— Ах… да… да… дорогая миссис Френд. Я не заметил ничего запретного… Ничего такого, что могло бы вызвать неудовольствие бедного мистера Френда.

Он сел возле миссис Френд, его маленькие ручки передвигались вверх-вниз по полосатым брюкам. Казалось, он все сильнее и сильнее нервничает. Я размышлял над тем, чем это может быть вызвано.

Миссис Френд с дружеской свободой и непринужденностью поддерживала прерывающийся ежеминутно разговор вплоть до того момента, когда со стороны подъездной дорожки донесся рокот мотора.

— Вот и они! — воскликнула она. — Лига! Кажется, мистер Моффет нанял автобус, чтобы привезти всех вместе. Они это любят. Так всегда веселее.

Через минуту снова появилась испуганная, как мне показалось, горничная и доложила хозяйке:

— Они уже приехали, госпожа.

Сразу после этого салон стал наполняться гостями. Всего их было тридцать или даже сорок человек.

Я ожидал, что члены Лиги должны быть субъектами мрачными и строгими — как наши траурные наряды. Однако оказалось, что это вовсе не так. Большинство гостей были одеты в белое — тактичный жест в сторону нашего траура — и уж никак не производили впечатление мрачных. Они резко выделялись на нашем фоне и, хотя старались напустить на лица выражения, подобающие визиту в дом траура, им трудно было скрыть внутреннюю радость жизни. У меня создалось впечатление, что они приехали сюда прямо с какого-то совместного развлечения — с пляжа, где играли с мячом или среди взрывов смеха закапывали в песок одного из самых толстых товарищей.

Несмотря на внешние атрибуты спортивного образа жизни, ни один из гостей не выглядел достаточно здоровым. Мужчины были либо толстые, среднего возраста, либо молодые и худые, усыпанные прыщами. Что же касается девушек и женщин, то ни одна из них не спровоцировала бы на свист даже самого пьяного матроса. Однако было видно, что все они довольны собой и благодарны «Авроре» за свою чистоту, ставящую их гораздо выше тех несчастных, от которых пахнет табаком и алкоголем. Я еще четче понял вчерашние слова миссис Френд. При мысли о том, что эти люди могли бы унаследовать миллионы мистера Френда, моя кровь тоже бурлила в венах.

Переговариваясь тактичным шепотом, подталкивая друг друга локтями в чистом, невинном флирте, они заняли простые деревянные стулья, обратившись лицами к нашей семейной компании.

Мистера Моффета до сих пор еще не было видно. Я подозревал, что он специально отрежиссировал свое появление, и не ошибся. Через минуту после того, как все члены Лиги расселись по местам, в дверях появился какой-то мужчина и, с достоинством пройдя среди своих спутников, подошел к миссис Френд. Он ухватил её за руку и принялся энергично трясти.

— Дорогая миссис Френд, какое скорбное событие. Мы, однако, глубоко верим и явственно чувствуем, что он по-прежнему среди нас — в тепле дня, в этих красивых цветах в саду, в прекрасном заходе солнца… — Его лицо озарилось улыбкой, когда он добавил: — Смерти не существует, дорогая миссис Френд.

Мистер Моффет был невероятно подвижен; огромный, еще довольно молодой, с вьющимися рыжими волосами и красноватым пушком, растущим на тыльной стороне ладоней. Он излучал какую-то интенсивную жизнерадостность, словно черпал её из электрической батареи, спрятанной под довольно помятым костюмом. Его манера поведения при этом была непривычно фамильярной.

Потом он повернулся ко мне и схватил мою левую руку, которую принялся трясти так же энергично.

— А это Горди… наш Горди! — Он внимательно смотрел на гипс. — Несчастный случай, да? Ну что ж, иногда нам требуется какое-нибудь сильное потрясение, чтобы прозреть. Ах, алкоголь — это орудие дьявола! Он бывает причиной худших трагедий, чем сломанная рука или нога. Тебе повезло, мой мальчик. Но и мы чувствуем себя счастливыми, потому что сегодня наступил великий день. Потому что сегодня ты прозрел.

Он склонился надо мной. По его слегка раздутым ноздрям я сделал вывод, что он проверяет, не пахнет ли от меня алкоголем. «Прозрение», очевидно означало на языке Лиги спасение.

