Я угодил туда, куда мечтала попасть Марсела, выгоняя меня ночью с яхты в вертолетную экскурсию на верхушку острова Сан-Фернандо, а затем заставляя совершить многочасовую подземную прогулку. Это была сокровищница пирата Эванса.

Прямо вдоль стен, на сваренных немцами стальных стеллажах громоздились кованные железом и медью сундуки, просмоленные бочки, ящики и какие-то предметы, обернутые мешковиной. На всех по трафарету черной краской были написаны инвентарные номера. Это, конечно, сделали немцы. Распоров штурмовым кинжалом одну из мешковин, я обнаружил под ней массивную статую какого-то индейского бога, наверняка цельнолитую, вес которой мог достичь тонны. Затем я увидел еще более крупную… В обоих было столько золота, что, положив их в банк, Эванс смог бы сделать своих потомков мультимиллиардерами… Сняв со стеллажа небольшой бочонок, типа шлюпочного анкерка, и сбив с него верхний обруч рукоятью автомата, я сумел выковырять дно и увидел камни. Конечно, без огранки они походили на простые осколки битого зеленого стекла, но на самом деле это были крупные изумруды. Каждый из этих камешков по нынешним временам стоил приличную сумму.

Кожаный мешок с черной цифрой «122» был стянут веревкой с печатью, но мне было плевать на печать, и я развязал его. Это был крупный, от горошины до голубиного яйца в диаметре, жемчуг.

Сундучок под номером «327» был доверху набит золотыми монетами. На эту сумму можно было бы купить себе небольшой самолет.

Никого не было рядом. Я мог бы спокойно вытряхнуть коробки с патронами из ранца и набить его чем угодно – жемчугом, золотом, изумрудами. Я мог бы рассыпать по карманам, выбросив обоймы «парабеллумов», несколько фунтов золотого песка, обнаружившегося в бочке с ј856.

Но я уже достаточно хорошо пришел в себя после взрыва в туннеле. Я понимал, что, не зная, как отсюда выбираться, лучше ничего не брать и уж, конечно, не выбрасывать ради этого боеприпасы. Кроме того, я все-таки приглядывался: не тянется ли откуда-нибудь из-под статуй или бочек роковая минная проволочка. Поглядывал я и под ноги, шагая между стеллажами по узкой колее. Вероятно, немцам, обнаружившим сокровищницу при строительстве подземной базы, потребовалось немало вагонеток, чтобы перевезти ее на новое место. Возможно, кое-что они успели вывезти в Европу, а может быть, и нет – дожидались приказа фюрера.

Рельсы уперлись в тупик, дальше была каменная гранитная стена, в которой, однако, кто-то пробил киркой или отбойным молотком неправильной формы туннель. Горки гранитного щебня лежали по обе стороны пути. Ну что же – я решил идти дальше.

Прошел я недолго – и наткнулся на первое свидетельство того, как бренна человеческая жизнь. В тупике, которым заканчивался прорубленный киркой туннель, лежал череп и сильно обглоданные крысами кости человека. На костях кое-где сохранились обрывки черного сукна – вероятно, остатки мундира морского офицера или эсэсовца. Череп имел на одном боку ровную круглую дырку, на другом – пролом. Тут же валялся и проржавелый «парабеллум», ровесник тем, что лежали у меня в кобурах, но, увы, состарившийся гораздо быстрее. Ржавая кирка с источенной гнилью рукояткой свидетельствовала о том, что бедный наци, должно быть, пытался пробить себе путь к свободе. То ли его по ошибке забыли в этом хранилище, то ли он был оставлен караулить сокровища

– пока я этого не знал. Но очень скоро многие тайны острова стали мне понятны. Выйдя из тупика, я прошел вдоль стеллажей в обратном направлении и обнаружил небольшую дверцу, которая при первом прохождении ускользнула от моего взгляда. Дверь была не заперта, и я вошел в помещение, которое служило тюрьмой и жильем для гауптштурмфюрера Алоиза Эрлиха.

О том, что простреленная черепушка, кости, тряпки, кирка и ржавый «парабеллум» принадлежали этому джентльмену, а также и о том, что он был гауптштурмфюрером СС и носил имя Алоиз Эрлих, я узнал, когда нашел на его письменном столе несколько полуистлевших тетрадей и писем. Все это было перед уходом из жизни аккуратно обернуто несколькими слоями целлофана и непромокаемой ткани, а потому сохранилось весьма прилично. Немецкого языка я не знал, но среди писем было одно, написанное по-английски:

«Джентльмены! Тот, кто найдет это письмо, может считать себя владельцем состояния, почти равного годовому бюджету Великой Германии, какой она была в 1945 году.

