Атлантис превратился в мир-курорт, миллионы землян и обитателей других колоний загорали под его ласковым солнцем, катались на водных лыжах и ныряли на поразительно красивых рифах.

Война пока не явилась сюда, но выслала разведчиков – боль и смерть.

Дверь отворилась и внутрь заглянула улыбающаяся девушка в белом халате, оглядела раненых.

– Как вы тут? – голос этой сестры оставался жизнерадостным всегда, даже когда она находилась около умирающего, и за это все без исключения обитатели их отделения любили ее, чисто и искренне, без малейшего признака похоти.

– Отлично, Жанна, – ответил Марек и сел на кровати так, что та скрипнула.

Роберт кивнул, Сахарный улыбнулся и даже четвертый обитатель палаты прохрипел что-то из-под скрывающих лицо бинтов.

– Вот и хорошо! – почти пропела девушка, заправляя под шапочку выбившийся темный локон. – А то господин заведующий обход затеял. Скоро будет у вас. Так что будьте хорошими мальчиками, ладно?

– Без вопросов, – ответил Сахарный.

Где он поседел, никто не спрашивал, но каждый слышал, как молодой человек с белыми, как молоко, волосами и бровями кричит по ночам.

Роберт и сам несколько раз просыпался в холодном поту, ощущая, как колотится сердце. Царящая вокруг тишина, нарушаемая лишь храпом и сопением, казалась жуткой, давящей, хотелось ощутить надежную тяжесть бронекостюма, а в руки взять автомат…

Об этих приступах Роберт не рассказывал никому.

Жанна выпорхнула из палаты, а еще через пять минут дверь открылась. Внутрь шагнул заведующий госпиталем, высокий и носатый, точно верблюд. Блеснули старомодные очки.

Среди раненых заведующего ласково именовали Профессором.

– Так, что тут у нас? – спросил он голосом раскатистым и бодрым до отвращения.

– Вот… – лечащий врач, ухитрившийся протиснуться сбоку, шепнул что-то на ухо начальству.

– Ага, – Профессор повернулся к Сахарному. – Как ваше плечо? Приступы боли повторяются?

Разговаривая с каждым раненым, заведующий обходился двумя-тремя фразами, потом изрекал что-либо умное в сторону лечащего врача и, довольный результатом, переходил к следующей «жертве».

Роберт, как расположившийся дальше всех от двери, оказался последним. Профессор долго рассматривал его ногу, затем покачал головой и сказал:

– Попробуйте лизетиновую терапию. Должно помочь. И полный покой для конечности! Иначе…

Дальше пошла какая-то медицинская белиберда, столь же непонятная обычному человеку, как язык урду.

– Фу, пронесло, – прошептала Жанна, глядя в спину выходящему в коридор начальству. – Так, ты что сидишь, давай на диагностику!

Последняя фраза относилась к Мареку.

Заворчав, тот спрыгнул с кровати и выбрался в коридор. Жанна поправила одеяло на замотанном в бинты солдате и, повернувшись к Роберту, одарила его строгим взглядом.

– А ваши процедуры мы проведем чуть попозже, – сказала девушка. – Сейчас я позову санитаров…

Роберт ничего не сказал, только вздохнул.

К тому, что дважды в день его катают в процедурную, где многострадальную конечность подвергают изощренным, продолжительным и, как считается, лечебным «пыткам», он потихоньку начал привыкать.

Поднос был снабжен четырьмя ножками, чтобы ставить на кровать, и бортиком, не позволяющим тарелкам и чашкам сползти. Не хватало только пульта управления и стереоэкрана.

– Приятного аппетита! – сказала Жанна, нажимая сенсор у подоконника.

Шторы с легким шелестом разошлись, фрамуга повернулась, и в палату ворвался пахнущий свежей листвой ветер. От брызнувших в лицо солнечных лучей Роберт невольно прищурился.

– Спасибо, – проговорил он, берясь за ложку.

– Не за что, – сестра улыбнулась и подсела к раненому в бинтах, чтобы покормить его.

Марек и Сахарный, как «ходячие», питались в столовой.

– Сомий хвост! – сняв крышку с миски, Роберт обнаружил в ней надоевшую за последние дни гречневую кашу.

