Произнесены прощальные речи Ленкина и Андросова. Отгремел салют. На кладбище у околицы польской деревни выросло несколько свежих холмиков, под которыми покоятся храбрые советские воины.
Я никак не мог примириться, что больше не увижу веселого, молодого Колю Гапоненко. Нас связывала давняя и крепкая дружба. Вместе служили в разведывательном отряде при штабе Брянского фронта. Одновременно вылетели в тыл врага. Коля со своей группой действовал под Курском. После выполнения задания встретились в Брянском лесу и присоединились к партизанам. До февраля 1944 года воевали в разведке. Теперь Коли больше нет.
Вдруг вспомнилось, что Гапоненко — одиннадцатый из числа десантников, с которыми я простился. Правда, нескольких раненых отправили на Большую землю. Первый рейд из Брянского леса на правобережье Днепра вырвал из наших рядов Илью Краснокутского, Николая Щербакова, Костю Рыбинского, Костю Шамураева, Володю Савкина. Всех их отправили в госпиталь. Из Карпат не вернулись Саша Решетников и Костя Огрелюк. Улетели на Большую землю Аня Маленькая и разведчики Володя Лапин и Володя Зеболов. Из двадцати одного в соединении осталось лишь десять, включая меня и Вершигору. А что нас ждет впереди? Кому из нас удастся дожить до желанного дня победы, увидеть счастливые улыбки на лицах советских людей?
Переживал смерть друга и Петр Моисеевич Шепшинский. Его вид меня поразил. Он стоял бледный, сгорбившийся, подавленный горем.
— Что с тобой? На тебе нет лица! — воскликнул я.
— Он меня спрашивает, — заговорил взволнованно Шепшинский. — Ты мне скажи: знаешь, кем для меня был Витя? Мой командир Витя Ларионов? Не знаешь? Он был мне братом! Понимаешь? А ты меня спрашиваешь, что со мной!
Мне стало совестно: за своим горем забыл о других.
Шепшинский был старшиной второго эскадрона. Виктор был доволен своим неутомимым и неугомонным старшиной. Несмотря на то что Петр Моисеевич лет на двенадцать старше Виктора, они сдружились. Петр по-настоящему полюбил Ларионова.
Да это и не удивительно.
Жизнь не баловала Щепшинского. Детство и юность его прошли в панской Польше, в Белостокском воеводстве. С одиннадцати лет пошел в люди зарабатывать на хлеб. Батрачил. Затем два года прослужил в Войске Польском. После демобилизации женился и обосновался в селе Глинном на Ровенщине.
В 1939 году, после воссоединения Западной Украины и Западной Белоруссии с советскими республиками, Шепшинский был назначен заместителем председателя сельпо в селе Глинном Ракитнянского района. На этой работе и застала его Великая Отечественная война.
Шепшинского зачислили в техническую роту 9-го железнодорожного батальона. Работы хватало. Не успеют восстановить железнодорожный путь в одном месте, а фашисты уже. разбомбят в нескольких новых местах. Советские войска отходили на восток. С ними откатывался и железнодорожный батальон. Однако дальше Полтавы уйти не удалось. Попали в окружение. Шепшинский попытался с товарищами пробиться через линию фронта. Их постигла неудача. Тогда оставшиеся в живых повернули на запад, в леса. Добрались на Ровенщину. Здесь Петра ждала страшная весть. Немцы уничтожили всю его семью. Тогда он и двенадцать его товарищей ушли в леса. К ним присоединились еще несколько человек.
В декабре 1942 года я с группой разведчиков взорвал железнодорожный мост у Дубровицы и возвращался в часть. На пути мы встретили Шепшинского и его товарищей. Они попросились к нам. Так Петр Моисеевич оказался среди ковпаковцев.
Новичков зачислили в пятую роту. Шепшинский воевал рядовым, командиром отделения, а затем его назначили старшиной роты. Нелегкая это должность в партизанских условиях. Надо людей накормить, одеть, обеспечить боеприпасами, раздобыть для раненых медикаменты, создать необходимые запасы. Все это на совести старшины. Надо сказать, Петр Моисеевич оказался хорошим хозяйственником и смелым воином. Партизаны полюбили старшину и, несмотря на разницу в возрасте, называли его по-свойски Петей.
