– Ладно, – сказал я, – идемте в салон, а то и нас в чем-нибудь заподозрят.

Марсела и Мэри поглядели на нас с интересом, а также с явным подозрением.

– Долго же вы искали трусы! – заметила Марсела и взглядом досконально оглядела и меня и Синди, пытаясь рассмотреть следы прелюбодеяния.

– Успокойся, – сказал я ей, – ты ревнуешь меня так, будто мы с тобой уже лет десять, как обвенчаны.

– Ты ее трахнул? – попросту спросила Марсела.

– А какая тебе разница? – вскипел я. – По-моему, я тебе еще не признавался в любви!

– Значит, трахнул… – с ясно выраженной злобой произнесла Марсела. Я понял, что сейчас она кого-нибудь убьет, если сумеет снять автомат с предохранителя.

– Да брось ты, – сказал я примирительно, – я сейчас безобиднее младенца. Мне надо как следует пожрать, потом с часик поспать, а уж потом, возможно, я на что-то сгожусь.

– Идет! – Марсела тряхнула своей гривой. – Ты обедаешь, а потом мы идем спать!

Да, я забыл, с кем имею дело. Все-таки Марсела была не только «вице-мисс Хайди», но супершлюхой для обслуживания персон высшего ранга, с удостоверением, выданным самим Хорхе дель Браво. За то, что Марсела из дружеских чувств и чувства благодарности собиралась предоставить мне даром, прочие смертные платили большие деньги. Этого нельзя было не оценить.

– Да, но сначала надо покушать.

Синди и Мэри не без опаски прислушивались к нашей весьма экспансивной беседе, хотя, конечно, ни черта не понимали.

– Вы отчитывались перед возлюбленной? – мило, но очень похабненько улыбаясь, спросила Мэри. – В ее глазах я прочла горячее желание нас укокошить.

– Вы не ошиблись, Мэри, но ревность ее напрасна.

– Как знать… – и стриженая гадюка очень зло глянула на Синди. – За то время, что вы разыскивали плавки, можно было сделать очень много…

– Для начала, – сказал я сердито, – мне надо поесть. А уж потом я сам выберу, что мне делать и с кем.

– А может быть, вы уже остановили свой выбор на мне? – не преминула съязвить Мэри.

– А почему бы и нет? – усмехнулся я и сделал замечательную, самую нахальную в своей жизни ухмылку. – А может быть, мне вы и впрямь понравились? Ведь это так прекрасно и оригинально – изнасиловать лесбиянку! Да еще с мужскими наклонностями..

– Вы сперва побрейтесь! – вышла из себя Мэри, и я был доволен не меньше, чем какой-нибудь канонир из пиратского романа, которому повезло всадить ядро в пороховой погреб неприятеля.

Но побриться мне действительно не мешало. На лице человека, прошедшего канализацию, автогонку, бег по джунглям и хождение по морю вброд, щетина смотрелась вполне естественно, за три дня она уже отросла так, что напоминала зачаток бороды. Но для человека свежевымытого, благоухающего и одетого в свежие, хотя и женские, плавки, такая растительность была неуместна.

– А вы мне одолжите вашу бритву? – осклабился я, так как заметил над верхней губой Мэри заметный черный пушок – от избытка мужских гормонов.

– Я вам одолжу ту, которой я подбриваю пах. Вас устроит?

– Несомненно. А заодно найдите какой-нибудь купальничек для Марселы.

– Вы опять хотите остаться вдвоем?

– Если хотите, сходите втроем, только я хотел бы поесть.

– Возьмите те пакеты, которые мы брали на остров. По-моему, мы забыли их в лодке, на корме.

Кофе, котлеты, сэндвичи, овощи, пирожки и пирожные – я съел с таким удовольствием и так увлекся, что даже не заметил, когда вернулись дамы. Как они там общались с Марселой, не зная испанского, и как Марсела их понимала, не зная английского, – это великая тайна, которую я и по сей день не знаю. Сожрав весь завтрак, я, однако, не насытился.

– Мы уже минут десять наблюдаем за вашей трапезой, – заметила Мэри, – полюбуйтесь, что мы подобрали для вашей крошки…

– Слушай, это блеск! – восхитился я, увидев Марселу в зеленом купальнике, по покрою точь-в-точь таком, какой был у нее на асиенде, когда она меня совращала, но так и не успела из-за нашествия коммандос.

