У Беаты задрожал подбородок, и она попыталась сморгнуть набежавшие слезы.

Рухнув на колени, она закрыла лицо ладонями и разрыдалась.

Несан некоторое время тупо смотрел, не зная, что делать. Наконец он опустился на колени рядом с девушкой. Он ужасно встревожился, видя ее плачущей.

Он знал Беату давно и ни разу не слышал, чтобы она плакала, как другие девчонки. И вот теперь она рыдает, как ребенок.

Несан сочувственно тронул ее за плечо. Она сбросила его руку.

Поскольку в утешении она не нуждалась, Несан просто молча сидел. У него мелькнула мысль уйти и оставить ее плакать в одиночестве, но потом он решил, что если ей вдруг что-то понадобится, то по крайней мере в ее распоряжении будет он.

— Несан, — выговорила она сквозь слезы, — что мне теперь делать? Мне так стыдно! Я такое устроила! Это я во всем виновата, я соблазнила хорошего андерского мужчину, и все из-за моей гнусной похотливой хакенской сущности! Я этого не хотела, и не думала его соблазнять, и все же соблазнила! То, что он сделал, он сделал по моей вине. Но я не могу врать и говорить, что уступила добровольно, потому что это не так. Совсем наоборот. Я пыталась с ними бороться, но куда там, они были гораздо сильней меня. Мне так стыдно! Что же мне теперь делать?

Несан проглотил стоявший в горле комок. Ему не хотелось этого говорить, но ради ее безопасности он вынужден. Если он этого не сделает, Беата запросто может закончить тем же, что и Клодина Уинтроп. А он может оказаться тем, кому прикажут это сделать. И тогда всему конец, потому что Несан отчетливо понимал: он не сможет причинить зла Беате. И снова окажется на кухне отскребывающим котлы. В лучшем случае. Но скорее согласится на это, чем причинит боль Беате.

Несан взял ее за руку и ласково разжал ей пальцы. Потом порылся в кармане и вложил в ее ладошку булавку со спиральной головкой. Ту самую, которой Беата обычно закалывала воротник своего платья. Ту самую, которую она потеряла на третьем этаже поместья в тот день.

— Ну, насколько я понимаю, Беата, ты влипла по уши. И я не вижу никакого другого выхода, кроме одного.

— Да, пожалуйста, — улыбнулась Тереза. Далтон взял с протянутого слугой блюда два печеных телячьих яичка. Хакенец преклонил колени, грациозно выпрямился и удалился скользящей походкой. Далтон положил мясо на тарелку, которую делил с Терезой, с удовольствием жующей свое любимое блюдо — кролика в собственном соку.

Далтон устал, и ему до смерти надоел затянувшийся пир. У него имелись не терпящие отлагательства дела, которые требовали внимания. Конечно, его наипервейшая обязанность служить министру, но этому самому министру куда бы больше пошло на пользу, если бы его помощник сейчас потихоньку в тени занимался делами, вместо того чтобы сидеть на виду у всех за верхним столом, кивая и смеясь скабрезным шуточкам министра.

Бертран, размахивая куском колбасы, рассказывал что-то нескольким богатым торговцам, сидевшим на дальнем конце верхнего стола. По утробному хохоту торговцев и по тому, как Бертран помахивал колбасой, Далтон отлично знал, какого рода вещи тот рассказывает. Стейн больше всех наслаждался пошлым анекдотом.

Как только смех затих, Бертран извинился перед женой и попросил прощения за анекдот. Хильдемара хихикнула и лишь отмахнулась, заявив, что муж просто неисправим. Торговцы засмеялись ее добродушной терпимости к выходкам супруга.

Тереза тихонько ткнула Далтона локотком и шепотом поинтересовалась:

— Что за анекдот рассказал министр? Мне отсюда не слышно.

— Тебе следует благодарить Создателя, что он не одарил тебя более тонким слухом. Это один из тех Бертрановых анекдотов, если понимаешь, о чем я.

— А! — усмехнулась она. — Но ты мне его дома расскажешь?

— Дома, — улыбнулся Далтон, — я тебе его продемонстрирую, Тэсс.

Она гортанно рассмеялась. Далтон взял телячье яичко и обмакнул в чесночно-винный соус. Дал жене откусить кусочек и слизнуть соус с его пальцев, а потом сунул в рот остатки.

