Вскоре, однако, события сложились так, что Равенелам и Колберну пришлось позаботиться о собственной безопасности. Чтобы продолжить осаду Порт-Гудзона, Брике нуждался в свежих войсках, и потому он был вынужден ослабить до минимальных размеров как гарнизон Нового Орлеана, так и защитный пояс на сто миль вокруг города. Тем временем Тэйлор оправился от разгрома,[114] призвал в армию новых солдат, дождался техасских частей и перешел в наступление. Внезапной атакой он захватил Брешер-Сити на Атчафалайе со всеми огромными провиантскими складами; необстрелянный гарнизон северян сдался без боя в плен. В кровопролитном сражении при Лафурш-Кроссинге, близ Тибодо, стремительная техасская конница Грина[115] нарвалась на нашу пехоту; в рукопашной смертельной схватке, защищая свои батареи, северяне выиграли бой. Тем не менее превосходящие силы южан заставили фронт податься, и конники Грина теперь невозбранно хозяйничали на всем пространстве Лафурша.
— Оставаться дольше опасно, — заявил Колберн на импровизированном военном совете — в составе троих. — Днем раньше, днем позже, но Грин будет здесь. Завладев фортом Уинтропом, он блокирует Миссисипи, отрежет снабжение Бэнксу и заставит его снять осаду. Значит, надо считать, что он двинется этим путем.
— Неужели же бросить плантацию? — спросил Равенел в чрезвычайном смятении. Потерять дом, все хозяйство и уже просвещенных и перевоспитанных им чернокожих питомцев было просто ужасно. Впрочем, знай Равенел в тот момент, что еще не забрезжит утро, и долговязые грязные конники Грина, погоняя косматых коней, уже вступят в усадьбу, он не стал бы столь долго раздумывать и рассуждать. Но и Колберн, хотя знал по опыту, как проворны в седле техасцы (он гнался за ними от Брешер-Сити до Александрии и ни разу не видел даже хвостов их коней), тоже поддался фальшивым иллюзиям.
— Ночь, пожалуй, пройдет спокойно, — сказал он. — А завтра с утра соберемся и двинемся в путь. Что касается миссис Картер, то ей я советую выехать в форт немедленно.
— И ты со мной, папа? — спросила Лили, не проявляя особой тревоги.
— Нет, моя дорогая, я пока остаюсь. Ведь здесь все наше имущество. Поезжай ты одна.
— Без тебя я не сделаю шагу, — сказала она, и на том порешили.
— А вот вам, капитан, надо ехать, — сказал Равенел Колберну. — Вы северный офицер, и они захватят вас в плен. Я считаю, что вам надо ехать.
Колберн знал, что совет справедлив, но ему не хотелось бросать Равенелов. Потому, пожавши плечами (да и то только мысленно), он решил, что останется. Негры были в сильнейшей тревоге. По всему бассейну Лафурша они уже поднялись и бежали в болота или в другие убежища. Только привязанность к доброму «масса» и к красавице «миссус» держала пока на месте равенеловских негров. Их ужас при мысли о возвращении к рабству весьма радовал доктора, который даже сейчас, в этой крайности, продолжал свои наблюдения и подкреплял свои выводы о тяге негров к свободе.
— Они явно уже сроднились с идеей личной свободы, — констатировал этот милый философ. — Теперь им осталось усвоить идею всеобщей свободы, эмансипации человечества в целом. Насколько они уже выше этих белых каналий, которые силой хотят возвратить их в неволю. Проливать свою кровь, убивать своих братьев, и ради чего — ради рабства! Просто чудовищно! Истреблять своих ближних, отдавать свою жизнь, и все для того, чтобы снова надеть оковы на негра. Ничего постыднее этого, нелепее, демоничнее мир не видывал. Варфоломеевская ночь и костры инквизиции и то были, наверно, разумнее и человечнее, чем наше восстание рабовладельцев. И эти убийцы еще почитают себя христианами! Более преданных учеников у дьявола не было. И при этом ведь вопят и беснуются на методистских собраниях, исповедуют пресвитерианство, возносят молебствия в епископальных церквах. Им остался теперь только один рекорд лицемерия; они не создали молитвы о сохранении и распространении рабства. Но я заверяю вас, что такая молитва пишется и будет под стать их бесстыдству. Я давно уже этого жду. Жду момента, когда их бессовестные священнослужители протянут кровавые длани к гневному небу и возопят: «Боже правый! Иисусе Христе! Защитник всех угнетенных! Помилуй, спаси и распространи всюду рабство; помоги нам продать жену от законного мужа и дитя от родителей; помоги превратить слезы и кровь наших братьев в презренный металл; дай нам силы унизить людей, которых ты сам создал по своему образу и подобию. Во имя отца, сына и духа святого!» Наверно, вам кажется, что к богу нельзя обращаться со столь гнусной молитвой? А я, например, от души удивлен, что они еще не додумались до такого кощунства. Но господь не попустит разврата. Терпение его истощилось, и он их уже карает.
