Следует, однако, признать, что во властных структурах страны особых подвижек в нужном направлении не наблюдается. Если китайские лидеры признали и уже активно обсуждают проблемы дисбаланса, с которыми столкнулась экономика государства, то бразильцы только едва начинают понимать, насколько переоценена их экономика и занижены инвестиции в нее. И бразильцев такое вялое отношение в проблеме, похоже, вполне устраивает, либо же они сами ищут и находят способы обходить возникающие на их пути препятствия – например, строят вертолетные площадки на крышах небоскребов в Сан-Паулу.

Чтобы вырваться за рамки порочного круга низких темпов роста, Бразилии нужно начать экспериментировать – ей необходимо пойти на определенный риск. Несмотря на роль крупного мирового экспортера, страна по-прежнему остается чуть ли не самой протекционистской, «нормальной» экономикой в мире – если не считать совсем уж экстравагантных случаев, таких, например, как Северная Корея. В Бразилии действует огромное множество давно устаревших торговых ограничений, и доля внешней торговли в ВВП страны составляет тут всего 20 процентов – самый низкий показатель среди всех развивающихся рынков. Власти противятся устранению или хотя бы ослаблению этих ограничений, опасаясь, что резкое увеличение импорта приведет к ухудшению торгового дефицита, однако усиление конкуренции со стороны иностранных производителей могло бы разжечь искру новаторства и экспериментирования, которой так не хватает бразильским предпринимателям.

Не так давно я беседовал с Арминио Фрагой, бывшим управляющим центрального банка Бразилии. Он рассказал, что на первом этапе экономического бума, в 1950-х и 1960-х годах, доход на душу населения в стране вырос с 12 до 25 процентов от соответствующего показателя США, за следующие десятилетия снизился до 16 процентов и за последние десять лет опять вырос до 20 процентов. Теперь же Фрага опасается, что цикл непомерных расходов и самоуспокоенности, положивший в свое время конец первому экономическому буму в Бразилии, может начаться снова. «Как мне представляется, все дело в том, что мы никак не можем избавиться от своих иберийских корней», – сказал Фрага, ссылаясь на самоуспокоенность, характерную для культуры государства всеобщего благосостояния, построенного в стародавние времена Португалией, колонизатором Бразилии. Если Бразилия не начнет проводить серьезные реформы, ее экономике будет трудно расти даже на нынешние 4 процента в год, что и так больше чем вполовину медленнее темпов роста Китая. И тогда народу останется рассчитывать лишь на то, что Бог действительно по национальности бразилец.

По всей видимости, не стоит удивляться, что после серьезного ослабления власти колумбийских наркокартелей центр картельной мощи переместился в Мексику – своего рода «чашку Петри» для разведения монополий любых видов и типов

У каждой нации есть свои олигархи и финансовые магнаты, но Мексику в этом смысле можно считать редким исключением – эта страна принадлежит им безраздельно. Десять богатейших бизнес-семей контролируют тут практически все отрасли, от телефонной связи до СМИ, что позволяет им без особых усилий устанавливать высокие цены, даже несмотря на относительно слабый спрос на внутреннем рынке. Благодаря отсутствию конкуренции местные олигополисты наслаждаются необычайно высокими прибылями, и именно этим объясняется, почему в последние два десятилетия фондовый рынок Мексики оставался одним из самых эффективных, а экономика страны – одной из самых неэффективных во всем развивающемся мире. Следует отметить, что столь вопиющий разрыв между состоянием фондового рынка и экономики для современной глобальной экономической среды крайне нетипичен. В Мексике эта необычная ситуация в первую очередь отражает огромную, ничем не ограниченную власть олигополии.

Крупные мексиканские компании используют полученные на внутреннем рынке сверхприбыли в основном для того, чтобы стать крупными транснациональными корпорациями, но сама Мексика в плане экономического роста безнадежно отстала. Из-за проблем и трудностей местных рынков у мексиканских олигополистов практически нет стимулов для инвестиций и инноваций: темпы роста производительности остались практически на том же уровне, что и во времена финансового кризиса 1994 года, когда чрезмерные займы правительства привели к падению стоимости национальной валюты песо на 80 процентов. В последнее десятилетие экономика росла в среднем на 3 процента в год, а во времена глобального экономического бума 2003–2007 годов застыла в одной точке. Когда-то Мексика считалась богатейшей страной Латинской Америки, но в последние годы крупнейшие соперники решительно обошли ее; сегодня же средний доход на душу населения тут составляет 9500 долларов, то есть ниже, чем в Бразилии (10 800 долларов) и Чили (11 800 долларов).

Однако на мексиканском фондовом рынке все это ровным счетом никак не сказывается. Все прошедшее десятилетие он уверенно опережал рынок США: его стоимость в долларовом выражении выросла за это время более чем на 200 процентов, хотя американский фондовый индекс S&P 500 оставался практически на одном уровне. При этом экономика Мексики развивалась не намного быстрее, чем экономика ее северного соседа. Данную ситуацию можно объяснить двумя вероятными причинами: либо ценные бумаги Мексики дорожают по отношению к американским, либо мексиканские компании увеличивают прибыли достаточно быстро, чтобы оправдать повышение курса своих акций. Любопытно, что заработки мексиканских корпораций действительно росли значительно быстрее, чем у американских компаний. Из-за Великой рецессии корпорации США вынуждены рационализировать производственные процессы и массово увольнять рабочих; корпорации потребляют все бо2льшую долю экономического пирога, в связи с чем их прибыли становятся все более спорными с политической точки зрения. Сегодня их доля составляет около 12 процентов от ВВП страны. Но мексиканские корпорации оттяпывают куда больший кусок мексиканского экономического пирога – около 25 процентов от ВВП.

В итоге Мексика стала страной с низкими темпами роста экономики, характерными для экономически развитых наций, стремительно растущей фондовой биржей, характерной для формирующегося рынка, и огромными прибылями, источником которых служат дисфункциональные монополии. Десять богатейших мексиканских бизнес-семей владеют более чем третью общего объема здешнего фондового рынка – это одна из самых высоких концентраций среди развивающихся стран мира. Частные картели производят около 40 процентов продуктов, потребляемых мексиканцами, и устанавливают на них цены на 30 процентов выше среднего международного уровня. Телефоны, услуги, безалкогольные напитки и многие продукты питания стоят тут дороже, чем в соседней Америке, где доход на душу населения в пять раз выше.

Олигополистическая культура этой страны коренится в ее государственной политике. Вплоть до выборов, состоявшихся в июле 2000 года, доминирующая Институционно-революционная партия Мексики (Institutional Revolutionary Party, PRI) и сама была самой настоящей монополией. Она без особых проблем и потрясений правила в стране на протяжении семидесяти лет, и за это время мексиканцы очень привыкли и окончательно приспособились к централизованной власти. Лидеры «передавали мантию» в соответствии с весьма специфической системой «престолонаследования»: действующий президент просто указывал на преемника el dedazo, то есть буквально пальцем. А поддержку общества PRI обеспечивала себе, щедро раздавая избранным влиятельным лицам различные привилегии, в том числе места в парламенте. Ведение деловых переговоров превратилось в простой и предсказуемый процесс, ведь самые разные группы: правящая партия, крупные компании, государственные и частные альянсы и объединения, группы, представляющие интересы крупных фермеров и крестьян, мощный учительский профсоюз, – имели, по сути, одинаковую структуру. Все это были иерархически организованные олигополии. Иными словами, для заключения деловой сделки достаточно было, чтобы олигархи встретились в кулуарах, обсудили ситуацию и выработали устраивающее обе стороны решение.