— А я вам скажу, — заявил ему Картер, — к черту подобные выборы! Если демократия дается такой ценой — тогда назад к деспотизму!

После этой реплики Картера наступило молчание. Собеседники от души удивлялись друг другу; хотя каждому следовало бы удивляться себе самому. Губернатор не мог не знать, что Картер — гуляка, пьяница и в чем-то Дугалд Далгетти, и для него во многом оставались загадкой профессиональная щепетильность полковника, его забота о воинской доблести и ярая ненависть к трусам. А Картеру было известно, что губернатор высоконравственный человек, и он, в свою очередь, от души изумлялся, как это тот опускается до столь низменных махинаций. Моральная позиция Картера была кое в чем предпочтительнее. Он поступал дурно, но лишь под влиянием страстей — и, осознав это, каялся. Другой поступал дурно, заранее все рассчитав, сожалел о дурном поступке, но извинял его обстоятельствами. Губернатор был по натуре добропорядочным человеком, но занятие политикой повредило его моральному зрению. Так рыбы в Пещере Мамонтов,[138] вечно живя во тьме, обходятся вовсе без глаз. Если бы кто рассказал губернатору о романе полковника Картера с миссис Ларю, он содрогнулся бы в ужасе. Но он отдавал преспокойно командную должность презренному трусу, обходя боевых офицеров, чтобы этой ценой добиться победы на выборах.

Не будем судить губернатора слишком сурово, учтем и его обстоятельства. Представим себе на минуту, что он отдал предпочтение Баярду и выгнал Бардольфа вон.[139] Прежде всего против него восстанет аппарат его собственной партии. Его будут корить, убеждать, умолять — от имени партии, во имя свободы, в интересах страны. Его кандидат в этом сомнительном округе (кстати сказать, его личный стариннейший друг) заявит ему: «Ты меня погубил!» Промышленники и финансисты, которые делают ставку на его кандидата (потому что хотят с его помощью испросить для себя у конгресса неких поблажек), тоже поднимут вопль. Поразмыслив над этим и вспомнив еще о «медянках» и о том, что случится, если они победят, губернатор снова решил, что поступает он правильно, лучшего выхода нет. Газауэю хочется быть подполковником, и отлично, пусть будет — вплоть до весенних выборов. А тогда — но ни часом раньше! — он сумеет что-нибудь сделать и для честных, отважных людей.

— Но почему этот жулик имеет такое влияние? — удивился полковник. — Заклеймите его в печати, раздавите его.

— Двести его друзей, голосующих по его указанию, не читают газет и верят ему одному.

— Пусть будет так. Но в нашем полку нет также майора, — сказал, помолчав, Картер. — Предоставьте тогда хоть эту вакансию Колберну, если, конечно, он согласится служить под началом у Газауэя.

— Я отдал ее капитану Рэтбону — он мне племянник, — краснея, сказал губернатор. Он не стыдился своей политической сделки с заведомым негодяем, но этот, в общем, понятный и даже отчасти простительный шаг — покровительство родственнику — вогнал губернатора в краску. — У капитана Рэтбона отличные рекомендации, — поспешил разъяснить губернатор. — Но он в кавалерии, а там нет вакансий, от нашего штата пошло всего три эскадрона. Вот я и устроил ему перевод в пехотную часть и именно в ваш полк, потому что у вас две вакансии.

— Выходит, с моими пожеланиями вы не считаетесь! — угрюмо сказал Картер.

— Я тоже имею голос в этих делах, полковник. Как-никак я главнокомандующий в пределах нашего штата. Сожалею, если вас это не устраивает. Во всяком случае, можете быть спокойны, я отыщу вакансию для капитана Колберна.

— Но старшинство сохранится за вашим племянником.

— Да, это так. Тут ничего не поделаешь. Но, думаю, это не будет обидным для Колберна. Рэтбон боевой офицер и его сотоварищ. Окончил тот же университет, что и Колберн, только годом позднее.

— Прошу извинения, должен оставить вас на полчасика, — сказал Картер, не скрывая своего недовольства. — Пройду в вагон для курящих, выкурю там сигару.

— Конечно, конечно, — любезно сказал губернатор, возвращаясь к своей газете. У него был порядочный навык к беседам подобного рода, и, повздыхав, он вскоре обрел спокойствие.

Полковник же был так взбешен, что не вернулся назад к губернатору, хоть и знал, что тот может быть ему очень полезен в его хлопотах в Вашингтоне.

— Стыд и позор, — бормотал он, не столько куря, сколько жуя сигару. Уж лучше бы этим занималось военное ведомство. Черт бы побрал их совсем, и штаты и их права. Давно бы пора — так-перетак — лишить их всех этих прав.

