– Здорово, парни, – сказал Патрик Конноли, когда его кровать поставили на место. – Как я рад видеть… вас видеть!

– Сомий хвост, – Роберт покачал головой. – Чудо, что глаза уцелели.

– Один из плазмоидов угодил мне прямо в харю, – губы слушались ирландца с трудом, так что соседям приходилось напрягаться, чтобы перевести его невнятное бормотание в слова. – Счастье, что я успел зажмуриться!

И палату огласил хриплый смех.

– А где ты служил? – поинтересовался Сахарный. – И что с ногами?

– Не поверишь – на Эброне, – Конноли покачал головой. – А ноги, судя по тому, что мне рассказали, побывали в лужице из расплавленного металла.

– Где ты такую нашел? – хмыкнул Роберт.

– Там, где не ожидал, – ирландец скривился, рубцы на его лице задвигались, создавая впечатление, что происходит маленькое землетрясение. – Я в боях не должен был участвовать, но форсеры отыскали нашу базу, раздолбали за несколько часов и утащили всех трупаков…

– Каких трупаков? – Сахарный сел на кровати.

– А своих. Научная база «Гравий» – вот как называлось то место, которое я охранял, прежде чем попасть сюда. Ее создали недели две назад, свезли кучу умников с большими головами…

– И они изучали форсеров? – спросил Роберт, вспоминая странный приказ не уничтожать трупы врагов, а сохранять их и отдавать специальным «научным командам».

– Ну да, – Конноли поднял руку и осторожно почесался. – Ух, зудит-то как… Не то что изучали, а потрошили, точно кур. Я несколько раз стоял на часах у лаборатории, такого насмотрелся. Кровища там хлестала, как на поле боя… А еще расковыривали их плазменное оружие, чтобы выяснить, как оно действует. Только вот не успели особо ничего понять, как форсеры заявились сами и устроили научной базе «Гравий» небольшой кирдык…

– Много кому они его устроили, – проговорил Сахарный, вновь укладываясь. – Без вопросов.

В палату заглянула Жанна.

– Так, Кузнецов, сейчас я займусь вами… – проговорила она с напускной суровостью. – А вы лежите! Рано еще вставать! А то обратно все намотаем, да еще и к кровати привяжем!

Конноли развел руками и покорно лег.

Новенький напоминал скорее труп, чем человека. Грудь его охватывала плотная повязка, дыхание было хриплым и неровным, а лицо – белым, точно маска из алебастра.

– Из ионного орудия парня приложили, – уверенно заявил Сахарный, когда дверь за врачами закрылась. – Без вопросов. И легкое задето.

– Это ты в точку попал, – заметил Конноли. – Ничего, оклемается.

Роберт, сегодня получивший разрешение вставать, осторожно спустил ноги с кровати и ухватился за подоконник. Соседи наблюдали за ним с напряженным вниманием, новичок сипел.

– Помочь? – поинтересовался Сахарный.

– Не надо, – гордо ответил Роберт.

Отвыкшая от нагрузки нога чуть не подогнулась, когда он вступил на нее, по отросшим заново нервам стегнула боль, а в коленке что-то хрустнуло, будто сломалась тонкая ветка.

Но Роберт устоял, сделал пару шагов и вытер выступившую на лбу испарину.

– Браво! – Конноли хлопнул в ладоши.

– Пока я не ходок, – бедренные мускулы ныли, точно после хорошей пробежки, так что пришлось возвращаться на кровать.

– Ничего, это пройдет, – кивнул Сахарный.

Во время вчерашнего осмотра его плечо было признано здоровым, так что завтра седому солдату предстояло покинуть госпиталь и снова отправиться туда, где раны не лечат, а получают.

В коридоре послышались возбужденные голоса, скрипнули дверные петли, и через порог ступил высокий человек в белой мантии.

– Мир вам, во имя Единого, – мягко проговорил он, покачивая головой, и блики забегали по выбритой макушке.

– Это отец Евгениуш, – из-за плеча служителя выглянула сердитая Жанна. – Он пришел позаботиться о ваших душах.

– Истинно так, – обладатель белой мантии поставил на пол большую и тяжелую на вид сумку. – Скажите мне, дети мои, часто ли вы вспоминаете о Единой Воле, что направляет помыслы и события? Не забываете ли молиться, очищать сердце пред Ликом Единого?

