Сначала все еще мелькали в моем дремотном сознании какие-то куски из фильма, а потом я увидел себя в роли экскурсовода, ведущего за собой группу экскурсантов по музею. Я даже узнал этот музей – Государственный Исторический, тот, что на Красной площади. Мы туда как-то ходили на экскурсию с ребятами из детдома.

Среди экскурсантов оказались Игорь, Вовка, Лосенок, еще какие-то здешние люди и сам Сергей Сергеевич. Удивительно, но я шел по музею так, будто всю жизнь там проработал и рассказывал бойко, не сбиваясь, и о первобытных, и о скифах, и об урартах, и о славянах. .

Все слушали, задавали вопросы, а я на эти вопросы отвечал. Оказывается, я

точно мог рассказать, как развивались события в битвах, знал, что Засадным полком на Куликовом поле командовал Боброк-Волынский, что Украина воссоединилась с Россией в 1654 году и даже то, что Переяслав-Хмельницкий – это не Переславль-Залесский… Я откуда-то знал, что, кроме Анны Иоанновны, была еще и Анна Леопольдовна с маленьким сынишкой-императором Иваном VI Антоновичем и мужем Антоном-Ульрихом Брауншвейг-Люннебургским и что Иван Антонович двадцать с лишним лет просидел в Шлиссельбурге, пока его не попытался освободить Мирович, в результате чего этого бедного Антоновича шлепнули… Потом я очень толково рассказывал о Суворове, припомнил такие битвы, как Козлуджи и Рымник, и где, как и кого при этом били. Я не перепутал убийство Петра III с убийством Павла I и каждый раз говорил о том, что нужно… Затем я очнулся.

– Привет! – сказал Чудо-юдо. – Ну каково?

– Здорово… – Я восхитился совершенно искренне. – Неужели я действительно все так быстро выучил?

– Не выучил, а вспомнил, – поправил Сергей Сергеевич, – ты ведь в седьмом классе все это уже проходил, где-то в голове у тебя вся эта информация хранилась. Видеофильм обновил твои впечатления, сделал тебя более настроенным на внушение и одновременно мобилизовал твою память. Ничего сверхъестественного. Теперь этот раздел истории ты сможешь и через год ответить без запинки. Сегодня, наверно, не буду тебя перегружать, а завтра пройдем таким же образом весь XIX век, послезавтра – XX до 1917 года, потом довоенный период, и наконец – самый последний – до наших дней. Пять вечеров, и ты сможешь сдать историю на пять баллов.

– Лихо!

– «То ли еще будет», как поет почтенная Алла Пугачева. Главное – верить в свои силы. Идем чаевничать, сегодня у нас дамы хозяйничают. Чай прошел почти как в прошлый раз, то есть я опять слушал рассказки про посещение иноземных городов. Близнецы на сей раз побывали в Лондоне и Канберре. Зина повстречалась с неким мистером Коллинзом и получила от него свежий номер «Тайме» и тоже с объявлением компании «Джи энд Кей», из которого выписала на листочек цифры. Лена в Канберре встретилась с каким-то Бенксом и приобрела от него список телефонных номеров, которые, разумеется, тоже записала на листочке. Мне Чудо-юдо вопросов не задавал, но внимательно слушал то, о чем спрашивали девчонки.

Проводив близнецов до терраски, я взобрался в «мансарду» над курятником и завалился на тюфяк, благо Игорь с Лосенком опять уперлись на танцы. Честно говоря, я думал, что, наверно, мне стоит тоже показаться на этом культурно-массовом мероприятии, потому что время было детское и спать мне вроде бы не хотелось. Однако едва я улегся, как «руководящая и направляющая» приказала мне спать…

Строго говоря, этот сон был не столько дурацким, сколько очень страшным. Наверно, более страшного сна до этого момента я не видел. Именно после того сна у меня появилось серьезное сомнение в том, что потусторонний мир – всего лишь вредное суеверие, распространяемое агентами империализма.

Во-первых, в этом сне мне явился человек, которого я никогда не видел живым. О том, кого я, собственно, вижу, мне удалось догадаться лишь минуту-две после начала сна.

