси, громко " чмокнув» Флору в щеку. — Только обещай мне сейчас же, что будешь веселой и хорошей!

Флора на мгновение прикрыла глаза, потом снова медленно кивнула головой.

— Все! Я побежала доставать напитки и бокалы, а ты неси лед и какую-нибудь закуску! И вкусненькое что-нибудь прихвати, — попросила Нэнси, а потом вдруг схватила Флору за руку и потянула за собой. — Нет! Сначала пойди и уговори Уильяма остаться с нами. Ведь ты же — хозяйка этого дома, в конце концов. А ты, кроме " здравствуйте», и слова еще ему не сказала. И помни, что обещала! С тебя — улыбки, радость, веселье. Вперед!

Она вытолкнула Флору из кухни и вышла следом за ней, искоса посматривая на подругу. Потом для убедительности показала Флоре кулак.

Нэнси проделала это настолько смешно, что остановившаяся перед Уильямом Флора неожиданно захохотала. Он удивленно воззрился на нее, не понимая причины, вызвавшей столь бурную реакцию. Флора никак не могла остановиться. Разговор с Нэнси потребовал от нее колоссального напряжения, и теперь последовала разрядка.

— Не ожидал, что вы настолько будете рады моему появлению, мисс Маккензи, — усмехнулся Билл. — Впрочем, не буду вам мешать. Кажется, у вас намечался девичник.

— Ну что вы, Уильям! — быстро возразила подошедшая Нэнси и незаметно для него пребольно толкнула Флору злополучным кулаком в спину. — Вы нам нисколько не мешаете. Наоборот!

— Клянусь дьявольскими потрохами, это так! — неожиданно произнесла Флора, употребив одно из самых распространенных выражений шотландцев. — Скормите меня акулам, если с моей стороны последует хоть одно возражение! Уильям, оставайтесь! И мы устроим такой славный вечерок, что чертям станет тошно! К дьяволу девичники!!! Мы же все свои в доску. Посыпьте меня солью и замаринуйте в бочке с медузами, как распоследнюю костлявую кильку, если это не так!

С этими словами Флора, дождавшись согласного кивка совершенно обалдевшего Билла, не знающего, как воспринимать ее поведение, снова отправилась на кухню.

Нэнси и Билл посмотрели друг на друга и расхохотались.

Флора прикрыла за собой дверь и, подойдя к окну, прижалась лбом к гладкой поверхности стекла. То, что происходило, было каким-то театром абсурда. Нэнси, с ее нелепой выдумкой и очередной сумасшедшей просьбой, поставила Флору в безвыходное положение: отказать невозможно, но и соглашаться — безумие. Господи, ты Боже мой!

Флора решила, что та линия поведения, которую она выбрала, единственно правильная. Флора взяла на себя роль «рубахи-парня», что исключало возможность флирта или ухаживаний. И возможно ее нелепое противоречивое поведение настолько разочарует Кренстона, что он навсегда откажется поддерживать знакомство со столь экстравагантной и непредсказуемой особой, как она, Флора. И вообще, на ее фоне, этакой грубоватой шотландки, Нэнси будет выглядеть очень выигрышно.

Флора облегченно вздохнула, взяла лед, поставила на поднос закуски и шагнула в комнату.

В подобном кутеже Флора давно не принимала участия. Сначала она, Билл и Нэнси благопристойно расположились на креслах и диване вокруг небольшого столика, уставленного напитками и закусками. Затем зажгли свечи и, сбросив обувь, устроились на полу. Достигнув какой-то необузданной и бесшабашной степени опьянения, когда компаньоны испытывают чувство полного единения и взаимопонимания, совсем незаметно для себя перешли на «ты».

Не на шутку разошедшаяся захмелевшая Флора принесла небольшую разноцветную щеточку на длинной ручке, которой обычно сметала пыль с мебели и книг, затем поставила свою любимую запись. В комнате загремел оглушительный марш шотландских гвардейцев. Флора в такт музыке начала взмахивать щеткой, изображая тамбурмажора, и двинулась, маршируя, по кругу.

Нэнси больше не раздражали громкие звуки волынок, и она присоединилась к Флоре. Вскоре затопал и Билл, замыкая процессию.

Когда кончился марш, они, до этого времени сохранявшие полную серьезность на лицах, буквально рухнули на том месте, где каждый из них остановился, и, уже не сдерживаясь, расхохотались.

