Критическими днями для нас были дни с 6 по 9 марта. Но мы знали, что и дальше противник не оставит нас в покое.

Вполне понятно, о передышке, так необходимой для нас, нечего было и думать. Уже на следующий день шестому батальону под командованием Цымбала пришлось выдержать тяжелый семичасовой бой в районе Здзиловичи Янув-Любельского повята. Стойко сражались партизаны и вынудили немцев отойти.

Враг спешил. И чем больше спешил покончить с партизанами, тем большие потери нес. Потери не смущали гитлеровцев. В бой бросались все новые силы.

Утром 10 марта первый полк перебрался из Отрочи в село Вискупе. Бакрадзе приказал мне идти в первый батальон, проверить расположение и уточнить задачу на оборону.

Первый батальон под командованием Сердюка был на хорошем счету в дивизии. Провел много боев. Совершал самостоятельные рейды.

— Ванюшку Сердюка я знаю хорошо, — сказал мне Бакрадзе. — В девятой роте он был у меня заместителем. Замечательный командир. Поручай любую задачу — выполнит.

Бакрадзе прав. Не было случая, чтобы первый батальон и его командир спасовали.

Зная характер Сердюка, я пошел не в штаб батальона, а на окраину села, где он согласно приказу должен выставить охранение. И не ошибся. Издали заметил комбата и ротного командира Степана Бокарева в окружений бойцов.

Увидав меня, Сердюк пошел навстречу и доложил:

— Ставлю задачу командиру первой роты по организации обороны.

Красивое смуглое лицо, черные усы и ослепительно белые зубы делали Сердюка похожим на цыгана. Да и вообще в нем, невысоком, гибком и подвижном, было что-то цыганское.

— Ну, как у вас тут? — спросил я.

— Все в порядке, позиция удачная.

Позиция и на самом деле удачная. По окраине села протекала речушка. Речушка невзрачная, но, видно, жители дорожили ею, расчищали и углубляли, отчего со стороны села образовался невысокий земляной вал. По берегам — два ровных ряда верб образуют аллею. Берега связывает рыхленький мостик. Местность впереди открытая, постепенно возвышающаяся. От села на Туропин уходит прямая проселочная дорога, в километре взбирается на бугор и теряется в кустарнике, за которым виднеется лес. Все это создает выгодные условия для обороны.

— Товарищ Бокарев, доложите свое решение, — потребовал комбат.

Командир роты Степан Бокарев — лет тридцати, крепко сбитый удивительно спокойный. У него широкое скуластое лицо. В разговоре и в движениях неторопливый.

Прежде чем начать доклад, Бокарев окинул спокойным взглядом местность, желая лишний раз убедиться в правильности принятого решения, и лишь после этого заговорил, делая особое ударение на «о».

— Первой роте приказано занять оборону вдоль этой речки и не допустить прорыва противника в село… Решил: боевой порядок построить в один эшелон. В резерве иметь одно отделение. Пулеметы поставить на флангах и в центре у мостика. Взвод противотанковых ружей держать при себе и бросать на направления, где появятся танки… Мостик разобрать…

Бокарев докладывал обстоятельно, в то же время избегая лишних слов. Видно, решение продумал основательно. В его докладе чувствовалась уверенность в себе и вера в подчиненных.

Выслушав доклад командира роты, мы с Сердюком предположили несколько «вариантов возможных действий противника. Ротный решения принимал быстро и грамотно. Посоветовали заминировать дорогу перед мостиком и отпустили Бокарева. Он поспешил к командирам взводов, ожидавшим его возле мостика. Предстояло поставить задачу взводам, указать каждому бойцу его место в обороне, отрыть индивидуальные окопы для стрельбы.

— Толковый командир, а на роте меньше месяца, — сказал Сердюк, когда мы остались вдвоем. — В бою спокойный. Упорный, как черт. За первую роту я спокоен. Народ надежный, не подведут.

— А как вторая?

— Во второй большинство молодежь, вернее новички. В боях показали себя хорошо. Да и то сказать — рядом с первой неудобно пасовать. Видите, слева? Они уже зарываются в землю.

— Кто же у тебя плохой?

— У меня плохих нет. Зачем они? Не все одинаково воюют, так это не потому, что не хотят, а потому, что не умеют. Не беда. Со временем научатся.

