К Веньке она приходила в 13.00 — покормить обедом, и вечером после работы. Вечером она приносила свежего мяса, жарила его либо вертела фарш на котлеты. Также к ужину покупала хорошего дорогого вина, что-нибудь из фруктов, торт. На хозяйственные нужды Венька выделил ей две тысячи долларов, так что в деньгах она стеснена не была.

Ужинали при свечах, потом аккуратно, чтобы не разбередить Венькину рану, занимались любовью. Он снизу, она сверху. Лена была ненасытна, и когда действие переваливало на третий час, Венька вынужден был врать, что ему больно. В самом деле, сколько же можно? Оно, конечно, занятие приятное, но должен же быть предел.

Между прочим, в один из таких вечеров в достаточно ответственный момент зазвонил стоящий на прикроватной тумбочке телефон, и Лена по привычке подняла трубку и очень даже мило, не прерывая акта, поговорила с Венькиной мамой. Веньку это здорово возбудило. Будто забрался в чужой сад, того и гляди тебя засекут, внутри всё ёкает, но запретный плод так сладок.

Потом они, выжатые, как лимон, лежали просто так, обвеваемые бесшумным японским вентилятором, и Венька думал: отчитать или не отчитать Лену за то, что цапнула трубку. Не у себя дома. Впрочем, всё это были такие мелочи. Как поется в одной старинной песне: любите пока любится. Что будет потом — один Аллах знает, однако сейчас, Венька отдавал себе в этом отчет, Лена была ему дорога. Если вдуматься — дурь немыслимая. Ей тридцать один, ему двадцать два. Куда к чёрту? И тем не менее, тем не менее.

Позже, оставшись один, он позвонил матери, извинился, что не взял трубку, занят был.

— Дело молодое, — понимающе сказала Людмила Ильинична. — Как, говоришь, её зовут?

Венька ответил, что зовут её Лена, но что это ничего не значит. Жениться он не собирается.

— И то правильно, на всех не переженишься, — сказала Людмила Ильинична. — Должны приехать Романовы. Желают с тобой переговорить.

— Много таких желающих, — сухо ответствовал Венька.

— Сынок, ты несправедлив, — упрекнула мать. — Тебе сейчас помочь — раз плюнуть. Короче, они приедут в субботу.

— Там посмотрим, — буркнул Венька.

Так и знал, что кто-нибудь да прилепится, присосется…

Но вернемся к нашей любовной паре. Именно к любовной, занятой лишь плотскими утехами.

На разговоры времени не было, быстренько выпили, закусили — и в постель, там уже не до разговоров. Далее у Лены короткий отдых, дабы не появляться на улице взмыленной, несколько минут у зеркала, и вот она, безукоризненно одетая, с безупречными прической и макияжем, покрутившись перед Венькой, чтобы он обнаружил какие-нибудь изъяны, говорит ему: «До свидания, милый», — посылает воздушный поцелуй и исчезает.

Какие тут могут быть разговоры? Только ахи, охи, сладострастное бормотание и бесконечные признания, что кто-то любит кого-то. Знание друг о друге на уровне амёб.

Мужу Елена Карповна, появляющаяся дома в девятом часу, объяснила, что нагрянула комиссия из Минфина, работы невпроворот. Комиссия действительно была, но хлипенькая, вяленькая, из двух клерков-забулдыг, осуществляющих плановую проверку текущей отчетности, так что тут она не врала. Другое дело, что клерки всё своё время проводили в бухгалтерии и никакого отношения к Елене Карповне не имели.

Бравый подполковник к комиссии отнесся весьма спокойно — надо, так надо. Кормил ужином, журя, что Лена мало ест, терпеливо ждал, пока дети улягутся, затем как голодный зверь набрасывался на красавицу жену. И она его ласк отнюдь не отвергала, напротив, была весьма активна. Только думала при этом о Веньке.

Закончилось всё это довольно неожиданно и печально.

Была пятница, впереди маячили длинные пустые выходные, которые предстояло провести с детьми и мужем, и Лена торопилась насытиться любовью досыта, впрок.

В самый неподходящий момент запиликал телефон. Лена, озоруя, взяла трубку, сказала «Алло». Можете себе представить, как это прозвучало. Попробуйте бегом взобраться на седьмой этаж и произнести после этого «Алло». Никто не ответил. Лена посоветовала перезвонить, но тут в трубке прозвучало:

— Комиссия, значит?

