Айрис кивнула.
— Ну, тогда, может быть, еще увидимся.
Она развернулась и пошла назад. Впервые за долгое время на душе у нее было легко и радостно.
Новой встречи она ждала с нетерпением. Несколько раз Айрис даже порывалась пойти в приют, но логика подсказывала, что Килшу наверняка уже выделили место для жилья. Искать его по улицам Города она не пошла, что стоило ей больших усилий. Правда, ее и без того долгие прогулки по Городу еще удлинились. Но себе она говорила, что это ничего не значит. Чистая случайность, да и только.
Они снова увиделись через неделю. Мужчина появился в кафе и сел за тот же самый столик. Айрис подошла к нему с меню:
— Как устроились? — спросила она. — Все нормально?
— Нет, — отрезал тот. — Ничего нормального в таком положении вещей я не вижу. У меня все болит, почти всегда. Я хочу то есть, то пить, а то… и еще хуже. Мое тело постоянно требует чего-то, даже сейчас у меня чешется плечо!
— Так почешите! — миролюбиво предложила Айрис.
— Почешите? — возмутился Куран. — Я, конечно, могу его почесать, но ведь тогда выйдет, что я иду на поводу у своего тела! Оно диктует мне, что делать и чего не делать, оно заставляет меня терять треть времени на никому не нужный сон…
— Ну, не скажите… — вздохнула Айрис. — И во сне есть свои положительные стороны, там иногда можно встретиться с удивительными существами…
— Я бы предпочел встречаться с этими существами бодрствуя, — изрек посетитель, всем своим видом показывая, что разговор окончен. — И принесите мне чая!
— Какого? Черного, зеленого?
— Мне все равно, я просто пить хочу! — буркнул мужчина и отвернулся.
Айрис пожала плечами и ушла за заказом. Она, к счастью, обладала достаточно пофигистичным характером, чтобы не принимать всерьез наезды посетителей, в кафе она и не такого навидалась. Тем более она чувствовала легкую эйфорию — заинтриговавший ее человек снова пришел в кафе. Возможно потому, что она ему понравилась! Это предположение не очень-то вязалось с тем, как он себя вел с ней, но, может, у него просто были очень плохие манеры. Девушка оглянулась и украдкой посмотрела на Курана. Тот сидел, скрестив руки на груди и уставившись в одну точку.
Но все же… Все же он был очень странным человеком. Да, она повидала грубиянов на своем веку, но остальные были просто грубиянами или психами, а этот… этот будто был очень недоволен, причем, недоволен не тем местом, где оказался, а тем, в какой форме он там оказался. Как если бы раньше он был бесплотным духом, незнакомым с тяготами и прелестями телесного существования.
И это было странно. Дело в том, что в Город попадали, ничего не помня о своей прежней жизни. Все навыки и умения, которыми человек обладал до того, как очутиться в Городе, сохранялись за ним, но как и где он всему научился, оставалось для него загадкой.
Такое положение дел приводило к тому, что большинство принимали себя такими, как есть, не страдая рефлексией оттого, что умеют прекрасно вытаскивать кошельки из карманов или же выкапывать трупы на кладбище по ночам. Даже если человек (или же иное существо, оказавшееся неведомым образом в этом гостеприимном месте) обладал наистраннейшими привычками, их странность он никак оценить не мог, так как не помнил эталонов для сравнения.
У одного психолога, жившего в Городе, даже была теория, что сюда попадают люди, замученные совестью. Потеря памяти служила прекрасным способом избежать душевных терзаний.
Атмосфера в Городе из-за этого была очень терпимой (ко всему, кроме плохой поэзии — терпимость к плохой поэзии могла привести к смертельному исходу).
Точно так же обстояло дело не только с душевными странностями, но и с физическими — чтобы считать себя уродом, нужно помнить, как выглядит этот самый урод, и знать, что из себя представляет идеал. Конечно, некоторые недостатки приносили массу неудобств, но никто особенно не страдал из-за них, принимая их как должное. Получалось, что все странности и особенности были следствием чего-то, произошедшего в прошлом, но, так как этого прошлого никто не помнил, раскаиваться было не в чем. Никогда еще не было такого, чтобы кто-то оказался недоволен своей внешностью или характером, попав сюда. Их просто принимали, как должное.
