— Безусловно. Нормальная армейская практика. Мы всегда можем откомандировать офицера на полицейскую должность, на пост губернатора, мэра.

— Звучит соблазнительно. И я очень польщен, весьма благодарен. Но я должен подумать, серьезно подумать.

Исполненный филантропических мыслей, Равенел зашагал по комнате. Открытые окна их дома выходили на улицу; оттуда доносился легкий шум, и мисс Равенел и полковнику Картеру было легко обменяться двумя-тремя фразами так, чтобы доктор не слышал.

Надо сказать, что мисс Равенел еще никогда не была так рассержена на полковника, как в эту минуту. Будь на месте полковника Колберн, он спасовал бы, но Картер, закаленный вдовец, встретил гнев милой девушки самой любезной улыбкой. Увидев, что враг окопался, она отменила атаку и попыталась обойти его с фланга.

— А что скажут в армии, когда там узнают, что вы набираете негров?

— Полагаю, особых восторгов не будет.

— Зачем же вы втягиваете моего отца в это дело? — резко спросила девушка, и губы ее задрожали, отчасти от гнева, отчасти от ужаса перед собственной дерзостью.

Поскольку Картер не мог объяснить ей, что отец ее беден, а с бедностью — шутки плохи, то он промолчал и прошелся по комнате, засунув большие пальцы в карманы жилета. И Лили тоже умолкла и больше не укоряла его, оробев перед этим решительным человеком, который всегда говорил, что хотел, и молчал, когда не хотел отвечать.

— Должен сказать откровенно, — прервал их молчание доктор, — что я высоко ценю сделанное мне предложение. Более того, я льщу себя мыслью, что смог бы принести реальную пользу этим бедным илотам,[79] обездоленным, диким, невежественным. Если бы мне удалось хоть частично добиться того, чтобы негры свободно трудились, чтобы и сами они, и хозяева были друг другом довольны, я гордился бы этим больше, чем если бы стал президентом нашей страны. И если бы мне удалось просветить их, дать им какие-то знания, приобщить к христианской цивилизации, я не завидовал бы даже апостолу Павлу и самому Аполлону. Что меня останавливает — это полковничья должность. Я попадаю в какое-то ложное положение, на грани смешного. Я не хочу, конечно, сказать, что смешно быть полковником, — добавил он, улыбаясь. — Но получать оклад и носить погоны полковника, не будучи таковым, — вот это смешно! Нельзя ли сделать иначе? Чтобы я мог заняться трудоустройством негров, не надевая мундира? Мне он совсем ни к чему. Я согласен на меньшее жалованье, но только в штатском костюме. Мне совестно вас затруднять, — я и так вам обязан, — но хочу попросить вас выяснить, нельзя ли создать эту должность в системе гражданской власти?

— Конечно, я могу выяснить. Но заранее предвижу трудности. Если ваша должность будет считаться гражданской, ее придется оплачивать из муниципальных доходов. Полагаю, что наш генерал не имеет на это права, это вне его юрисдикции. Откомандировать своего офицера для какой-либо надобности — это дело простое, армейское. Но учредить гражданскую должность можно лишь с разрешения правительства штата или, больше того, Вашингтона. К тому же трудоустройство негров — вообще щекотливое дело, и генерал пожелает держать его под контролем, а значит — в системе армии. Но я постараюсь все выяснить, доктор. Если должность будет гражданской, вы согласны ее принять. Так я вас понял?

— Согласен. И благодарен. Почту за честь.

— Ну, а если должность будет все же полковничьей?

— Тогда, сколь это ни грустно, я откажусь. Я действительно не хочу попасть в ложное положение. Но как бы там ни было, я вам крайне обязан, полковник.

— Экое донкихотство, — бормотал про себя по дороге домой Картер, закуривая сигару. — Благороден, порядочен, черт подери, но ведь это ему не по средствам. Возможно, конечно, его наградят на том свете, но пока что ему надо кушать на этой грешной земле.

Еще немного подумав, он охладил свой восторг житейскими соображениями.

«Мало горя в жизни хлебнул, не образумился, — размышлял он о докторе, продолжая свой путь, — вот когда дойдет до последнего доллара, а долги вырастут до тысячи или до двух, он не будет таким разборчивым».