17 сентября 1944 года, по приказу рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, я был включен в состав комиссии по инвентаризации ценностей, обнаруженных на острове Сан-Фернандо при строительстве секретного объекта «Х-45». Факт обнаружения сокровищ был тщательно засекречен спецслужбами флота по приказу гроссадмирала Деница. После покушения на фюрера 20 июля 1944 года, казни адмирала Канариса и ряда других лиц служба гестапо выявила факт укрывательства. В связи с этим было решено провести приемку сокровищ силами Главного управления имперской безопасности, для чего и была создала комиссия под руководством бригаденфюрера СС Хорста Бернгарда.

9 ноября 1944 года комиссия на борту подводной лодки У-315 прибыла на объект и проводила инвентаризацию, систематизацию, а также укупорку сокровищ и их предварительную оценку. Одновременно исследовались исторические сведения о причинах появления этого хранилища на острове Сан-Фернандо. 28 февраля 1945 года работы были завершены, составлена подробная опись и отчет о работе в трех экземплярах. Первый экземпляр отчета и описи предназначался лично для фюрера, второй – для рейхсфюрера, а третий, страховочный, был

оставлен на острове Сан-Фернандо под мою ответственность. 2 марта 1945 года на подводной лодке У-314 бригаденфюрер Бернгард отбыл в рейх вместе с тремя членами комиссии и увез с собой первый и второй экземпляры отчета и описи. 5 марта на траверзе Санто-Доминго, как мы узнали из радиоперехвата, У-314 была потоплена эсминцами британских ВМС. Об этом нами было доложено по радио рейхсфюреру СС. 7 марта рейхсфюрер приказал ждать прибытия лодки У-315, на которую надлежало погрузить все ценности и эвакуировать их с объекта Х-45. У-315 прибыла на объект Х-45 15 апреля, выдержав три бомбежки самолетами и сторожевиками США, и после осмотра в эллинге была признана нуждающейся в капитальном ремонте. После доклада в Берлин мы получили приказ о немедленной эвакуации и консервации объекта, снятии с него охраны и минировании наиболее важных частей объекта. Мне, как старшему из членов комиссии, было доверено провести проверку ценностей по сохранившемуся экземпляру описи. Однако командир группы саперов обер-лейтенант Винкель, получив приказ заминировать торпедный склад, по ошибке заминировал туннель, ведущий к хранилищу драгоценностей. Таким образом, с 24 апреля 1945 года я оказался отрезан на объекте Х-45.

Ввиду особо секретного характера моей работы, приказом рейхсфюрера мне было запрещено всякое общение с моряками и обслуживающим персоналом Х-45. В хранилище был завезен трехгодичный запас продовольствия, созданы условия для моего постоянного проживания на объекте, оставить который я имел право только после погрузки драгоценностей согласно описи. После того как я был забыт на объекте, я смог растянуть этот запас на шесть с половиной лет. Кроме того, я попытался прорубить туннель в граните и выбраться на поверхность, минуя минированные пути. Всего мне удалось прорубить 28 метров 35 сантиметров с помощью кирки. Однако сегодня, 28 октября 1952 года, после пяти дней абсолютного голода, я полностью потерял силы и вынужден прекратить борьбу. Считая не исключенным вариантом поражение Великой Германии в войне и возможность захвата союзниками объекта Х-45, оставляю эту записку на английском языке для сведения. Извещения о моей смерти прошу направить по адресам: Дармштадт, Акселю и Марии Эрлих, до востребования, Фридрихсхафен, Лорен Таубе, до востребования. Прошу также уведомить данных лиц о месте моего постоянного захоронения.

Если Великая Германия потерпела поражение в войне с союзниками, подвергнута оккупации, разделу на сферы влияния или зоны интересов, а национал-социализм как движение немецкой нации утратил политическое влияние на ее территории, то, соответственно, утратили силу и ее права на ценности, находившиеся под моей охраной и в моем распоряжении. Не обладая, возможно, юридическими правами на распоряжение этими ценностями, я семь с половиной лет являлся их фактическим владельцем при отсутствии собственника, а потому считаю себя вправе завещать эти ценности первому, обнаружившему это письмо и сумевшему его прочитать. Во всяком случае, прошу учесть мою последнюю волю при определении судьбы этих сокровищ.