Куран вел себя совершенно иначе. К тому же, Айрис все не покидало ощущение, что они уже где-то встречались.
Она принесла своему странному клиенту чайник и чашку.
— Спасибо, — буркнул тот, — сколько я вам должен?
— За счет заведения, — улыбнулась Айрис, удивив саму себя. Ничего подобного она секунду назад говорить не собиралась. Все так же удивляясь сама себе, она продолжила:
— Можно я с вами посижу?
К счастью, было утро, и в кафе почти никого не было.
— Можно, — разрешил Килш Куран, раздраженно смахивая попавшую в глаза длинную черную челку. — Если вам уж так этого хочется, то садитесь. И называйте меня на «ты», ради… всего святого. Мы же уже давно знакомы.
Айрис удивленно кивнула — она сама не назвала бы их знакомство давним, виделись-то они только один раз.
Мужчина пришел и на следующий день. И на следующий. Он был груб, он жаловался на судьбу, закинувшую его непонятно куда, он говорил с Айрис так, будто она была жалкой букашкой. И при этом, Айрис в его обществе забывала о странной и требовательной пустоте внутри. И она не могла понять, почему. Килш временами глядел на нее так, будто ненавидел всей душой. Но через секунду он забывал о ненависти и начинал рассказывать ей о своем одиночестве. А потом он печально улыбался и начинал описывать невиданные картины: города, которых никто здесь не помнил, пустыни, дворцы и сады. А затем он обвинял ее в странных грехах, как будто словами пытался отомстить за давно причиненную боль.
Через неделю они стали любовниками.
Заниматься с ним сексом было странно. Они оба рвались к друг-другу, будто могли умереть без взаимных ласк, а когда все заканчивалось, оставались в недоумении. Оба молча лежали, отстраненно смотря насквозь и не замечая друг-друга, и пытались забыть, что любовь не принесла удовлетворения, что желание обещало большее, что когда-то, возможно, все было не так. Единственным, что по-настоящему нравилось ей в странных отношениях, были рассказы Килша.
Он говорил про огромные города, связанные между собой воздушными дорогами. Города не были такими маленькими и упорядоченными, как ее Город, они были полны сумбура и хаоса, дома там не походили один на другой ни по размеру, ни по стилю, а улицы безнадежно запутывали путника, уводя его в глубь каменного леса.
В городах жили люди, которые боялись остановиться хоть на секунду и подумать, куда и зачем они бегут. Он рассказал ей о гигантских храмах, в которых приносили подношения богам денег и жадности, о странных машинах и механизмах. Он говорил обо всем этом так, будто видел людей со стороны, будто они казались ему насекомыми, копошащимися у ног. Айрис это заставило задуматься, а еще какое-то воспоминание настойчиво пробивалось наружу, но не могло пробиться.
Он говорил о ночной пустыне. О том, как отшельник, ищущий власти над собой и силы, уходил туда и как его атаковали искушения. Временами Куран так красочно описывал их, что ей казалось — он и сам когда-то был одним из миражей, соблазняющих отшельника.
Он говорил о драгоценностях и о том, что те впитали свет, который был здесь еще до сотворения мира. Он рассказывал о существах, которые потеряли этот свет и могли обрести его лишь на краткий миг, проглотив вместе с камнем. Он рисовал картины из слов: она почти видела, как демон пожирает драгоценности, не в силах утолить тысячелетний голод.
Айрис была зачарована его сказками. Впрочем, она не была уверена, что это сказки. Описания были слишком реалистичны и полны непонятных эмоций.
— Ты точно ничего не помнишь о своей прошлой жизни? — спрашивала она его не раз.
Он только качал головой и язвительно отрицал все, называя пустыми домыслами.
Она, чтобы как-то отплатить ему за картины иных миров, читала Килшу любимые стихи. Иногда он вспоминал продолжение, но говорил, что не знает, почему и где слышал стихотворение раньше. Стихи им нравились одни и те же.