– А то, что под ним? – многообещающе произнесла Марсела, улыбнувшись и ослепив меня своими зубками. Наверно, это излишняя реклама, потому что под купальником оставалось не более одного процента от того, что мне предлагалось.

– Вы так жадно кушали, – сердобольно произнесла Синди, – что нам тоже захотелось. И, наверно, Марсела тоже хочет?

– Конечно, – кивнул я, хотя знал, что для Марселы сейчас главное – совсем не пища.

С помощью стационарного пульта, встроенного в бар, располагавшийся в салоне, Мэри набрала какие-то коды, и меньше чем через пять минут появилась еще куча сэндвичей, пирожных, бананы и мороженое. Я позволил себе раскупорить баночку холодного «Карлсберга», девицы запивали еду кока-колой. Марсела пыталась хранить приличие, но потом начала уминать еду так, что я понял: чревоугодие ей не чуждо, и в этом у них с Марией Магдалиной еще одна общая страсть.

Когда желудок мой почуял насыщение и свистящая пустота в кишках перешла в умиротворенную, блаженную тяжесть, я нашел в себе силы побриться. Это было одноразовое лезвие, и угроза, высказанная Мэри, была лишь маленькой шуткой. Бриться я пошел в ту каюту, где мылся. Даже ополоснув голову и лицо прохладной водой, согнать медленно подступающий сон я не смог. Я даже подумал, что Мэри или Синди подсыпали мне снотворное, но как-то отвлеченно… Я упал на кровать – точно такую же, как та, что была в каюте у лесбиянок, закрыл глаза и провалился в блаженное небытие…

Когда я размышлял над событиями, которые произошли в ту ночь, и удивлялся, насколько же велика была ко мне милость Божия, а самое главное – чем это я, грешный, такую благосклонность заслужил. И по сей день понять этого я не могу – пути Господни неисповедимы.

То, что я, покушав от души впервые за 36 часов, благополучно заснул, было совершенно естественно и удивляться тут нечему. Не приходится удивляться и тому, что Марсела, тоже разморенная едой и усталостью, не смогла меня разбудить и задремала рядом со мной. Гораздо более удивительно, что мы с ней не проснулись в наручниках или за бортом яхты. Совсем удивительно, что мы вообще проснулись. С точки зрения Мэри и Синди, мы были террористами и пиратами, захватившими чужую частную собственность и мешавшими им проводить свое время так, как они этого желали. Во всяком случае, никто не стал бы осуждать их за то, что они связали бы нас сонных или вызвали из Сан-Исидро полицейский катер, экипаж которого мигом упаковал бы нас в наручники и доставил в ближайшую береговую кутузку. Любые двенадцать присяжных и любой судья вынесли бы оправдательный вердикт, если бы они, не желая вмешивать в дело полицию, просто взяли нас за ноги и за руки и выбросили за борт. Наконец, они могли и пристрелить нас из наших же пистолетов или автоматов. Но ничего этого они делать не стали, ибо Господь – больше некому! – вселил в их души милосердие.

Я проснулся глубокой ночью. Сутки назад, примерно в это же время, мы с Марселой, грязные и вонючие, спали в песчаных могилках, совершенно позабыв о том, что могут делать лишенные предрассудков мужчина и женщина под восхитительным тропическим небом. Сегодня я ощущал невыразимое блаженство от простых чистых простыней, от собственной свежевымытой и еще не успевшее пропотеть кожи, от прохлады, овевавшей меня из иллюминатора, и от нежного, чуть мерцающего, голубоватого лунного света, озарявшего каюту. Благодать!

Рядом, обхватив меня за шею и плечи, – очевидно, чтобы не унесли, – лежала на животе Марсела. Она спала, но спала беспокойно. В ней бродила страсть, которая заставляла ее шумно вздыхать и постанывать, елозить животом и бедрами по простыне.

Не буду врать, что за двое суток совместных скитаний и передряг я ее полюбил до безумия. Я просто не находил в себе сил отделаться от нее, хотя возможно, тогда бы мне пришлось намного легче. Я рисковал и выкручивался не ради нее, а ради себя – тут никаких сомнений быть не может. Впрочем, я не очень обольщался насчет собственной неотразимости – думаю, что и Пушка, и Малыш, и Камикадзе, и уж, конечно, Капитан с Комиссаром вызвали бы у нее ту же страсть, окажись они на моем месте. Просто мы помешали Марселе, когда она готовилась продать свою страсть дону Паскуалю Лопесу, а невостребованный товар, как известно, приносит продавцу великое неудобство и заставляет его снижать цену…