— Володя, Володя, — заторопилась Елена Карповна, мигом соскочив с постели. — Я только что вошла. Тут лифт не работает. Только подпись и сразу назад.

— Правильно люди доложили, — сказал подполковник. — Стерва ты, Леночка. Передай привет своему сопливому министру.

Бросил трубку.

— Черт меня дернул, — забормотала Елена Карповна, голышом бегая по комнате и в волнении не находя своей одежды.

Метнулась из спальни в гостиную, начала торопливо одеваться.

Венька молчал, раздумывая, какие же всё-таки сволочи эти люди. Вынюхали, выследили и немедленно донесли мужу. Даже номер телефона узнали, которого нет в справочнике. Экие шустряки. Зависть, что ли, всю плешь проела? Плохо им, когда кому-то хорошо, дурнёхонько.

— Лена, — произнес он. — Скажи своему благоверному, что министр, я то есть, болен, и что дома у него служанка — старая такая усатая бабища. Трубку, мол, взяла по привычке. А люди врут. Они всегда врут, потому что в них дерьма много. Так и скажи.

Елена Карповна, уже одетая, вошла, присела на кровать, спросила отрешенно:

— Как думаешь — обойдется?

— Всё будет о-кей, — сказал Венька.

— Предчувствие у меня плохое, — призналась Елена Карповна.

Через пять минут, как всегда расфуфыренная и неотразимая, она ушла.

Предчувствие Елену Карповну не обмануло — подполковник прыгнул с крыши. Четвертого этажа, на котором они жили, могло не хватить, поэтому для верности он поднялся на крышу и махнул с высоты шестнадцатиэтажного дома.

Он прошил крону старой раскидистой березы, смягчившую удар и пощадившую тело (не было той жуткой смятки, которая бывает при падении с такой высоты), пощадившую даже основные органы, так что вполне возможно, что подполковник остался бы жив, если бы не сердце. Сердце, как говорили врачи, отказало еще в полете.

Ни записки, ничего не оставил. Поговаривали, что ему изменяла жена, но те, кто хорошо знали подполковника, не верили. Против его шланга прочие пенисы были гороховыми стручками. Лена не такая дура. Тем более с министром. Сегодня он министр, а завтра шваль подзаборная. У нас этих министров меняют, как перчатки. У Володи же хорошая должность, стабильный заработок, перспектива, а главное — здоров, как бык. Нет, нет, что-то тут не то. Похоже на гипноз. Нынче много странных смертей.

Эти выходные дни для внезапно овдовевшей Елены Карповны были сплошным кошмаром. Приходили знакомые, незнакомые, соседи, в воздухе повисали тяжелые, пахнущие сырой землицей слова. Забыться было невозможно.

В пятницу тело с газона увезли прежде, чем приехала Елена Карповна, в субботу с Володиными товарищами по службе она съездила в морг, вернулась мрачная.

В таком настроении Елену Карповну застали два шныря из Прокуратуры, которые досконально знали о её похождениях с Рапохиным. Шантажировали тихими голосами, добивались какого-то ужасного признания, чуть ли не такого, что она сама столкнула мужа с крыши.

Елена Карповна выставила их, благо шушуканьем в коридоре заинтересовались Володины сослуживцы, распивавшие на кухне водку за Володину память. Когда они втроем вывалили с кухни, язык Елены Карповны сам собой произнес: «Пошли вон». Шнырей как ветром сдуло.

Оставшись одна, она позвонила Веньке, которого, жалея, держала в неведении. Рассказала о несчастье с мужем, о шнырях, о том, что они всё знают.

— У этих гадов на каждого есть компромат, — отозвался Венька. — У тебя, наверное, с деньжатами туговато? Сейчас подъедет человек, передаст. Кстати, какой у тебя адрес?

Елена Карповна назвала адрес, вслед за чем сказала:

— И это всё?

— А что еще? — спросил Венька.

История была пренеприятная. Эти хмыри из Прокуратуры могли здорово нагадить.

— Какие-нибудь слова утешения, — произнесла Елена Карповна. — Или у тебя их нет?