— А вы согласились бы?

— Я офицер Соединенных Штатов, — расправляя плечи, ответил полковник. «И вирджинский джентльмен», — хотел он добавить, но почему-то осекся.

Любопытно отметить, как редко он в разговоре упоминал родной штат. Надо думать, его терзали какие-то муки совести, посещали сомнения при мысли, что он, прирожденный вирджинец, поднимает оружие не в защиту своих земляков, а против Старого Юга. Если он и вспоминал Вирджинию, то только в тех случаях, когда радовался, что не воюет на ее территории. За вычетом этого трудно было узнать из его речей, что он по рождению южанин, что его беспокоят в душе какие-то чувства помимо положенных выпускнику Вест-Пойнта и офицеру армии Соединенных Штатов. Но только в политике он перестал быть вирджинцем. В обуревавших его страстях, в тяге к семейной жизни, в совестливости в чем-то одном и бессовестности в другом, в мотовстве, в пьянстве и брани — иными словами, в сочетании цивилизованности и ярого варварства — он был и остался истинным сыном своего класса и своего штата. Он оставался вирджинцем и в тех колебаниях, которые испытывал, принимая решения, и в твердости, которую проявлял, однажды что-то решив. Почему-то принято думать, что прирожденный вирджинец — барин и сибарит. Это ошибка. Во многих других странах его, безусловно, сочли бы чудом энергии, и, как убедились все в этой войне, вирджинец может быть бесконечно активным, смелым и стойким. Изо всех наших штатов, принявших участие в мятеже, Вирджиния показала наибольшую доблесть.

— А я гражданин Соединенных Штатов, — заявил Равенел столь же решительно, что и полковник, но не расправляя плечей и вообще воздерживаясь от каких-либо высокоторжественных жестов.

— Что же, раз вы так считаете… Полагаю, вы правы. Торговля эта сомнительна. Но поскольку она дозволена и я не знал ваших взглядов, то счел все-таки нужным рассказать вам о ней. Это вроде пиратства. Мой знакомый схватил за один присест сорок тысяч долларов чистоганом, замечу — после уплаты всех взяток.

— Чудовищно, — сказал доктор. — Но я вам, конечно, признателен. Крайне любезно, что вы обо мне подумали. Только я не возьмусь за подобное дело. Есть люди такой добродетельности, что ничего не боятся; а я слаб душой, нерешителен.

— Надеюсь, что не обидел вас своим предложением? — сказал полковник после некоторой паузы. Он чуть не признался доктору, что мог бы отдать ему место мэра, но, подумав, решил промолчать.

— Нет, разумеется, нет. Прошу вас мне верить. Но как же подобные сделки не пресекаются? — вскричал все еще не пришедший в себя от изумления доктор. — Нужно срочно подать докладную записку министру.

— А кто ее станет писать? Те, кто сами торгуют, или те, кто им в этом содействуют? Они — деловые люди и себе не враги. Или вы полагаете, что это мой личный долг? Но я ведь солдат и подчиняюсь начальству. Представьте, я подал доклад, а где доказательства? Меня тут же прогонят со службы.

Доктор покачал головой, как видно, в большом унынии, еще раз уверясь, что мир прескверно устроен.

— Вы можете положиться на мою скромность, полковник, — сказал он задумчиво.

— Конечно, я знаю. Помалкивать, собственно, нужно лишь о потворстве начальников. А что до самой торговли — иди она к черту.

Будь Картер знаток поэзии, он, возможно, твердил бы, возвращаясь домой: «Да! Честный человек — венец творения».[77] Но, не будучи столь начитан в стихах, он повторял другое: «Надо найти доктору — трам-тарарам! — какой-нибудь заработок!»

Дней через десять он пришел к Равенелам с другим предложением, изумившим доктора не менее, чем предыдущее.

— Мисс Равенел, — сказал он, — вы дама с большим влиянием. Так считают все, кто вас знает. Например, капитан Колберн. Да и я с ним согласен.

Лили вспыхнула ярким румянцем и не нашлась что ответить полковнику. Его насмешливая улыбка, уверенный тон и смелые комплименты порой обижали девушку, и ей хотелось тогда его «срезать».