Офицер с дипломом Вест-Пойнта рассуждал не слишком логично, спеша объявить разумный закон неразумным лишь потому, что этот закон нарушают. Лишите штаты их прав, и злоупотребления властью будут много серьезнее. Читатель, конечно, знает, что казус, подобный описанному, был не столь уж частым явлением. Такое случалось, конечно, время от времени, но как исключение. Губернаторы продвигали, как правило, достойных боевых офицеров. Колберну не повезло, что как раз в Баратарии имелся весьма ненадежный избирательный округ и что судьба депутата от этого округа находилась в руках негодяя по имени Газауэй, который служил в их полку и был старше его чином. В любом другом случае, я полагаю, образованный и отважный молодой капитан имел бы все шансы продвинуться.

А Картера между тем томило предчувствие, что его хлопоты за себя в Вашингтоне будут иметь ничуть не больший успех. На каждой станции он выходил опрокинуть стаканчик и прибыл в столицу пьяный и все в том же дурном настроении. Наутро, свежий и трезвый, он пошел к генералу Галлеку и представил свои донесения, но не услышал в ответ ничего, кроме формальных любезностей, потом разыскал своего приятеля, депутата конгресса, и обсудил с ним подробно вопрос о генеральской звездочке.

— Видите ли, полковник, вы у нас на дурном счету, — сказал ему депутат, — вы, говорят, утверждали, что война продлится пять лет.

— И сейчас утверждаю то же. Скоро стукнет три года, как мы воюем. Ручаюсь еще за два. Меня нужно повысить в чине — так-перетак! — хотя бы за проницательность.

— Совершенно согласен, — захохотал депутат. — Но они не согласны. Ведь о тех же пяти годах нам твердят и «змеи-медянки». Выходит, что вы с ними сходитесь. А такие прогнозы пугают народ и вселяют бодрость в мятежников.

— Клянусь Юпитером! Пусть мне отыщут мятежника, который взбодрится при вести, что ему предстоит воевать еще целых два года.

Депутат снова захохотал, признавая тем правоту и остроумие полковника.

— И еще — флибустьерское прошлое. Согласитесь, что в те времена вы сильно ошиблись в своих прогнозах; и прямо скажу, в вашем деле это одна из главнейших препон. В общем, вы не в фаворе у левых, у радикалов. Президент не будет чинить вам препятствий, военное министерство тоже. Они признают вашу верность флагу, способности и заслуги. Опасен сенат. Придется ждать перемен. Откровенно скажу вам, в нынешней обстановке сенат вас провалит.

Картер ругнулся, застонал от досады и стал грызть сигару.

— Но не падайте духом, — продолжал депутат. — Двух или трех радикалов мы уже уломали. Найдем еще трех-четырех, и этого будет достаточно. Добьемся приказа, продвинем на утверждение. Обещаю вам это сделать при первой возможности. Но вы должны стать ярым противником рабства. Отъявленным аболиционистом. Неофиты должны быть усердными.

— А разве я не усерден, клянусь Юпитером? Было время, я возражал против набора в армию негров. А сейчас я сторонник этого убежденный сторонник. Разумнейшее мероприятие! Я лично готов взять бригаду черных солдат.

— Даже так! Ну тогда вам доверят и белых тоже. И вообще, раз вы приехали, потолкайтесь среди депутатов. Сейчас почти все в Вашингтоне. Я вас сам познакомлю и с друзьями и с недругами. Это будет полезно.

Картер послушал совета. С кем-то он выпивал, других угощал ужином, кому-то сказал приятное, кого-то заверил в своей враждебности к рабству, всем улыбался, но в душе оставался мрачен. Его глубоко возмущало, что судьбу тех, кто воюет, будут решать люди, которые сами спят в белоснежных постелях и ни разу в жизни не слышали посвиста пуль. Он считал, что роняет себя, подлаживаясь к депутатам и дельцам от политики. Но его понуждала профессиональная страсть солдата к этой звезде на погонах и пуще того — необходимость умножить доход. Когда через две недели стал истекать срок служебной поездки Картера и он покидал Вашингтон, ему было твердо обещано, что его представят при первой возможности к званию бригадного генерала; он и сам теперь полагал, что имеет солидные шансы на утверждение в сенате. Приехав в Нью-Йорк, он отправился к миссис Ларю. Надо сказать, что, покидая высоконравственный Вашингтон, Картер еще не имел такого намерения, но, приближаясь к Нью-Йорку, почувствовал вдруг, что его к ней действительно тянет. К тому же ему пришла в голову мысль, что, быть может, его вашингтонское дело удалось бы продвинуть успешнее, если бы миссис Ларю согласилась поехать туда и испытать там свое оружие, la sainte passion[140] и так далее, на многодумных сенаторах Соединенных Штатов.