И пища, и сон, разумеется, сделали свое дело – мои нежные женские плавки явно не выдерживали напора той штуки, что оказалась волею судеб в них упакована. Эта дьявольская штуковина не имела ни грамма мозгов в своей гладкой, похожей на крупную и спелую сливу головке, но словно бы чуяла, что рядом, всего в нескольких десятках дюймов, под почти незаметным кусочком материи и кустиком жестких, курчавых, черных как смоль волосков, таится нечто весьма приятное…

Даже не разбудив Марселу, я тихонечко дернул за кончик бантика, который удерживал верхнюю часть купальника. Разбудилась она только тогда, когда я вынул из этих треугольников то, что там находилось, и осторожно погладил…

– Та-ак… – сладко зевнула Марсела и потерлась о меня своей пышной и буйной гривой. – Начинаем?

– Угу, – подтвердил я и, притянув ее полураскрытый пухлогубый ротик, тихонько прикоснулся к нему легоньким, почти шуточным поцелуйчиком. Но ладони у меня, весьма серьезно и не вызывая сомнений в искренности, погладили с боков Марселины грудки. В полутьме они чуть поблескивали от лунного света, от них пахло целым букетом различных шампуней, и когда я стал водить по ним носом, то с ужасом вспоминал наше путешествие по канализации и казался себе преступником, потому что принудил все эти прелести искупаться в дерьме. Впрочем, даже когда я полизал изящные сосочки, такие трогательные и смешные, то не учуял никаких посторонних привкусов, кроме мыльного.

Марсела лежала с довольной улыбкой, прикрыв глаза веками. Однако одна из ее проворных ладошек в это время ползала по моей спине, а вторая тихонечко спускала с меня плавки и, забираясь изредка под мой живот, поглаживала по головке ту самую безмозглую штуковину, о которой говорилось несколько выше.

– Какой славный парень! – прошептала она мечтательно, и я не понял, относится ли это ко мне в целом или только к штуковине в частности. Пальчики у нее были с хорошо подстриженными ноготками, подушечки на пальцах очень нежные и осторожные, а потому каждое точно рассчитанное их прикосновение будоражило душу и заставляло меня плотоядно сопеть. И все же я не стал торопиться, а отправился в довольно продолжительное путешествие, начав с поцелуев, которые еще раз щедро высыпал на глаза, щеки, ушки и губки маленькой бесстыдницы, потом еще раз воздал должное грудкам и опустился к животику, который под воздействием моих прикосновений чутко трепетал, и особенно – когда я описал несколько спиралей губами вокруг пупка…

– Ну ты черт! – промурлыкала Марсела, и с учащенным дыханием закинула руки за голову, прогнулась, упираясь в простыню плечами и задом. Потом ее левая нога ушла в сторону от правой, они обе приподнялись в воздух и оказались у меня на плечах, достав пятками мне до лопаток, а шея моя попала в мягкие тиски из двух очаровательных смуглых ляжек. Теперь перед моим лицом была тонкая зеленая ткань ее плавок, державшихся на двух узелках – справа и слева. Развязав оба бантика, я впервые увидел то, что по высокой стоимости продавалось Хорхе дель Браво и его подручным, а также министрам и генералам самого Лопеса. Желая избавиться от возможной грязи, Марсела выбрила все до последнего волоска, и вся эта таинственная область была у нее гладенькой и голенькой, как у несозревшей девочки. Ну как тут было удержаться от поцелуя? И не одного, а целого десятка! Марселины бедра при этом ходили ходуном и повиливали из стороны в сторону, а ее крутобокая мягонькая попочка, приятно колыхавшаяся у меня на ладонях, несколько раз напряглась и качнулась…

– Ну, хватит, может быть… – истомно пропела Марсела. – Ты все целуешься и целуешься…

Это означало, что пора приступать к настоящей работе. Я почувствовал, как ее ноги сползают с моих плеч и ложатся по обе стороны от моего тела.

– Ух, что я сейчас сделаю! – Мой шепот звучал зловеще, будто я был сказочным людоедом, собирающимся сожрать прекрасную принцессу. Впрочем, людоеды, как я догадываюсь, если и жрали принцесс, то вряд ли не пытались употребить их при этом на более естественные нужды. Поэтому Марсела моего людоедского тона отнюдь не испугалась. В тот самый момент, когда я мягко улегся на это прелестное смуглое тело, маленькие, но очень ловкие пальчики ухватились за безмозглую штуковину и с грациозной точностью пристроили ее гладкую головку так, что лишь нежнейшего нажима было достаточно для того, чтобы совершилось самое прекрасное из событий, которое даровано человеку пережить в жизни. Все состоялось так, как было задумано природой, без каких-либо ненужных пока корректив.