Леонид Прутковский рассказывал, как однажды командир роты, бывший бухгалтер Степан Ефремов, отчитывал за это старшину.
— Ты кто есть? — подражая Чапаеву, спрашивал Ефремов и тут же отвечал: — Ты есть старшина пятой героической роты. А что это значит? Это значит, что ты есть мой боевой помощник по тылу! Как же ты позволяешь подчиненным называть себя Петей? Ты для них не кто иной, как старшина Петр Моисеевич! Понятно?
— Товарищ командир, бойцы меня слушаются. Называют, как им нравится. За шо ж я на них буду обижаться? — отвечал старшина.
— Я знаю, что говорю! Не хочу, чтобы моего боевого помощника называли, как мальчишку, Петей. Су-бор-ди-на-ция! Понимать надо! — внушал ротный.
Правда, от этого разговора ничего не изменилось. Шепшинского продолжали называть Петей. Да, видно, ему и самому нравилось такое обращение.
Когда же у Ефремова роту принял Ларионов, Шепшинский привязался к молодому, энергичному командиру и заботился о нем. Не удивительно, что теперь так тяжело переживал гибель Виктора Игнатьевича.
Низенький, круглолицый, с чуть отвисающей нижней губой, обычно веселый балагур, Петр Моисеевич стоял сейчас как пришибленный. Как его подбодрить? Нет таких слов, которые бы смягчили утрату.
— В каждом бою мы теряем людей. Ларионов не первый и, к сожалению, не последний. Войне еще не видно конца, — попытался я успокоить старшину, но это только подлило масла в огонь.
— Шо ж ты хочешь, чтобы я забыл Витьку? Кто я, по-твоему? — ощетинился Шепшинский. — Я им Витьку-комэска не прощу!
— Никто не заставляет тебя забывать товарища, — начал я злиться. — Мы должны помнить тех, кто отдал жизнь за Родину. Ты думаешь, мне или другим легче? Но и руки опускать не следует…
— А я шо, руки опустил? — перебил меня Шепшинский. — Да? Я рук не опустил. Рано еще опускать. Я проклинаю войну. Будь прокляты фашисты! Уничтожать их надо. Безжалостно. Коля Гапоненко пожалел… Патроны кончатся — зубами буду грызть. Они мне за все ответят.
Большой ценой достается нам победа в каждом бою. В обозе накопилось около двухсот раненых.
…Противник подтягивал все новые части. За нами увязались некоторые подразделения немцев, выделенные для преследования отрядов генерала Наумова. Не проходило дня без боя.
На следующую дневку мы расположились в лесных деревушках Хмелек и Лукова Билгорайского повята. Только успели выставить заставы, как на оборону второго полка немцы повели наступление из Билгорая. Бой не прекращался весь день. Гитлеровцы на этот раз действовали очень напористо. Пользуясь численным превосходством, они трижды приближались вплотную к деревне. Казалось, еще одно усилие, и им удастся сломить сопротивление партизан.
Но в самые критические моменты, когда враг уже готов был торжествовать победу, командир второго полка Кульбака вводил в бой свой резерв, поднимал подразделения в контратаку и всякий раз отбрасывал противника. Особенно успешно действовали роты батальона Шолина.
Встретив упорное сопротивление партизан, гитлеровцы несколько поостыли. В их действиях почувствовалась нервозность, атаки стали менее напористыми и легко отражались партизанами. К вечеру гитлеровцы и вовсе прекратили наступление.
По сведениям жителей Хмелека, мобилизованных для вывозки трупов, на поле боя подобрали около пятисот гитлеровцев.
В руки партизан попал дневник немецкого фельдфебеля Вальтера Краузе, участвовавшего в бою за Хмелек. Вот некоторые из записей.
«27 февраля 1944 года. Вчера наступали на Кособуды. Получили по носу. Офицер говорит: в селе укрепилась банда… Рассчитывали на легкую победу. Встретили упорное сопротивление хорошо вооруженной части. Бандиты носят погоны. Франк говорит, что это — русский десант. И результат: потеряли бронетранспортер, убито 23, ранено 13. Говорят, француз и бельгийцы из экипажа бронетранспортера сдались в плен. Ночью с самолетов русские выбросили десант. Мы готовились утром повторить наступление. Но в Кособудах никого не оказалось. Исчезли, как духи… День прошел спокойно. Я жив. С нами бог.