— Я хочу вас просить, — продолжал Картер, — повлиять на доктора Равенела, чтобы он принял звание полковника.

— Принял звание полковника?! — вскричали в один голос доктор и Лили.

— И он будет полковником с большим правом, я полагаю, чем многие, кто состоит на действительной службе.

— Полковником — но на чьей стороне? — спросила коварно Лили, решив наконец отомстить.

— Боже мой, вы решили, что я вербую его для мятежников?

— Не знаю наверное, может быть, вы поддались уговорам миссис Ларю.

Полковник захохотал, как видно, ничуть не обидясь.

— Нет, это полк патриотов, можете быть уверены. Генерал Батлер решил набрать полк из местных свободных негров.

— Полк из негров! Экий позор! — воскликнула Лили.

Доктор ничего не сказал и с очевидным вниманием слушал полковника.

— Это не тайна, — стал пояснять Картер. — Решение принято и будет предано гласности. И все же дело нелегкое. Поднимется страшный шум, я уверен, и здесь, и по всей стране. Оккупационным властям нет резона сразу брать на себя ответственность; новому делу надо сперва обеспечить успех. И поэтому негров пока будут брать в милицию; их призовет штат. То же самое, кстати, мисс Равенел, уже сделал мятежник Ловелл.[78] Так вот, чтобы придать этим полкам подчеркнуто местный характер, признается желательным, чтобы один из них был возглавлен полковником-новоорлеанцем, с положением, конечно, и с именем. Я подсказал эту мысль генералу, и он одобрил ее. Дальше встает вопрос, кто принесет себя в жертву для блага отечества? Кто освятит своим именем черный полк? Соглашаетесь, доктор?

— Папа, даже не думай, — возмутилась мисс Равенел. — Ах! — вскричала она с глубоким упреком. — Полковник Картер!

Полковник посмеивался, не теряя присутствия духа и, как видно, любуясь негодованием Лили.

— Не волнуйся, дитя мое, — сказал доктор с большой серьезностью. — То, что вы рассказали, полковник, отличная новость, превосходный проект. Его автору обеспечена благодарность потомства.

— Почему же? — вскричала Лили. Она несколько отошла от идей мятежа, но аболиционисткой пока что не стала.

— Счастлив узнать, что генерал Батлер решился на это, — продолжал свою речь доктор. Новоорлеанские свободные негры — весьма почтенная часть населения нашего города. Среди них немало образованных и богатых людей. Я думаю, лучшего места для первого опыта генералу Батлеру не отыскать на всем Юге.

— Рад, что вы так считаете, — ответил полковник без особого, впрочем, восторга. В качестве вирджинского джентльмена и к тому же вест-пойнтского офицера он не мог не испытывать скептицизма при мысли о черных полках.

— Что же касается моей личной кандидатуры в полковники, — сказал Равенел, — полагаю, что вы пошутили.

— Нет, я говорил совершенно серьезно.

— С тем же успехом вы могли предложить мне прочесть курс санскритского языка или китайской литературы.

— Да нет же, это — другое. Вы просто не в курсе дела.

Равенел рассмеялся и стал ждать разъяснений.

— Подполковник да и майор в вашем полку будут оба офицеры действительной службы, из волонтеров, конечно, но все же строевики, — сообщил ему Картер. — Ну а вы, вы — для местного колорита, чтобы полк мог считаться законным детищем Нового Орлеана.

Он залился громким хохотом при одной только мысли, что луизианцам будет приписана честь создания полка из негров для подавления мятежа и искоренения рабства.

— Вам совсем не придется заниматься этим полком, — продолжал он, — как только полк сформируют, вас оставят в покое. Вас попросят подумать о просвещении негров, приискании работы для них или о чем-нибудь в этом роде. У вас будет звание полковника и офицерский оклад; а занятие будет сугубо гражданским и направленным к пользе негров.

— Ах, вот оно что, — сказал Равенел, и в глазах у него блеснул интерес к предложению Картера. — И вы полагаете, что офицеров отпустят из армии для подобных занятий? Это в порядке вещей?