– Мой… – констатировала Марсела, улыбнувшись, и я опять не уловил, относится ли это ко мне в целом. Чтобы быть до конца откровенным, скажу, что из всей этой процедуры – и не конкретно той, что проходила с Марселой, а вообще всех, которые я когда-либо испытывал, – мне в наибольшей степени нравился самый первый момент, когда ляжки женщины с кажущимся бессилием расходятся в стороны, а ты, вползая на горячий и мягкий женский живот, вонзаешь твердый и упругий пенис во влажное и жаркое, ощущая сладостное скольжение в таинственную глубину. Все дальнейшие впечатления, вплоть до самого завершения – менее яркие и волнующие. У меня лично ритмическое ерзание в положении лежа на женщине почему-то вызывало ощущение, что я занимаюсь какой-то весьма полезной, но утомительной гимнастикой, а иногда на ум приходили и сравнения с какими-то бездушными механизмами: например, с отбойным молотком, поршнем автомобильного мотора или паровой машины, наконец, с чисткой оружия шомполом. Более или менее интенсивная работа, краткий всплеск удовольствия, приятная усталость, а затем – опустошение и желание продолжить сон.

Конечно, самым приятным было не просто обладание женщиной, а то, что это была новая женщина. Не могу сказать, что я совсем уж изголодался по сексу: даже если не считать, что в первую же ночь пребывания на Хайди я переспал с супругой мэра Лос-Панчоса (как уже знает читатель, я об этом почти ничего не запомнил), то я обходился без женской ласки всего четыре дня и три ночи. В ночь перед полетом на Хайди мы все, как обычно, отдали дань нашей милой Киске. Но Киска исполняла обязанности нашей коммунальной жены, всего лишь выполняя служебный долг. Она ведь была единственным специалистом по такого рода работе. Для Марселы это тоже была работа, даже скорее источник существования, но в данном случае она делала ее в порядке хобби, а потому несколько удивила и обрадовала меня темпераментом и азартом, по которым я соскучился гораздо больше.

Если первые движения были похожи на плавное скольжение ружейного шомпола по стволу винтовки то ли из осторожности, то ли из желания подольше пожевать сладкую конфетку, то потом их сменил неторопливый ритм паровой машины. Затем речь пошла уже о поршне автомобильного двигателя, а под конец – отбойного молотка. В механике – это я помнил еще из школьных времен – это движение называется возвратно-поступательным. Правда, я еще не знал тогда, что это движение – самое приятное из всех видов движения, которые способен совершать человек.

Кричать и визжать Марсела начала еще на этапе паровой машины – она, судя по всему, была ужасно возбудима. Автомобильная гонка заставила ее царапаться и верещать, стонать и щипаться. Наконец, во время долбежки отбойным молотком она совершенно бесстыдно выла и орала так, будто ее живот был распорот и из него выматывали кишки. Угомонилась она лишь тогда, когда я сам заревел всей утробой и, вдавив Марселу в тюфяк, закончил свое гнусное дело…

Она стала моей женщиной, моей новой женщиной, то есть вошла в тот относительно узкий круг этих маленьких чудовищ, которые по разным причинам оказывались у меня в постели или в чьих постелях оказывался я. Все могло теперь закончиться и более ни разу не повториться, но отныне на Марселе будет как бы незримое тавро – это коровка из стада Дика Брауна! И если бы даже в ту ночь произошло нечто невероятное и нас разнесло друг от друга на тысячи миль, все равно – дело было сделано.

Дело в том, что новая женщина – это всегда загадка, даже если ты перепробовал уже не один десяток. По прошествии времени, конечно, многое стирается в памяти, но в самый первый момент, когда ты еще не знаешь, что там впереди, в непроницаемо-чернеющем отверстии между раскинутыми в стороны ляжками, то одно сознание, что сейчас произойдет то, чего еще ни разу не было, волнует и приносит неизведанные ощущения. В какой-то мере каждый мужчина, овладевая новой женщиной, вновь переживает тот далекий иной раз миг, когда он впервые потерял целомудрие.