Дикий крик торжества смешался с ревом бегущих слонов, с гулким топотом гигантских ног, с треском ломаемых деревьев. Выстрелы, человеческие и звериные крики, треск падающих деревьев, взлетающие в воздух комья земли и дерна, неистовые движения гигантских тел, быстрое мелькание человеческих фигур, — все это слилось в какой-то ураган. Среди бешеного рева раненых слонов раздавался порой глухой шум падения и душераздирающие стоны раненого насмерть зверя.

На просеке остался только один небольшой слон; обезумев от ярости, с шумом хлопая ушами, он неистово преследовал двух охотников, которые, спасаясь от него, метались из стороны в сторону, но вот снова показалась стройная бронзовая фигура людоеда. Он на бегу размахивал ножом, затем изловчился и с ревом хищного зверя поразил слона в сухожилие задней ноги. Затем он мгновенно отскочил и, почти горизонтально вытянувшись в воздухе, пролетел на вершок от вытянутого за ним хобота. В ту же минуту слон грузно повалился на землю.

Шум и топот убегавшего стада постепенно стихал в чаще леса. На просеке раздались один за другим два выстрела, и все стихло. Издавая отрывистые, хриплые вздохи, медленно умирали слоны.

Измученные, истерзанные вакуа снова собрались. Пот и кровь ручьями стекали по плечам и мускулам ног. Они прежде всего освободили труп зулуса из зарослей низкого кустарника и уложили мертвое тело на мох.

— Смотрите, — сказал Кимбеле, протягивая маленькую капсулу, висевшую на груди покойника. — Она пуста! У Бугвана не было при себе дауа, и поэтому он умер!

Они смотрели друг на друга.

— Хайцуру (это не имеет значения)! Бугван умер, как настоящий вакуа! — пробормотал Ньира и гордо выпрямился.

— Ты верно сказал, Ньира! — согласились остальные и принялись за дело.

Накрыв труп ветвями, они взялись за ножи и топоры. До самого вечера они резали и рубили головы слонов. На небе уже сияла луна и горели звезды, когда они, наконец, выломали шестой, последний клык. Один из охотников несколькими ударами отрезал хобот слоненка для вечерней трапезы.

Усталые и нагруженные охотники потянулись через лес к лагерю. Четверо несли труп зулуса, остальные хрипели под тяжестью огромных клыков.

В полночь на вершине горы запылал костер. Пламя освещало фигуры охотников, хоронивших своего вождя. Они посадили его на свисавшем над бездной утесе, как того требовал обычай их племени. Его седая борода покоилась на мече, положенном на колени; длинные руки охватили лодыжки ног. Широко открытые неподвижные глаза были устремлены на ледяной купол Килиманджаро, сверкавший при свете звезд над тяжелыми облаками.

— Теперь ты можешь постоянно смотреть на него, Бугван! Хорошо тебе? — спросил Хатако. Он заглянул в лицо мертвецу.

— Бугван все видит. Он видит свою родину, страну зулусов, там за горой, — проговорил много странствовавший Хамис.

Вакуа по очереди прошли перед своим вождем с приветствием: «Кваери, Бугван!» (Добрый путь, Бугван!) Затем они притащили огромные камни, сложили их один на другой вокруг трупа и накрыли каменной плитой. Получилась крепкая, прочная крыша, которую не могли опрокинуть гиены.

Тяжело дыша от усталости, они стояли некоторое время вокруг могилы. Затем вышел вперед Ньира. Правой рукой он взял руку Хатако, левую положил на могильную плиту. Его голос громко и ясно прозвучал в ночной тиши:

— Братья, сегодня от нас ушел один, но другой к нам пришел, и достойный, вы видели его дела. Хотите, чтобы он был нашим братом?

— Да, мы хотим, — раздалось как из одной груди.

Ньира вытащил из-за пояса небольшой нож.

— Хамис, ты старший среди нас. Возьми!

Охотник кивнул, затем осмотрелся кругом, взял тыквенный сосуд и ударом меча разрубил его на две половины. Нижнюю часть он поставил на угол могилы; мужчины образовали тесный круг. Они соединили правые руки. Хамис быстрым движением сделал каждому надрез у запястья. Из ран потекли темные ручейки крови; они сливались у узла из сплетенных рук и с плеском падали струей в тыквенный сосуд. Мужчины стояли неподвижно. Кровь стекала все медленнее, затем она стала падать отдельными каплями и совсем остановилась.