– Ешьте, что дают, – вздохнула Жанна, ловко вставляя куда-то в бинты трубочку и заливая в нее питательную смесь. – Говорят, что скоро снабжение урежут и поставки сократятся…

Роберт жевал разваристую кашу, обильно сдобренную маслом, запивал апельсиновым соком и думал, чем именно раненых будут кормить в случае сокращения поставок: травой? выловленной в морях Атлантиса рыбой?

– …а она ему и говорит – ну и дурак ты! – дверь открылась, и в палату шагнул гогочущий Марек.

– Забавно, – за ним порог переступил Сахарный. – Ты когда, сегодня выписываешься?

– Точно, – Марек помрачнел. – Через полчаса должен явиться на транспортировочный пункт.

– Ну не грустите, – Жанна улыбнулась и принялась извлекать трубочку. – Нельзя же всю войну просидеть в госпитале?

– Это точно, хотя очень хочется, – Марек вздохнул и полез в тумбочку. Что-то грохнуло, упало и покатилось по полу. Когда Роберт повернулся, то увидел лишь торчащий из-под кровати зад соседа.

– Можно забрать поднос? – спросила Жанна.

– Конечно.

– Какие-то вы смурные, – девушка надула губки. – Хоть бы порадовались за соседа, ему сегодня бинты с лица снимут.

– Только я этого не увижу, – Марек выбрался из-под кровати.

За тем, как он собирается, наблюдали в мрачном молчании. Сахарный наверняка думал о том, что скоро его ждет та же судьба, а Роберт размышлял, сколько дней пробудет в госпитале.

– Ну, – чернокожий солдат поднялся, повесил на плечо тощий рюкзак. – Прощайте, ребята! Рад был с вами познакомиться, если повезет – после войны увидимся!

– Непременно увидимся, – пробормотал Роберт, пожимая протянутую руку.

Сахарный и Марек обнялись.

– Эх, – сказал чернокожий солдат. – Пусть тот парень, что придет на мое место, не окажется занудой…

Хлопнула дверь, стихли в коридоре шаги.

– Без вопросов присоединяюсь к этому пожеланию, – пробормотал Сахарный.

– Он ушел? – в палату заглянула Жанна. – Надо белье сменить, а то новеньких скоро обещали…

Она исчезла, но вскоре вернулась с парой пластиковых мешков и захлопотала вокруг покинутой кровати. Зашипел пульверизатор, разбрасывающий частицы антисептика, по воздуху поплыл горький запах.

– Вами сегодня займусь чуть позже, – проговорила девушка, распаковывая пакет с чистым бельем. – Сначала велено освободить вашего соседа…

– Хорошо, – безропотно кивнул Роберт.

Сосед, на карточке которого можно было прочитать «Патрик Конноли», находился в госпитале больше недели, но за это время никто из соседей по палате не видел его лица и не слышал голоса.

Сегодня должно было состояться что-то вроде знакомства.

Жанна застелила кровать, полюбовалась на дело собственных рук и исчезла, чтобы вернуться в компании двух санитаров и лечащего врача – сутулого чернобородого типа с непроизносимым индийским именем, которое больные сократили до короткого Радж.

– Ну, приступим… – сказал он.

Санитары ухватились за кровать и выкатили ее в коридор.

– Интересно, каким он окажется? – спросил Роберт, когда поскрипывание колесиков стихло в коридоре.

– Рыжим, веснушчатым и наглым, – хмыкнул Сахарный. – Без вопросов. Ирландцы другими не бывают… У нас во взводе их было двое, вот помню…

Спокойное только что лицо перекосило жуткой гримасой. Сахарный захрипел, точно астматик во время приступа, щеки его побагровели, а глаза полезли из орбит.

– Эй, что с тобой? – Роберт потянулся к кнопке экстренного вызова.

– Все в порядке, – с видимым трудом проговорил Сахарный. – Не надо никого звать… Я просто… просто вспомнил.

Он отвернулся к стене и затих, лишь время от времени вздрагивали плечи.

Ждать возвращения Патрика Конноли пришлось недолго – вновь заскрипели колесики, дверь распахнулась, явив обтянутую белым халатом широкую спину санитара.

У сидящего на кровати человека было не лицо, а что-то вроде грубой маски из шелушащихся рубцов. Веселые голубые глаза смотрели из складок ороговевшей кожи, рот напоминал щель.

От волос, бровей и ресниц не осталось и следа.