– А кому все это будет принадлежать? – спросила Марсела. – Тебе? А ведь это я заставила тебя лететь на остров!

– Видишь ли… – начал я, собираясь рассказать ей историю похода по объекту Х-45, но тут пол и стены вздрогнули от близкого, довольно сильного взрыва… Это могло означать только одно: люди Лопеса дошли до стальной двери и взорвали ее…

Хорошо, что в момент взрыва мы с Марселой находились в комнате Эрлиха, а не напротив двери. Нас наверняка оглушило бы взрывной волной, и мы стали бы легкой добычей для коммандос Лопеса. А так нас только тряхнуло и обсыпало каменной крошкой. Спустя минуты две после взрыва я услышал голоса:

– Нормально сработали, Бенито! Ничего не завалили, а дверь положили точно.

Свет сразу нескольких фонарей заплясал по стенам, и я услышал голос, в котором любой хайдиец услышал бы североамериканский акцент. Даже я, хотя был чистокровным янки.

– Ребята! – повелительно сказал голос. – Путь взорван на протяжении ста метров. Мотовоз подойдет примерно через полчаса, привезет готовые звенья, и мы уложим эти сто метров пути. Сейчас ваше дело – расчистить дорогу. Дальше того места, где я стою – не заходить! Иначе – смерть! Всем ясно? Тут могут быть мины. Вопросов тоже не задавать – лишние знания вам помешают. Лопаты, кирки, ломы у всех?

– Так точно, сеньор Смит!

– Сержант, расставьте людей на разборку испорченных звеньев и засыпку воронок. За работу!

Не показываясь в проеме двери, я выставил ствол автомата вперед, снял слишком белый шлем и осторожно высунулся поглядеть одним глазом. Многочисленные голоса слышались в туннеле, там же передвигались огоньки фонарей и светлые пятна, отброшенные ими на тюбинги, скрежетали ломы и лопаты, кто-то громко кряхтел, вероятно, отковыривая искореженные рельсы. На сорванной взрывом стальной двери спиной к нам сидел какой-то детина в белой шахтерской каске и темного цвета робе, хорошо освещенный мощным фонарем, прицепленным к стойке стеллажа.

– Тихонько иди туда, там чуть-чуть брезжит свет, – прошептал я в самое ухо Марселе, указывая направление на туннель, прорубленный Эрлихом и завершенный мною, – если этот рыпнется – я его убью.

Марсела, ступая мягко, как кошка, вышла на путь и, перешагивая на носочках со шпалы на шпалу, начала уходить. Я следил за мистером Смитом. Тот курил длинную сигару и глядел только туда, где работали его подручные. Это значительно продлило ему жизнь, почти на целых пять минут.

Конечно, Марсела все-таки зашуршала гравием. То ли она ушла достаточно далеко от освещенной Смитовым фонарем зоны и не могла разобрать, где там шпалы, то ли наступила на куски гранита, выбитые некогда Эрлихом.

Смит нервно обернулся, в руках у него был «узи», но в этот момент мой автомат-старичок издал свой кхекающий кашель. По-моему, это был первый соотечественник, которого я был вынужден застрелить. Очередь из пяти пуль отшвырнула вскочившего на ноги Смита в проем сорванной с петель двери, он грузно повалился на спину и дрыгнул ногами, обутыми в тяжелые бутсы с рубчатой подошвой. В туннеле загомонили, и я, не дожидаясь, пока там очухаются, бросился бежать к пролому. Несмотря на тяжеленную нагрузку, я, возможно, поставил мировой рекорд – даже не помню, как я очутился на свежем воздухе рядом с запыхавшейся Марселой.

– Бегом! Бегом к вертолету! – заорал я. – Пока они не выбрались оттуда…

– Перейра! – крикнул я на бегу, проскакивая мимо бразильца. – Заводи свою машинку, зови всех – надо удирать! Летите на Гран-Кальмаро!