Сам Иван Трофимович Сердюк — бывалый воин. Воевать начал старшиной штабной батареи. Затем прошел ускоренные курсы командного состава. Ему присвоили звание младшего лейтенанта и назначили командиром разведывательного взвода. Четырнадцать раз он пересекал линию фронта в районе Ярцево, Ельня, Дрогобуш, выполнял разведывательные задачи в ближайшем тылу врага.

В ноябре 1941 года его послали в глубокий тыл врага на разведывательную работу. Обосновался он на хуторе Говорунов Сумской области, где стал числиться Николаем Николаевичем Шелестом. Держал под своим контролем железную дорогу Бахмач—Конотоп—Ворожба. Добытые сведения передавал командованию Советской Армии.

Среди местного населения Сердюк-Шелест нашел себе помощников. Наиболее активно ему помогала Проня Новикова. Они сдружились. Дружба переросла в любовь. Прошло немного времени — поженились. К тому же им казалось, что создав семью, они будут вне подозрения фашистских властей.

Но вскоре заметили, что гитлеровцы стали принюхиваться к молодоженам. Настал момент, когда оставаться на хуторе было невозможно. Первое время Шелест скрывался, а затем ушел в партизанский отряд Ковпака. Там ему вернули настоящую фамилию — Сердюк.

Через два дня после ухода Сердюка к партизанам к дому Прони Новиковой пришли полицаи. Пока они стучали, Проня выпрыгнула в окно, огородами пробралась в лес и через несколько дней была в партизанском отряде. Здесь они вновь встретились.

Гитлеровцы таскали на допросы хуторян. Но ни угрозы, ни пытки, ни обещания вознаградить не дали никаких результатов.

Шелест и Новикова как в воду канули.

Вот уже более двух лет Проня и Иван Сердюк бок о бок отважно сражаются в партизанском отряде. Проне предложили работать в санитарной части. Отказалась.

— Останусь в роте, там тоже нужны санитарки… Мне кажется, пока я рядом с Иваном, ему ничто не грозит, — сказала она.

До сих пор сбывались желания Прони. Иван — жив и здоров, зато она дважды была ранена…

Иван Трофимович командовал взводом, был заместителем командира роты, командиром роты. Теперь ему вручили батальон.

…Бокарев поставил задачу взводам. Но взводные не успели еще своих людей расположить в оборону, а наблюдатели подали сигнал «тревога!»

— У, черт, мотоциклисты! — выругался Сердюк. — Не дадут подготовиться как следует. Ложись! Замри!

Партизаны, где кого застала команда, попадали на землю. Лег и я. Осмотрелся по сторонам. Там, где мгновение назад копошились бойцы, сейчас никаких признаков их присутствия. Вокруг все замерло. В наступившей вдруг тишине до слуха донеслось тарахтенье мотоцикла. Я перевел взгляд на дорогу и увидел метрах в восьмистах спускающихся с горки два мотоцикла с колясками. Вот они замедлили движение, остановились. Дали пулеметную очередь в сторону села. Обычный прием трусливых разведчиков: на большом расстоянии вызвать на себя огонь. Партизаны не ответили. Гитлеровцы, видно, поверили, что в селе никого нет. Поехали смелее.

— Подпустить. По моей команде стреляют только пулеметчики Соснин и Грамотин, — донеслось до меня распоряжение Бокарева.

«Молодец. Не хочет преждевременно раскрывать свои силы», — отметил я про себя.

Тем временем гитлеровцы, ничего не подозревая, подъезжали к мостику. На каждом мотоцикле по три человека и одному пулемету. Когда до моста, где притаились партизаны, оставалось меньше пятидесяти метров, один из гитлеровцев истерически закричал. Видимо, заметил западню. Мотоциклы газанули, развернулись на сто восемьдесят градусов и помчались.

— Огонь! — выкрикнул Бокарев.

Ждавшие с нетерпением этой команды Грамотин и Соснин ударили из пулеметов. Один мотоцикл резко вильнул, наскочил на кочку и опрокинулся. Колясочное колесо продолжало крутиться в воздухе. Второй на полном газу удирал. Но скоро и его настигла пулеметная очередь Соснина.