– Неужели Смирнягин собственной персоной? – с неподдельной радостью прорычал он в трубку. – Рад. Правда, очень рад. Чем обязан?

– При вашей способности к аналитике, Олег Борисович, вам нетрудно будет догадаться. Так что не заставляйте меня сочинять нечто специально для радиослушателей. А что касается эмоций, то я тоже рад слышать вас. Хотел бы продолжить, встретиться, так сказать, в приватной обстановке.

– Так в чем же дело? Приезжай ко мне на работу или домой.

– Я бы предпочел на нейтральной территории, Олег Борисович, где-нибудь на воздухе.

– Нет вопросов, – голосом понимающего нюансы человека сказал Хохлов. – Давай погуляем в районе Архангельского. Скажем, завтра, в семь вечера.

– Слушаюсь и повинуюсь, товарищ начальник.

На следующий день, ровно в 19.0 °Cмирнягин подъехал к воротам знаменитой усадьбы. Буквально вслед за ним прибыл и Хохлов. Он сам был за рулем. Бывшие коллеги обменялись крепким рукопожатием.

– Знаешь, Александр Васильевич, страшно хочется есть. Здесь в сторонке имеется одна забегаловка. Чистая. Не засвеченная. Приглашаю.

– Не откажусь, – широко улыбнулся Смирнягин. – У меня аналогичный случай. С утра не питался.

– Все холостякуешь?

– А куда денешься? Видно, такая у меня планида.

Они заказали цыплят табака, по салату и бутылку белого вина.

– Вы, конечно, знаете, чем я сейчас занимаюсь, – то ли спрашивая, то ли утверждая, начал разговор Смирнягин.

Хохлов выразительно закатил к небу глаза, мол, я не Бог, но кое-что знаю.

– Тогда можно я без предисловий?

И не дождавшись ответа, потому что был в нем абсолютно уверен, спросил:

– А какой лично у вас контейнер для меморандума? Тоже хитрый?

– А ты как хотел? Своя рука владыка.

– Значит, наше предположение, что контейнеры – ваших рук дело, не лишено основания?

«Браво, Мацкевич!» По выражению лица своего бывшего шефа Смирнягин понял, что предположение Мацкевича было верным.

– Скорее твоих, Александр Васильевич. Ведь ты по-прежнему числишься в министерстве. Не окончательно, так сказать, стал «голубым».

Произнеся эту двусмысленную фразу, Хохлов хохотнул и продолжил:

– Или тебе гэбэшные погоны не выдавали?

В Хохлове вновь проснулся постоянный конкурент ФСБ.

– Не сподобился, я вообще предпочитаю жить и работать в гражданской одежде. Менее жарко.

– Ладно, не обижайся. А контейнеры придумали наши умельцы. По моей, разумеется, просьбе. Когда нужда заставила.

– Так у вас-то какой?

– Какая тебе, собственно, разница? Ну, например, коробка из-под часов Breitling. Что это вам дает?

– Так, следствие. Кража титановой вазы из квартиры Листова – ваша работа?

– Не оставлять же ее твоим оперативникам. Не ровен час начали бы отверткой ковырять. А это опасно. Предупреждаю как бывшего коллегу. Может взорваться. Так задумано.

Олег Борисович говорил искренне. Он действительно не хотел ненужных жертв.

– Скажи, Александр Васильевич, зачем вам гоняться за контейнерами? Чтобы обезвредить нас как политическую силу?! Так мы пока, насколько я понимаю, не принимали никаких решений, чтобы кто-то из штанов выпрыгивал.

– А как же устранение Листова? Это тоже ваша работа? – скорее спонтанно, чем продуманно спросил Смирнягин и тотчас пожалел, что сделал это.

Хохлов никак не ожидал подобного вопроса.

– Говори, да не заговаривайся, Александр Васильевич. Я уже сказал, почему мы забеспокоились. Поэтому и увели контейнер с документом. И уничтожили его, будь спок, чтобы никому неповадно было. А убийство? Это, скорее, кто-то из конкурентов покойника. У него их было выше крыши. Это я тебе говорю.

По тону, которым он произнес короткий монолог, Смирнягин понял, что на 99 процентов попал в точку.

– Извините, Олег Борисович. Но, возможно, и вы не всеми материалами располагаете. Но так или иначе, беру свои слова назад.

Еда за столом давно закончилась.

– Может, чаю? – предложил полковник.