Роберт смущенно потупился. Последний раз он молился еще на Земле, когда перед отправкой на войну их завезли в главный нанкинский храм, а с тех пор на религиозные мысли просто не было времени.

Трудно думать о душе, когда тебя пытаются убить.

– Вижу, что сердца ваши зачерствели от боли и ненависти, – служитель чуть заметно нахмурился. – Но ничего страшного, ведь сказано в Книге Освобождения – ненавидящий Единого да обретет путь к нему, любящий да заблудится в любви своей…

– Грешен я, отец, клянусь трилистником, – проговорил Конноли. – Убивал…

– Любой солдат может сказать то же самое, – служитель неожиданно рассмеялся. – Если желаешь поговорить наедине, сын мой, то я буду готов выслушать тебя после вечерних процедур. Это касается вас всех.

И отец Евгениуш обвел обитателей палаты взглядом, теплым, спокойным и очень добрым.

– Что до остального – не буду утомлять вас длинными речами, – услышав это, Сахарный вздохнул с облегчением. – Но на первом этаже с сегодняшнего дня начнет работать храм, и я буду служить там каждый день в соответствии с указаниями Комиссии Единства. Приходите.

– Обязательно, святой отец, – кивнул Роберт.

– Вот и хорошо, – отец Евгениуш наклонился к своей сумке, щелкнул застежкой. – А это вам подарок, чтобы вы не скучали. А то тоска разъедает душу не хуже ржавчины…

К удивлению Роберта, из сумки оказался извлечен не экземпляр Девятикнижия в подарочном издании, а самый настоящий телевизор, маленький и плоский, похожий на поднос.

– Вот, во славу всех Святых и Пророков, – проговорил служитель, прилепляя телевизор к стене.

Чмокнул вакуумный крепеж и полупрозрачный прямоугольник повис, точно муха.

– Да будет с вами мир Единого и благость его, – заметил отец Евгениуш, подхватил сумку и вышел в коридор.

– Хороший подарок, – заметил Конноли. – Только что транслируют на этой планете? А ну показывай! Настройка, каналы…

Телевизор, повинуясь голосовой команде, заработал. Экран осветился, пошел цветными пятнами, из динамиков полился мужественный голос:

– …на Эброне. Полчища врагов продолжают атаковать позиции наших солдат, но они не желают отдавать ни метра политой потом колонистов земли!

– Красиво говорит, – заметил Сахарный. – Только врет, без вопросов. Какие полчища? Форсеров много меньше, чем нас.

С небольшим опозданием появилась картинка – пейзаж изуродованного боями города.

Среди развалин возвышались редкие уцелевшие здания, виднелись столбы дыма и огрызки, оставшиеся на месте деревьев, на мостовой зияли выбоины. Бесстыдно раззявив пасть, валялся собачий труп.

– С нами согласился побеседовать один из доблестных защитников Эброна, сержант Юджин Хопкинс! – объявил диктор.

Изображение чуть сдвинулось так, чтобы собачий труп ушел из кадра, и на экране появилась круглая, точно блин рожа, украшенная сизым носом и парой бегающих глаз.

– Что вы можете нам сказать, сержант?

– Ну… мы… э, – лицо Юджина Хопкинса от умственных усилий побагровело, став похожим на свеклу-мутанта, переходящий в залысины лоб пошел морщинами. – Не отдадим ни пяди земли этим… ну… э… чудовищам!

Камера чуть отодвинулась и стала видна размещенная на грудном щитке эмблема – две переплетенные между собой молнии, темная и светлая.

– Корпус «Зевс», – заметил Сахарный. – Командиры с Земли, рядовой состав почти весь с Олимпа…

– Откуда ты знаешь? – удивился Роберт.

– Я там служил.

Изумление Роберта возросло. До сего дня сосед по палате ни разу не упомянул о том, что было с ним до попадания в госпиталь, а когда начинались разговоры-воспоминания, он просто отворачивался к стене.

Сержант Юджин Хопкинс продолжал вещать что-то о славном пути собственной боевой части, но слушать его речь, явно написанную кем-то другим, никогда форсеров в глаза не видевшим, было тошно.

Роберт поискал другой канал, но безрезультатно.