Тогда Хамис разъединил руки и поднял чашу.

— Под солнцем и луной, во сне и в бодрствовании, в жизни и в смерти — мы братья! — воскликнул он.

Затем поднес чашу к губам, сделал глоток и передал дальше.

Хатако выпил последним из передававшейся по кругу чаши. После этого все крепко пожали ему руку и, проходя мимо могилы, в последний раз приветствовали мертвого товарища.

Крики хищных птиц уже возвещали наступление утра, когда охотники, нагруженные слоновыми клыками, снялись со стоянки. Их путь освещал одинокий факел. Они то спускались под гору, то поднимались в гору, пока, наконец, достигли дикого ущелья. Здесь, под нависшим утесом, они начали копать песок. Достигнув глубины в человеческий рост, они натолкнулись на кожу антилопы и осторожно ее подняли. Под кожей показалась груда желтоватых слоновых клыков. Они пересчитали клыки, их было тринадцать, — все были на месте. Сверху они положили новую добычу, затем снова все засыпали песком, сравняли поверхность и постарались стереть все следы. Уходя, Хамис бормотал заклинания из Корана, его товарищи-язычники плевали и разбрасывали вокруг потайного склада амулеты и кусочки дауа, чтобы предохранить от воров.

На следующий день вакуа спустились с гор. Скоро они снова оказались во власти безлюдной пустыни. Им приходилось вести суровую жизнь, полную трудов и опасностей. Они жалели порох для добычи, которая могла быть пригодной только для еды. Слоны и только слоны — вот что казалось им единственной целью жизни.

Иногда они целыми днями крались следом за движущимися серыми великанами; с бесконечным терпением и осторожностью подползали они поближе, но часто в последнюю минуту их надежды оказывались напрасны и они вынуждены были поспешным бегством спасаться от нападения рассвирепевших слонов. Из десяти выслеженных или подстреленных слонов им доставался самое большее один, да и тот редко обладал большими тяжелыми клыками. Смерть караулила их на каждом шагу, но они ни за что не согласились бы отказаться от намеченного пути. А путь этот прокладывали следы самого крупного в мире животного.

Месяц за месяцем бродили вакуа по пустыням. Сегодня они охотились у озер Ньира, через неделю в горах Бура, а через несколько дней — на возвышенностях Найвасха. Настало время дождей и снова прошло. Зеленый ковер степей побурел и исчез, слоны удалились в горы и долины рек… Через полгода после смерти Бугвана вакуа, нагруженные слоновыми клыками, снова появились в темно-зеленых горных лесах Лонгидо. И, как уже было однажды, их покинуло счастье, но на этот раз навсегда…

Преследуя большое стадо, они проникли в горные долины западнее Килиманджаро. На поросшем травой скате они окружили слонов. Первые же выстрелы, повторенные раскатистым эхом гор, свалили одного слоненка с единственным клыком, остальных же обратили в дикое бегство.

Но вдруг в торжествующий хор охотников, поглощенных своей добычей, врезалось громовое «Симамени!» (Стойте!) Они в недоумении подняли глаза на скалистый гребень, где увидели желто-коричневых людей, целившихся в них из ружей. Другие появились сзади них, а среди деревьев долины тоже показались вооруженные люди. Они сбегались быстрыми прыжками и окружали охотников тесным кольцом.

— Аскари! Бегите, братья! — закричал Хамис.

Со всех сторон снова раздалось: «Стой! Руки вверх!» Тогда Ньира приложил ружье к щеке. Раздался выстрел.

В то же мгновение все вокруг загремело, в воздухе зажужжали и засвистели пули. Вакуа рассыпались во все стороны, беспорядочно стреляя в желто-коричневых людей. Вдруг Ньира высоко подпрыгнул и свалился на землю.

Хатако бросился к нему.

— Ты ранен?

Ньира ничего не ответил. По его телу пробежала судорога, затем оно вытянулось.

Кимбеле схватил Хатако и поставил его на ноги.

— Беги! Это немецкие аскари! Мы не должны здесь охотиться!

Они стрелой сбежали с горы. Вслед им трещали выстрелы. Кимбеле тоже упал, скатился вниз по скату и остался лежать без движения. Последним прыжком Хатако добрался до дерева. Но вдруг он вздрогнул, поднял ногу и зажал ладонью две маленькие дырочки на ноге, из которых лилась кровь. Он огляделся, разбежался, прыгнул, повис на суке дерева и через мгновенье исчез в темной листве.