Не знаю, понял ли меня бразилец, хотя испанский и португальский – схожие языки. Он покрутил пальцами у виска, но у меня не было времени на объяснения. Мы с Марселой пулей пробежали к своему вертолету, и я, лихорадочно поглядывая на дверь подвала, откуда вот-вот могли выскочить

хайдийцы, запустил мотор. Лопасти начали раскручиваться так медленно! Впрочем, раскручивались они вполне обычно, просто я, в силу обстоятельств, хотел, чтобы они крутились быстрее. Наконец стрекоза поднялась в воздух и начала набирать высоту. Разворачивая вертолет на месте, я увидел, как из двери склада-подвала выскочили двое в пятнистой форме хайдийских коммандос – точно таких, с какими я воевал на асиенде «Лопес-23». Наш вертолет они уже не могли обстрелять, но их автоматы открыли огонь по вертолету ООН, Перейре и его бортмеханику. Выстрелов за гулом двигателя я не слышал, но видел, как маленькая фигурка ооновского летчика распростерлась на песке. Дав полный газ, я погнал вертолет прочь от Сан-Фернандо, туда, где белел на фоне синевы неба и моря силуэт «Дороти».

Когда мы сели на палубу яхты, у меня вдруг задрожали руки. Марсела же, всю дорогу стучавшая зубами, наоборот, приободрилась.

От рубки «Дороти» к нам уже шли Синди и Джерри.

– С возвращением, – Синди с очень заметной ревностью поглядела на Марселу. – Господи, где вы так извалялись? Грязные, мокрые, все комбинезоны испачкали…

– Это все от секса, – устало сказал я, и Синди, конечно, поверила. – Заводите шарманку – и полный вперед на Гран-Кальмаро! Иначе нам через какое-то время всадят торпеду под мидель-шпангоут!

Последнюю фразу я выкрикнул, и Синди бросилась в рубку.

– Не командуйте, сэр! – сделал замечание Джерри. – Вы не у себя дома. Если ваша прогулка прошла не так удачно…

– Заткнись, щенок безмозглый! – рявкнул я голосом сержант-майора Гривса по кличке «Джек-Потрошитель». Джерри понял, что я не в духе, и поспешил следом за Синди, даже не спросив, откуда у меня оружие.

– Кто там был? – спросила Марсела, когда мы шли от вертолета на носовую палубу.

– Твои старые друзья: Лопес, дель Браво и их банда. Их выгнали с Хайди.

– Значит, ваша революция победила?! – в восторге заорала Марсела. Черт побери, я как-то забыл, что являюсь хайдийским партизаном и, следовательно, должен радоваться тому, что мой остров свободен от диктатуры.

– Мировая революция победит, – сказал я без особого энтузиазма, потому что стал чувствовать, что вот-вот засну.

– Боже, как я хочу на Хайди! Представляю себе, какая там сейчас фиеста! – Марсела аж засучила ножками.

Я имел не слишком богатое воображение, но судя по тому, что слышал о латиноамериканских обычаях, довольно живо себе представил, как весь остров от мала до велика, насосавшись рома, пульке и рома, смешанного с пульке, будет неделю, а то и две под грохот барабанов и взрывы петард отплясывать пачангу и ча-ча-ча, палить в воздух из всего, что стреляет, орать песни, бросать конфетти и серпантин, а в промежутках провозглашать здравицы в честь Мировой Революции, социализма, коммунизма, Фиделя, Брежнева и какого-нибудь местного вождя типа Киски или дедушки Вердуго. Ну и, конечно, будут сыпать проклятия империализму янки, кровавой диктатуре Лопеса и всем врагам народа. Когда кончатся запасы жратвы и спиртного, а число случайных жертв пальбы превысит число погибших в гражданской войне, они устанут и, похмелившись, начнут восстанавливать народное хозяйство и строить социализм.

– Я пошел спать, всю ночь ползал по пещерам…

Марсела приняла это к сведению.

Едва добравшись до каюты, сняв с себя все железо и свинец, стянув комбинезон, я еще смог ополоснуться в душе, кое-как обтереться и рухнуть на постель. Дальше был блаженный сон, когда ничего не чувствуешь и никоим образом не участвуешь в том кошмаре, который именуется «жизнью». Подозреваю, прости меня. Господи, что праведник, заполучивший тем или иным способом вечное блаженство, вознаграждается именно тем, что ничего не чувствует и не ощущает. Все остальное в варианте вечной жизни меня не устраивало. Ну речь не шла даже, естественно, о геенне огненной, котлах, сковородках и ином адском оборудовании. Даже райская жизнь среди цветов, музыки и насыщенного дезодорантами воздуха, затянись она, скажем, на пару миллионов лет, лично мной воспринималась бы как ад кромешный. Так что я надеялся – Господь милостиво разрешит мне после смерти больше не жить.