Полковник склонялся к мысли, что штатскому человеку вообще не пристало быть столь чувствительным в этих вопросах. Он предпочел бы, чтобы доктор оказался сговорчивее. Презренный металл — вот что нужно сейчас Лили, чтобы стать завидной невестой. Назавтра он спозаранку отправился в штаб и внес предложение: объявить новую должность гражданской, с тем чтобы она оплачивалась из муниципальных доходов либо из денег, которые можно будет отчислить из заработков трудоустроенных негров. Проконсул, однако, не захотел взять на себя риск такого решения; не одобрил он также и доктора Равенела, не пожелавшего влезть в военный мундир. Тогда полковник пошел к Равенелу, чтобы вновь попытаться его урезонить. «Учтите, ведь это две тысячи шестьсот долларов в год», — повторял он снова и снова, словно желая сказать: «Вы не в таком положении, сэр, чтобы швыряться деньгами». Доктор, как видно, чувствовал это и сам, но все с той же учтивой улыбкой отклонил предложение. Полагаю, что он проявил тут излишнюю щепетильность и что полковник имел основание втайне его поругивать. Картеру было плевать на трудоустройство негров, но ему очень хотелось открыть Равенелам путь к обеспеченной жизни (он предвидел заранее, что предлагаемая доктору должность — это богатый источник нелегальных доходов). Даже мисс Лили была самую чуточку разочарована, узнав, что проект провалился. Давать неграм оружие, командовать черным полком, Это — аболиционизм, а значит, дело дурное; но заставить недавних рабов снова пойти на плантации было бы помощью Югу, плантаторам, сахарным королям; и она полагала, что, преуспев в этой деятельности, возвратив тысячи беглых невольников их прежним законным владельцам, ее отец вернет себе доброе имя у своих земляков. Не будем судить слишком строго за неприкрытое варварство эту, считавшую себя просвещенной, молодую особу. Наше над ней преимущество — главным образом географическое: выросши на демократическом Севере, мы обучены уважать свободу людей, не касаясь цвета их кожи. Также добавлю, что в силу причин, которых мы не будем сейчас обсуждать, все женщины склонны к аристократическим системам правления.

Обстоятельства Равенелов между тем ухудшались; и доктор, теряя надежду найти для себя занятие и заработок в полупустом городе, уже начал серьезно задумываться об отъезде назад, в Новый Бостон, когда вдруг ему предложили место начальника местного госпиталя с жалованьем в полторы тысячи долларов в год.

— Вот это другое дело, — радостно заявил Равенел, знакомя с бумагой полковника Картера и не догадываясь, что и эта бумага — тоже следствие его усердных хлопот. — Я медик-профессионал, и тут мне не придется выступать самозванцем. На должности, которую вы так любезно мне предлагали, я, конечно, участвовал бы в более серьезных государственных мероприятиях; зато здесь я могу быть спокоен, что работа — по мне.

— Конечно, и с капитанским жалованьем вместо полковничьего, — ухмыльнулся полковник. — Не знаю, кто еще согласился бы сделать подобный выбор, кроме вас да юного Колберна, который недавно сказал мне, что сомневается, вправе ли он считать себя боевым офицером. Надеюсь, в дальнейшем командование найдет для вас лучшую должность. Когда мы захватим Западную железнодорожную линию, — мне кажется, вы там имеете некую собственность, — то, конечно, поставим своего управляющего; а это верные три-четыре тысячи в год.

— Ну какой из меня управляющий железной дорогой?! — вскричал Равенел.

Полковник вместо ответа снова захохотал.

Равенел был вполне счастлив своими полутора тысячами, хотя то была лишь четвертая часть ежегодных шести тысяч, которые он привык получать у себя в колледже (считая побочные заработки). Но пока он мог заработать на жизнь, не унижаясь для этого, он оставался благодарным судьбе. Как ему представлялось, дело сейчас понемногу пошло на лад: мятеж неминуемо будет раздавлен, рабство погибнет, воссияют справедливость и истина. Эти великие цели заняли в его душе место былого стремления к личным успехам и, хотя оставались невидимой и неосязаемой ценностью, тем не менее заменяли ему, как истому патриоту, любое богатство.