Продолжая жевать, он обратил внимание на трех сидящих в противоположном конце зала Директоров, увлеченных какой-то серьезной беседой. Они активно жестикулировали, хмурились, качали головами и подчеркивали пальцем что-то ими сказанное. Далтон знал, о чем идет речь. Почти все разговоры в зале крутились вокруг одной и той же темы — убийства Клодины Уинтроп.

Министр, облаченный в узкий пурпурно-ржавый полосатый кожаный дублет, надетый поверх расшитого золотом колета, наклонился поближе к Далтону, приобняв его за плечи. Белый кружевной манжет министра был заляпан красным вином, и казалось, будто у него из-под узкого рукава течет кровь.

— Все еще очень сильно переживают смерть Клодины, — сказал Бертран.

— Увы. — Далтон обмакнул кусок баранины в мятное желе. — Это ужасная трагедия.

— Да, она заставила нас всех понять, насколько еще мы далеки от идеалов цивилизованности, к которым так стремимся. Эта трагическая смерть показала нам, как много предстоит сделать, чтобы сплотить хакенцев и андерцев в единое мирное сообщество.

— Под вашим мудрым руководством нам это удастся, — с искренним энтузиазмом заявила Тереза, пока Далтон жевал баранину.

— Спасибо за поддержку, дорогая. — Бертран наклонился еще ближе к Далтону и понизил голос. — Я слышал, что Суверен, возможно, болен.

— Правда? — Далтон слизнул с пальцев мятное желе. — Болезнь серьезная?

Бертран с фальшивой печалью покачал головой.

— Мы не знаем.

— Мы будем за него молиться, — сказала Тереза, тщательно выбирая кусочек перченой говядины. — И за бедного Эдвина Уинтропа.

Бертран улыбнулся.

— Вы очень добросердечная и заботливая женщина, Тереза. — Он уставился на лиф ее платья, будто желал разглядеть за низким декольте доброе сердце. — Если я когда-нибудь заболею, мне больше всего хотелось бы, чтобы за меня молила Создателя столь благородная женщина, как вы. Наверняка его сердце растает от ваших нежных слов.

Тереза просияла. Хильдемара, грызя кусочек груши, задала мужу какой-то вопрос, и он повернулся к ней. Стейн, наклонившись к ним обоим, заговорил на какую-то интересующую его тему. Но когда слуга принес блюдо с поджаренной говядиной, все трое уселись прямо.

Стейн взял пригоршню хрустящих кусочков, Далтон тем временем снова глянул на Директоров, по-прежнему увлеченных разговором. Оглядев противоположный стол, он встретился взглядом с Франкой Ховенлок. Выражение ее лица сказало ему, что она не может услышать, о чем говорят Директора. Далтон не знал, что случилось с ее волшебным даром, но это становилось серьезной помехой.

Слуга протянул министру серебряное блюдо. Бертран взял несколько кусочков свинины. Подошел следующий прислужник, предлагая ягнятину с чечевицей, которую любила Хильдемара. Виночерпий, прежде чем двинуться дальше, наполнил все бокалы на верхнем столе. Министр собственническим жестом обнял Хильдемару за плечи и что-то зашептал ей на ухо.

В зал вошел слуга с корзиной хлеба и отнес на сервировочный столик, где хлеб должны были нарезать и разложить на серебряные блюда. Со своего места Далтон не видел, все ли в порядке с хлебом. Изрядное количество выпечки было сочтено неподходящим для пира и списано для раздачи бедным. Остатки пира, обычно в большом количестве, всегда раздавались беднякам.

У мастера Драммонда нынче днем при выпечке хлеба возникли какие-то неприятности. Что-то там связанное с «взбесившейся» плитой, как описал происшедшее шеф-повар. Одна из женщин сильно обгорела, прежде чем с плитой разобрались. У Далтона имелись более серьезные неприятности, чем сгоревший хлеб, так что он не стал особо вникать в подробности.

— Далтон, — вновь переключил министр свое внимание на помощника, — вам удалось обнаружить какие-либо улики по делу об убийстве Клодины Уинтроп?

Сидевшая по другую сторону от министра Хильдемара, казалось, весьма заинтересована услышать ответ Далтона.

— Я веду расследование в нескольких многообещающих направлениях, — спокойно ответил Далтон, — и надеюсь вскоре довести следствие до конца.