Я слабо улыбнулся и сказал:

— Да… я прозрел…

Мистер Моффет крепко похлопал меня по плечу.

— Это прекрасно! Это похвально! — Его блестящие темно-карие глаза безуспешно пытались выразить восхищение, которого он в действительности совершенно не испытывал при мысли о моем спасении.

— Будем искренни, дорогой юноша, — сказал он. — Сегодня нам нужно уладить здесь одно дело. Речь идет о деньгах, юноша. О признании права на наследство. — Тут он слегка поклонился в сторону мистера Петербриджа. — Проясним все это сразу. Я бы не хотел, чтобы ты или твоя дорогая мать думали, что мне нужны деньги. Мистер Френд был прекрасный, чудесный человек, однако он не всегда все понимал. Что значат деньги по сравнению с самыми ценными вещами в жизни, которые ничего не стоят? Солнечный свет над вершинами гор. Луч, который загорается в глазах твоей матери, когда ты возвращаешься к ней, дорогой юноша, после своих путешествий… Вот что главное в жизни! Для нас, подчеркиваю еще раз, для нас, членов Лиги, в сто раз приятнее приветствовать нашего нового единомышленника, который прозрел, чем стать богаче на эту незначительную сумму денег!

Говоря это, он показывал в широкой улыбке большие желтые неровные зубы.

— Бог всегда хранил нас, юноша. Когда наступали трудные времена, никогда не было недостатка в друзьях, готовых помочь нам щедрой рукой. Маммона. Так это характеризует библия — грязная маммона. И я тоже так всегда к этому относился. Мы не допустим, чтобы между нами и нашим другом встала грязная маммона.

Произнеся эти исторические слова, мистер Моффет еще раз сильно похлопал меня по плечу. Потом драматически повернулся лицом к собравшимся, поднял обе руки вверх, словно приветствовал восходящее солнце и громко крикнул:

— Юноши и девушки! Споем гимн «Авроры»!

Одна из поднятых рук играла роль дирижерской палочки. Какая-то довольно потрепанная девушка села за рояль. Все встали с мест и запели веселую песню. Я улавливал лишь обрывки текста… «Аврора… радость… лучи солнца… смерти нет… прозреешь…

Когда прозвучали последние аккорды гимна, мистер Моффет выступил с речью в честь покойного мистера Френда. В ней он четко разделил всех на тех, кто прозрел, и тех, кому это было не дано. Эти последние — несчастные заблудшие души, грешные, обреченные на развратную жизнь и ослепление в грехе на земле, а потом на полное забвение после смерти. Напротив, прозревшие завоевали себе ценную привилегию находиться в обществе мистера Моффета на земле, а потом, в вечности, жить в веселой Валгалле чистоты.

Мистер Френд несомненно прозрел.

Я попытался представить себе хмурого старого джентльмена, знакомого мне исключительно по фотографии, который развлекается в набожной компании мистера Моффета, а потом возвращается после такой пасторали домой и старается искоренить зло в своей собственной семье. При мысли об этом я почувствовал легкую тошноту.

Мистер Моффет прославлял многочисленные огромные достоинства мистера Френда и закончил восхищением его поэтическими талантами. Внезапно, прежде чем я успел приготовиться, он повернулся ко мне, как фокусник на арене цирка, и воскликнул:

— А сейчас, господа, мы получим невыразимое удовольствие услышать его собственного сына, который прозрел и который продекламирует нам наиболее вдохновенное стихотворение своего отца, «Оду Авроре».

Со всех сторон послышался восхищенный шепот. Мистер Моффет поднял руку вверх.

— Однако прежде я хочу сказать кое-что еще, что наверняка хотел бы сообщить вам наш друг Горди. — Тут его голос понизился до волнующего шепота. — Вплоть до последней минуты он шел по неверному пути… катился по этой дороге слабости и легкомыслия. Алкоголь, дети мои, это орудие дьявола. Дело с ним было все хуже и хуже. Однако теперь он увидел красный свет! Теперь он переключил скорость, нажал на тормоз… Если он еще продекламирует нам стихотворение отца, — он замолчал на секунду и поднял вверх обе руки, сплетая их над головой, как боксер, победивший соперника, — то мы скажем в этот прекрасный летний день, когда самая маленькая птичка щебечет от радости, скажем, что… он вернулся… Вернулся ко мне… К вам…