— Пока что, как видите, доктор, силенка у них еще есть.
— Увы, это так. Вспоминаю одну гадюку. Ее разрубили надвое, а она все пыталась ужалить врага. И укус ее был бы, я полагаю, опасен.
— Негров надо отправить в форт.
— Вы действительно думаете, что опасность настолько близка? — полюбопытствовал доктор, блеснув в изумлении очками.
— С техасцами шутки плохи. Вы не знаете, доктор, какие они торопыги. Про них говорят, что они обгоняют свою тень.
— Пожалуй, вы правы, — сказал Равенел, поразмыслив. — Пусть негры уходят. Никогда не прощу себе, если из-за меня на них снова наденут оковы.
— Это был бы прискорбный финал вашего эксперимента.
Доктор прошел во двор и вызвал майора Скотта.
— Майор, — приказал он, — собери всех людей. Вы уходите в форт.
— Мы готовы, масса. Ждем вашей команды.
— Отлично. Тогда выводи их. Я тебе дам письмо к коменданту форта, и он приютит вас на ночь. Утром, если все будет спокойно, вернетесь назад.
— А вы и мисс Лили, масса?
— Не беспокойся о нас. Все будет в порядке. Пока что веди людей.
Через четверть часа все негры — пятнадцать мужчин, шесть женщин и четверо ребятишек — собрались толпой во дворе; каждый нес на плечах что-нибудь из пожитков, одеяло, кастрюли, немного еды. Негры были взволнованы, женщины громко всхлипывали, ребятишки ревмя ревели, не отставая от матерей.
— Они схватят вас, масса, — говорила в слезах старая «мамми-стряпуха». — Ах, мисс Лили, пойдемте с нами.
— Мы возьмем ваши вещи, — сказал майор Скотт.
— Пожалуй, это разумно, — откликнулся Колберн. — Здесь вещи могут пропасть.
Негры взяли с собой кое-что наиболее ценное из имущества Равенелов.
Между тем майор Скотт, взяв письмо к коменданту форта, передал его Джулиусу, своему заместителю, и сказал: «Я останусь с масса». Майор был испуган ничуть не менее других, но он был человеком с чувством собственного достоинства и решил оправдать свое звание. К майору тут же примкнул «никудышный» Джим, быстроногий сметливый негр, который уже не раз на своем веку спасался в дальних болотах и вообще считал, что нет такой западни, из которой он бы не выбрался.
— Пусть остаются, — сказал Равенелу Колберн, — они будут у нас этой ночью дозорными.
Все прочие негры заколебались, идти или нет, но Колберн тут же решил их сомнения, громко скомандовав: «Шагом марш!»
— Знают, как выполнять приказ, — сказал майор Скотт, которому очень понравилась эта сцена. — Я воспитал их, масса, в воинском духе — обучил дисциплине.
Он был поистине счастлив в эту минуту, хотя до него доносились рыдания жены (известной под именем «мамми-майорши»), выделявшиеся в общем хоре стенаний и плача, с которым женщины и ребятишки тронулись в путь. Бедная мамми-майорша уже простила супругу его прегрешения месячной давности.
В опустевшем плантаторском доме Колберн принял командование.
— Если придется сражаться, — сказал он с усмешкой, — то под моим началом. Я представляю здесь армию и объявляю военное положение.
По его приказу они легли спать одетыми, чтобы в случае надобности быть готовыми к бегству. Колберн лишь посмеялся над предложением доктора забаррикадировать двери и окна, но зато приказал отпереть сундуки и разбросать кое-какие из менее ценных вещей. «Это будет приманкой, — сказал он, — и даст нам время уйти». Чтобы порадовать Скотта, он зарядил свой револьвер и двустволку доктора, но усмехнулся притом с самым скептическим видом: с такой огневой мощью техасцев, пожалуй, не сдержишь. Негров Колберн поставил в четверти мили от дома, вниз по дороге, и приказал им ни в коем разе не спать, не разводить огня, соблюдать тишину, а в случае приближения противника осторожно прокрасться домой и дать им сигнал. Майор умолял Колберна доверить ему двустволку, но тот отказал.