— Фло, дорогая, — Нэнси умоляюще взглянула на подругу, — нет ли у тебя в фонотеке чего-нибудь менее возбуждающего? Я просто изнемогаю от того марш-броска, который мы только что совершили!

— Привяжите меня на рее брошенного корабля, если я не найду у себя и другие записи! — объявила Флора, встала и принялась копаться в кассетах и дисках.

— Нэнси, теперь тебе должно быть понятно, почему так стойки и неукротимы шотландцы, — вступил в их беседу Билл. — Под подобные звуки волынки даже последний трус станет героем. Я после нашего, как ты выразилась, «марш-броска» чувствую в себе столько сил, что выступил бы даже в корриде. И без всякого оружия! Завтра же, по примеру Флоры, накуплю кучу шотландских маршей, мелодий и песен, исполняемых на волынках. И все деловые переговоры, начиная прямо с завтрашнего дня, буду вести только под эти вдохновляющие на победу звуки! Или они помогают только шотландцам, Флора?

— Нет, Уильям, не им одним. Ты же сам в этом только что убедился. Клянусь диким рыжим быком, павшим от твоей руки, Уильям, на корриде! — засмеялась Флора, потом, поставив запись, предложила: — Для восстановления сил необходимо выпить. Или пусть сто чертей разнесут в щепки палубу нашей старой посудины!

Они дружно выпили налитое Биллом в бокалы вино, наслаждаясь покоем и негромко звучавшим итальянским бельканто.

— Лучано Паваротти… великий тенор… — заметил Билл.

— Да, гордость Италии… — согласилась Флора.

— … и Америки, — быстро дополнил Билл. — Солист «Метрополитен-опера», все-таки!

Она утвердительно качнула головой, а потом, обернувшись, с удивлением обнаружила, что Нэнси, уютно устроившись на диванчике, незаметно для них, уснула. Билл, определив направление взгляда Флоры, понимающе улыбнулся и мягко сказал:

— Все-таки для Нэнси наш марш-бросок оказался чрезмерным. Он в буквальном смысле свалил ее с ног!

— Да, — Флора уменьшила звук. — А вот тебе, Уильям, с твоим ростом и внешностью, была бы прямая дорога в шотландскую гвардию, традиционно охраняющую резиденции английских монархов и сопровождающую их при выездах. Я даже представила тебя в огромной медвежьей шапке и гвардейском мундире около Виндзорского дворца или Эдинбургского. Ну почему ты смеешься? Ты был бы великолепен!

— Извини, Флора, — не смог сдержать улыбку Билл. — Я польщен твоими словами. Но видишь ли, в чем дело… Когда ты весьма образно представляла меня в медвежьей шапке и гвардейском мундире, я, в то же самое время, живо представил себя… в килте и белоснежных гольфах!!! — и Билл захохотал.

Флора сначала обидчиво нахмурилась, потом воображение нарисовало описанную Биллом картину, и тоже захохотала.

Билл откровенно любовался этой рыжеволосой девушкой с изменчивым непокорным нравом. Флора ошиблась, когда думала, что непоследовательность и непредсказуемость ее поступков оттолкнет Билла. Она добилась обратного. Как и в вечер знакомства, и потом, так и теперь, за бравадой роли «рубахи-парня» Билл отчетливо увидел и почувствовал и ее ранимость, и ее слабость, и доброе сердце, и милую девичью беззаботность и открытость. Билл был достаточно опытным и проницательным человеком, поэтому, в отличие от многих, смог безошибочно разглядеть истинную суть Флоры Маккензи за теми отталкивающими масками, которую она время от времени надевала. Разглядел не совсем и не до конца понятную, во многом загадочную и непредсказуемую, но подлинную Флору Катарину Маккензи.

— Уильям, ты испортил торжественность момента, — замахала на него руками Флора.

— Извини, Флора. Я не нарочно, — лукаво посмотрел на нее Билл и без всякого перехода вдруг тихо продолжил: — Я вот о чем думаю последнее время. Вернее, о ком. Попробуй угадать. Как человеку, мне импонирует ее отвага, находчивость и стойкость. Как мужчине, мне нравится ее мягкость и пылкость, обаяние и темперамент. А как Уильяма Кренстона меня невероятно привлекает совокупность всего вышеперечисленного, смешавшегося в весьма необычном ассорти. Так о ком я думаю, Кэт?