– Нет, я уж лучше кофе. Так все же, какая тема тебя привела ко мне?

– Вы же знаете, Олег Борисович, я всегда уважал вас. И тот факт, в какой мы сейчас политической команде, не меняет дела. Я лично вообще не жалую всю эту мышиную возню вокруг меморандума. Если там написано то, что мы с Мацкевичем предполагаем, то, можно даже сказать, поддерживаем. Но вы же понимаете, служба. А это означает, что и вы, и мы можем натворить немало лишнего. Согласны?

– Тут не возразишь, – прогудел Хохлов.

– Мы все равно будем искать ваш секретный документ. Не важно у кого – у Дедова ли, Германова, самого Уралова. Наломаем дров, но достанем. А может, будет лучше, если вы нам сами поможете его добыть. Все равно где, все равно у кого. Тогда мое начальство успокоится, тем более я уверен, что ничего особенного в нем нет. Людей сохраним, отношения, в конце концов. И работу сработаем. Каждый – свою. Ну, как?

– Ты же понимаешь, Александр Васильевич, я тоже человек подневольный. Хотя в твоих словах смысл есть. Да, в твоих словах точно смысл есть. Надо подумать, посоветоваться. Давай выпьем – ты свой чай, я свой кофе.

– Берем тайм-аут?

– Пожалуй, без этого не обойтись.

Через день Смирнягин явился в техническую лабораторию МВД без каких-либо согласований и предупреждений.

«А здесь ничего не изменилось, – первое, что подумал он, – никаких тебе примет технического прогресса. Те же компьютеры, которые закупали лет пять назад. Тот же неистребимый запах химреактивов. Нет, здесь, видимо, по-прежнему работают головой. Значит, здесь все те же люди. Легче будет объясняться».

Александр Васильевич постучался в дверь без таблички в самом дальнем конце лаборатории. Навстречу ему поднялся уже немолодой мужчина в сером халате, натянутом поверх костюма. Он с удивлением смотрел на Смирнягина:

– А ты ничуть не изменился. Такой же старый пенек, как я. Сколько не виделись? Года два?

– Точно.

Должность начальника лаборатории была, к сожалению, подполковничьей, поэтому Исакову по служебной линии больше уже ничего не светило. Тупик.

– Хочу пошевелить твою память, Михалыч. Года четыре назад ты и твои ребята сварганили несколько этаких хитреньких штучек – бомбу и электронный сейф, как говорится, в одном флаконе. Один выглядел как ваза, другой как коробка для часов Breitling, третий… Думаю, Михалыч, ты вспомнил, о чем речь?

– С меня никто не брал подписку о неразглашении тайны. Хотя задание, доложу я вам, Александр Васильевич, было явно странным. Хотя если спрашиваете, значит, в курсе. И даже знаете, для чего и для кого эти, как вы выразились, «штучки» предназначались. Бутылку ставлю, если не прав.

– Естественно, знаю, Михалыч, коли спрашиваю.

– Так что надо?

– Чтобы вы, товарищ подполковник, поведали мне обо всех тех «штучках» немедленно и безоговорочно.

Исаков отлично помнил, в какой тайне готовился тот странный заказ, как сам министр ежедневно контролировал его исполнение. Ну и что? А что он, собственно, знает еще? Для кого, почему? Это ему абсолютно неизвестно. Впрочем, как-то однажды министр намекнул, что сам Уралов следит за этим заказом. Вот и все «наводки».

Но Смирнягину вряд ли нужны сопутствующие детали. Он наверняка знает об этом больше, если ведет дело, связанное с этими контейнерами.

– Прежде всего под что конкретно, так сказать, «загримирован» каждый контейнер и кому он был предназначен?

Исаков снова уселся на стул.

– Кому что досталось, я понятия не имею. А вот про контейнеры рассказать могу. Если вы только официально снимете с меня показания. Ну, в рамках следствия, которое вы ведете.

– А ты уверен, что тебе это надо, Михалыч? Делото деликатное, я этого не могу от тебя скрывать.

– Ну, слушайте, только без протокола. Мне, Александр Васильевич, ваша идея нравится.

Вернувшись на Лубянку, полковник не стал испытывать свою память и, взяв лист бумаги, разделил его вертикальной полосой на две части. Сначала его первым желанием было внести всю полученную информацию в компьютер. Но вспомнив свои проблемы с программой Excel, решительно отбросил эту идею.