Это был Санька Терентьев, точнее, ожившая черно-белая фотография, которую я видел на памятнике. Впрочем, тогда, наяву, я ее почти не запомнил. Однако во сне этот кусочек фотобумаги, прилепленный в рамке к фанерной пирамидке, вдруг ожил. Рамка со стеклом стала как бы экраном телевизора. Санька в гражданском пиджаке с галстуком оказался примерно там, где располагается диктор, объявляющий об очередной кончине члена Политбюро. Конечно, во сне мне не у кого было спросить, похож ли голос на тот, каким разговаривал Санька. Но одно я запомнил четко: Санька говорил с заметным придыхом и здорово окал, наподобие владимирца или нижегородца.

– Николай! – объявил он из своей рамки. – Пошли, покажу, где меня пристроили…

С этими словами он выплыл из «экрана» и, окруженный мутно-белым туманным овалом, по-прежнему видимый лишь по пояс, полетел над кладбищем от своей пирамидки.

У меня аж все заледенело от жути. Вроде бы было светло, даже, кажется, солнце светило, не было никаких ведьм, чертей, монстров и иных видаковых чудовищ, которых я помнил по фильмам, когда-то просмотренным Брауном. Страх можно бы назвать и беспричинным, если б я не знал, что Санька – мертвец.

Тем не менее я пошел туда, куда полетел Санька в своем овале-ореоле. Сначала – через кладбище, потом – через поселок. Все это было не чем-то абстрактным, а именно здешним, реальным. Я даже прошел мимо дома Чебаковых и мимо курятника, где дрых в это самое время. Санька держался где-то в пяти-шести метрах от меня. Ни догонять его, ни отставать от него я и не пытался.

Как пришитый, как нитка за иголкой, я следовал за ним и, наконец, очутился на берегу реки. Забыл сказать, что, пока Санька «вел» меня через кладбище и поселок, мы не встретили ни одного человека. И вообще – ничего живого. Уже позже, размышляя над тем, что же было самое страшное в этом сне, я пришел к выводу: тишина. Кроме той фразы, с которой началось мое путешествие, в течение всего пути я не услышал ни одного звука, ни одного шороха. Это была ЗАМОГИЛЬНАЯ тишина.

Конечно, и на берегу, на пляже, где наяву все с утра до вечера было забито купальщиками, оказалось абсолютно пусто. Санькин ореол поднялся над пляжем и переместился к обрыву. Здесь он завис над землей и остановился. Я приблизился к этому месту и увидел верхушку колышка, забитого в землю.

– Здесь! – коротко сказал Санька, и нижняя часть его ореола вытянулась, словно острие стрелы. Острие это уперлось в колышек. Я тут же заметил, что трава, растущая вокруг колышка, намного зеленей той, что расположена подальше. Колышек был забит в середину прямоугольника, выложенного из свежего дерна.

– Попробуй, выдерни! – провещал призрак, и я повиновался, в смысле, ухватился за колышек обеими руками. Однако я не сумел его вытащить, ибо это был не колышек, а целый кол, на полметра, не меньше, вбитый в землю.

– Я здесь! – объявил дух Саньки, рука его высунулась из ореола и легко выдернула не только кол, но и дерн, и верхний слой засыпки. Бр-р-р! Много лет спустя ничего более ужасного не припомню…

Скелет в уже изгнившем парадном мундире, объеденные до костей кисти рук, но самое страшное – череп с остатками полуразложившейся плоти на лице и жирными розовыми червями, шевелящимися в глазницах.

– Это я! – весело объявил Санька и исчез, а я, дико заорав, проснулся весь в холодном поту и едва ли не стуча зубами от страха.

Сон продолжается наяву Первым, что я увидел наяву, были выпученные от удивления глаза Лосенка.

– Ты что, офигел? – спросил он, крутя пальцем у виска. – Накурился, что ли? Орешь как резаный среди ночи.

– Да приснилась тут ерунда какая-то… – пробормотал я.

– Во-во, – хмыкнул Игорь, – небось тебя Сергеич вместе с девками заучили совсем. Они тоже иногда по ночам вскакивают и орут, мне мать рассказывала.

Судя по всему, они вернулись недавно и спать еще не ложились. Винишком пахло, но не сильно, видать, приняли немного.

– Тут, блин, такие дела, – сказал Лосенок, – очумеешь…

– Да… – вздохнул Игорь. – Ты не слышал?

– Чего? – я в это время неловко пытался чиркнуть спичкой, чтобы успокоить нервы сигаретой.